Еще за месяц до декабрьских событий развернувшихся на полях сражений от Томска, до Ново-Николаевска, командующий конвоем Киселев Николай Георгиевич, был занят организацией и снаряжением небольшого обоза. Придерживаясь поймы реки Оби, он хоть как-то способствовал облегчить таежный переход по зимнику до Томска. Иного, более короткого пути следования пока что штабс-капитан себе не представлял. Можно, конечно, сразу же от Сургута выходить к Енисею, где ранее Белая армия планировала развернуть укрепленные районы, но идти к реке надо было около тысячи километров по совершенно безлюдной местности. Однако, был и другой путь; подняться до села Колпашево и уже оттуда пробираться через деревни, расположенные на берегах реки Кеть и далее, вдоль недавно построенного Обь-Енисейского канала, но это если пренебречь указаниями Пепеляева и идти сразу, напрямую к Красноярску и Иркутску. Киселев же не считал этот путь проще и короче. Даже если предположить, что Томск вскоре будет занят «красными» и Обь-Енисейский канал может стать единственно верным путем для каравана, он не имел права не выполнить приказ главнокомандующего и действовать по собственному усмотрению. Тем более что путь через Нарым до устья реки Кеть, лежал в том же направлении и к тому времени ситуация могла поменяться кардинальным образом. Вот тогда, по достижении Колпашево, и нужно будет принимать ответственное решение, считал Киселев.
С западной стороны, если верить слухам местных жителей и тем скудным сведениям, которыми он располагал, к реке уже могли подступать отряды Красной армии и тем самым отрезать подходы к Томску. Но зная, что миссия секретная, Киселев полагал, что о передвижении его малочисленного отряда, «красным» наверняка ничего не известно. Поэтому предстоящий путь, протяженностью более восьмисот верст должен был быть максимально скрытым, от того и сулил стать непростым. Понимая, что вот-вот ударят Сибирские морозы, а ранняя зима и без того уже помешавшая добраться пароходу до нужного места, может осложнить дорогу, он спешил. Оставаться на долго у места вынужденной стоянки вмерзшего в лед парохода, было нельзя. Со слов прибывшей из Сургута группы, таких вставших на зимовку барж и судов в многочисленных рукавах и протоках Оби скопилось предостаточно и по поселку уже сновала пьяная солдатня в поисках короткого приюта. Как объяснил руководивший группой поручик Никольский; на более длительный период, здесь задержаться не получится, потому как среди местных охотников гуляют слухи о невозможности «белой», лояльной к ним власти, продержаться в Сургуте долго. По окрестностям разбойничает все более крепнущая банда братьев Захаровых, которые по слухам, явно придерживаются революционных настроений, но открыто против власти пока действовать не решаются; ждут якобы подкрепления со стороны «красных». Кроме прочих тревожных новостей, вызывал беспокойство тот факт, что местные жители совсем не хотели отдавать своих лошадей, сани и упряжь; оно дорогого стоит, а уж о фураже и слушать не желали.
Гражданская война, о которой в Приобье ходили самые противоречивые слухи, вписала собою одну из самых мрачных страниц в истории поселка и всего края. Особенно осенью и летом этого трудного года, на баржах вниз по Иртышу, и Оби вывезли более полутора тысяч заключенных из Тобольской тюрьмы. Киселев был хорошо осведомлен об этом. Существовал приказ: Баржи возвращать в Томск «чистыми». В соответствии с этими жестокими указаниями, от узников необходимо было избавляться любыми способами; их попросту расстреливали по пути следования в деревнях, на берегах рек или на самих баржах. Эти баржи в народе прозвали «баржами смерти». Не многим удалось тогда спастись.
В тылу Белых армий активную борьбу вели отряды, состоящие из крестьян, рыбаков, охотников – русских, ханты и манси, недовольных военным режимом Белой армии. В Сургуте в этот период с большими трудностями формировались подразделения разрозненных колчаковских войск. Во льдах Оби около Сургута замерз целый караван пароходов и барж, на которых отступали отряды колчаковцев из Тобольска, Обдорска, Березова. В их числе оказался и затерявшийся в многочисленных протоках Оби, пароход «Пермяк». Безвыходность положения, страх, отсутствие единого руководства порождали нескрываемую, бессмысленную злобу у этих людей. Ответная реакция была и у местных жителей, поэтому они конечно же с нетерпением ждали прихода Красной армии.
– А этих каким образом раздобыли, не грабежом ли?.. – поинтересовался Киселев, указывая на стоявших поодаль трех лошадей в упряжи и одного верхового жеребца. Объяснитесь, господин поручик, вы были назначены за главного, в вопросе обеспечения обоза средствами передвижения и фуражом.
– На золото, господин капитан, любой из этих первобытных аборигенов согласится; пришлось немного царских червонцев отвесить, не то так пустыми и воротились бы, а дорога дальняя, куда без лошадей, они в этой глуши в аккурат того и стоят. Поспешать бы надо, – осторожничал молодой поручик, – не к добру все; слухи поползут, неровен час кто-нибудь и по следу пойти решится. Охотники здесь бывалые, выносливые и изощренные, господин капитан, а в остальном – это дети природы, им бы сытыми быть, да временное забвение в водке найти. В таких условиях непьющие не выживают…
– А Вы наблюдательны, ценю… Ну что ж, Никольский, я вами доволен, а по сему прошу весь вверенный вам личный состав, после небольшого отдыха, занять срочной подготовкой обоза к выходу. И не забудьте, самое важное; на пароходе не должно оставаться ни единой теплой вещи. Из обмундирования брать все, еду и водку как само собой разумеющееся. Это приказ и вы, прежде всего, отвечаете за расход продовольствия в пути следования. Я доверяю решение хозяйственных вопросов вам, господин поручик…
– Слушаюсь, господин капитан! – отдав честь, поручик немедля бросился к лошадям, потому как бессовестный жеребец, улучив момент принялся пожирать резервную солому той единственной и без того крохотной доли добытого фуража. Ответственный поручик, не мог позволить такого рода бесхозяйственности во вверенном ему подразделении.
Киселев, улыбнувшись деловой хватке совсем еще молодого, но достаточно опытного офицера, подумал: «Да, этому, пожалуй, можно будет немедля доверить погрузку саквояжа с орденами. Этот лишнего не спросит и пока не воротилась группа Бельского, занятая сокрытием в лесу следов захоронения ценностей и золота, можно будет ограничить круг лиц, осведомленных о существовании некоего «таинственного саквояжа».
Смеркалось, пойму притока Оби, где встал на зимовку пароходу «Пермяк», затянуло дымкой серого тумана. Холод усилился и морозный воздух паром валил от натруженных лошадей, отдыхавших у санных подвод, полностью доверившись своему новому, беспокойному хозяину.
– Лично для Вас, господин поручик, у меня будет ответственное и важное поручение, – обратился командующий конвоем к молодому офицеру:
– Слушаюсь, господин штабс-капитан, – встав по стойке смирно, отчеканил поручик.
Всему личному составу группы Киселев дал полчаса на отдых в теплых каютах парохода, а двум офицерам велел немедля доставить из его каюты саквояж и тщательно упаковать его среди тюков соломы. На одной из повозок, прикрыв груз имевшимся в каюте брезентом, положил рядом свой, как он выразился, личный багаж, где хранил оставшиеся золотые монеты и личный дневник с важными для него записями. Карту же и секретный пакет от Пепеляева, Киселев предпочел всегда иметь под рукой, в планшетнике, который носил при себе. Когда все было готово, он приказал обоим офицерам строго хранить молчание о доверенном под их ответственность, опломбированном секретном грузе, а саму повозку вверил под личную охрану поручика Никольского, ограничив тем самым число осведомленных до минимума.
Вечером штабс-капитану доложили, что обоз в составе трех груженых подвод готов к движению. В нетерпеливом ожидании возвращения группы поручика Бельского в расположение конвоя, Киселев с волнением прогуливался по слегка заснеженной набережной. Подошел к санным повозкам, еще раз осмотрел их готовность к предстоящему невероятно сложному, чреватому всевозможных сложностей, переходу по незнакомой, малонаселенной местности. От чего-то сам себе задал вопрос: «А ведь лошади, на чью долю придется большая часть тягот предстоящего, долгого похода, хотят не только есть солому, но и пить воду, как и все люди. Как же быть? Чем поить лошадей и как?..» Никогда раньше ему не приходилось, как военному, столь тщательно и скрупулезно вникать в хозяйственные дела, которые его совершенно не касались. Даже будучи начальником гарнизона и исполняющим обязанности коменданта Тобольска, у него никогда не возникало мысли контролировать своих подчиненных. От чего же он именно теперь не может и не хочет проходить мимо, не убедившись в тщательности исполнения отданных распоряжений? Для военного офицера больше важны приказы и факты их исполнения подчиненными, нежели способы достижения цели. Но сейчас; от организации похода зависело много большее, чем от рапорта о готовности. Тщательность подготовки была обременительной, но необходимой частью вероятнее всего еще и потому, что обуславливала жизни всех вверенных ему офицеров конвоя, а уже от их сплоченности и умений зависела сейчас и его жизнь.
