Зачитавшись, могла настолько выпасть из реальности, что с удивлением обнаруживала себя в своем настоящем времени. Хотя иногда я с уверенностью не могу ответить, что правда, а что вымысел.

Одна из мамочек вывела меня из оцепенения, окликнув, и я заняла место рядом со всеми, они что-то обсуждали. Надо признаться, что не особо вникала в суть, поэтому просто делала вид, что слушаю. Сама же следила за сыном, пытаясь поймать хоть малейшее подтверждение тому, что это не он.

Дома я снова подняла вопрос о качелях, но ответа так и не получила. Митя делал вид, что не понимает. Не пытать же мне его в конце концов!

Глеб вернулся, когда я уже уложила сына на дневной сон, мы пообедали вместе, он рассказал новости о своих знакомых, я бытовые истории. Из головы не выходило происшествие с качелями, но озвучивать это я не стала.

К семи мы поехали смотреть квартиру. Не могли нигде припарковаться, поняли сразу, что не наш вариант, но собственники уже ждали, некрасиво отказываться. Дом мечтал о ремонте, впрочем, как и сама квартира. Мы на это рассчитывали, так как нет смысла переплачиваться за ремонт, который все равно будем делать под себя.

Нас встретил мужчина лет шестидесяти пяти. Он мне сразу не понравился, терпеть не могу людей, которые заискивают перед другими, чтобы расположить. У меня впечатление кардинально противоположное. Он произнес какую-то елейную фразу про ребенка и всячески старался угодить. Я быстро заглянула в первую из комнат, не вызвавшую интереса, и перешла в зал. Там оказалась жена под стать мужу, расхваливающая ветхое, пропитанное старостью жилье.

Глеб смотрел молча и кивал в знак согласия, когда хозяева рекламировали квартиру. В принципе, сносно, если сорвать все полы к чертям и сделать капитальный ремонт. Главное, взять подешевле. Сестра всегда была против вторички, она воспринимала только новое жилье, в котором никто не жил. И никто не умирал. Я же ничего не имела против старых домов. Порой новое строили так, что выбор был очевиден. Только мне не хотелось, чтобы в истории квартиры был покойник.

Я оглянулась, Мити рядом не было, я была уверена, что он только что стоял около меня, я даже не заметила, как он исчез. Я нашла его в самой первой комнате, и волосы встали дыбом. Помимо него там был человек, он лежал на диване, накрытый шторой. Я уставилась на его грудь в надежде различить движения, но понимала, что он мертв. Я не знаю, что меня напугало больше: сам труп или Митя, стоящий рядом с ним.

Когда я осознала, почему не обратила на подобное внимание сразу, волосы поднялись еще сильнее. Я вспомнила, что скользнула взглядом по дивану, но посчитала старика грудой наваленного белья, теперь же его лицо было открыто. И я знала, кто это сделал. Но то, что произошло дальше, напугало меня еще сильнее.

Митя протянул руку к телу и дотронулся до него, старик дернулся. Я еле сдержалась, чтобы не закричать, успев закрыть рот ладонью. Видела собственными глазами, это было похоже на судорогу, которая бывает перед сном, когда мышцы расслабляются. Старик дернулся, я видела это так же явно, как и то, что Митя стоял там.

– Вы тут? – на плечо легла рука Глеба, – что делаете?

Он застыл, разглядывая комнату.

– Это что, труп? – спросил он как можно тише. Я кивнула.

Митя повернулся к нам и улыбнулся.

– Дедушка мертвый? – спросил он.

– Нет. Он просто очень устал, – быстро сказал Глеб, забирая сына из комнаты.

Собственник, не моргнув глазом, подошел к дивану и накрыл лицо покойника. Он даже не удосужился ничего сказать в свое оправдание. За старика стало обидно, не дай Бог вырастить таких детей, которые продадут тебя вместе с квартирой, пока твое тело еще не успело остыть. Я понимала, что в старых домах есть скелеты в шкафу, но, чтобы трупы на диване! Мнение по поводу хозяина утвердилось еще больше: человек был сверхнеприятный.

В голове не укладывалось, как беспринципность собственника, который пригласил на просмотр квартиры, так и произошедшее там. Я покосилась на Митю, сидящего в детском кресле. Он выглядел обычно. Я представила комнату и то, что там произошло. Логичных объяснений не было. Я просто их не видела.

Глеб был растерян. Он задумчиво вставил ключ в зажигание и повернул. Я не собиралась ничего рассказывать.

– Не грузись, – подбодрила я его, – ощущая осадок.

– Да в голове не укладывается! Это как надо было спокойно людей звать!

Я согласилась с ним. Только видел бы он то, что видела я, и снова страх пошел по коже паучьими лапками. Я достала влажные салфетки и вытерла ребенку руки.

– Зачем ты трогал дедушку? – заглянула в карие глаза.

– Нельзя? – ответил он вопросом на вопрос.

– Не нужно было. Но как ты понял, что там кто-то лежит? Это же ты открыл ему лицо?

– Я просто знал, что он там.

– Откуда?

Митя лишь пожал плечами.

– Он же мертвый, зачем папа обманывает?

Его глаза глядели прямо в мои, он казался таким взрослым. Но откуда он может знать подобные вещи? Я не говорила с ним на такие темы, рано, в детский сад не ходит, не думаю, что другие дети обсуждали подобное. Мне было жутко и немного неловко. Я не обманываю своего сына, всегда стараюсь говорить правду, чтобы он мне доверял, а тут решила уберечь, но вышло по-дурацки.

– Откуда ты вообще знаешь, что такое «мертв?»

– Ты говорила.

– Неправда!

– Правда, ты сама рассказывала.

– Глеб, ты слышишь?

– Что? – Глеб совершенно не слушал, прокручивая в памяти инцидент.

– Да ничего, – я решила не вмешивать мужа в подобное.

Вопросов было все больше, я пыталась вспомнить, в какой момент могла говорить о подобном с Митей, но ничего на ум не приходило. Что с моей памятью? Можно обозвать ее девичьей, но дело принимало серьезные обороты. Или же ребенок врет. Оставшуюся часть пути мы все молчали, поездка не удалась по всем фронтам.

Мне всегда снились яркие сюжетные сны, словно я смотрю интересный фильм со своим участием. В большей степени это были ужасы и никогда – комедии. Я сражалась со своими внутренними монстрами, выползающими ночью в виде апокалипсиса, восставших машин, маньяков, нацистов, титанов, пожирающих людей. Чувства были реальными, я могла ощущать боль, страх, горечь, даже осязать, как входит острие ножа в живот преследовавшего, протыкая его по семь-восемь раз. Я могла убить, но лишь во сне, и это мне не приносило удовольствия, я просто защищалась. Говорит ли это о том, что я могу сделать подобное в реальности? Могли ли мои сны шагнуть за грань, где им нет места?

Я снова искала помощь в интернете, все тот же форум, новые комментарии и никаких ответов. Вошла под своей учетной записью и замерла над клавишами. Что писать?

В принципе, скрываясь за ником Головная боль, я могла писать, что вздумается, все равно реальных имен никто не знает, в этом огромный плюс виртуальности. Это тебе не в аптеку зайти и, краснея, попросить тест на беременность для подруги или средство от запора для мамы, отводя от себя подозрения, потому что жуть как стремно.

Я описала последние несколько дней, перечислив странности, которые натолкнули на подобные мысли. Перечитала несколько раз, кое-что удалила и быстро нажала кнопку «отправить», чтобы не передумать. Оставив страницу в закладках, я закрыла ее, чтобы она не попалась никому на глаза, ведь могут быть вопросы.

Когда вечером я зашла в комнату сына, он спокойно играл у окна. Около полугода назад мы купили отличный коврик для мальчиков, на котором был нарисован город, плюс на полу сидеть было не холодно и не твердо. Отличное изобретение для детей. Митя расставлял машинки и дорожные знаки в соответствующих местах, все было обычно и спокойно. Мне нравилось такое его времяпрепровождение нежели беготня по дому с криками, хотя я понимаю, что детям иногда надо выпускать пар.

Он был занят и не заметил моего прихода. Я решила не отвлекать, когда он погружен в игру, я могу заняться чем-то своим, просто постояла и собралась уходить. Он повернул голову в сторону окна и стал смотреть на цветок. На подоконнике стояло несколько горшков с фиалками и один суккулент. Довольно необычное растение родом с Мадагаскара нам подарила мать Глеба, он рос у нее лет пятнадцать, после перекочевал к нам. У него была толстая нога с большими шипами, а на конце листья как у пальмы. Меня всегда привлекали оригинальные цветы, мы разместили его в одной из комнат и не переставляли, потому как перетащить полутораметровый толстый шипованный ствол было проблематично. Иглы прокалывали несколько слоев полотенец, поэтому, когда комната стала детской, мы решили, что цветок останется здесь. Митька его не трогал, сначала он не доставал до подоконника, потом подрос и понял, что иголки больно колются.