Сначала они отняли наше здоровье,

потом покусились на нашу свободу,

теперь же они хотят забрать

самое ценное – наших детей.

Я смотрела на него и понимала, с ним что-то не так. Каких-то двадцать минут назад со мной был мой сын. Он бежал домой с детской площадки как обычно держа в руке одну из своих машинок, а я останавливала его всякий раз, когда мне что-то не нравилось, то ли возможность нарваться на машину в этой части двора, то ли бесконечные лужи, раскинувшие свои грязные тела повсюду. Ведь дождь был нескончаемый и длился уже две недели, изредка перезаряжая пистолет, выливающий кубометры воды на и без того серый город. Теперь же он совсем стал блёклым, неприглядным, как муравейник, в котором тысячи одинаковых муравьев делают нудную работу.

И почему около дома ему захотелось вырваться и забежать вперед? Тогда ничего бы не было. Около нашего подъезда – спуск в подвал, такая пристройка без двери, скрывающая вход. Случайно оступишься и полетишь со ступенек в сумрак, пахнущий плесенью и испражнениями. Я окликнула Митю как обычно, чтобы он был аккуратнее, и он скрылся в том месте, где на секунду пропадал обзор. И была вспышка. Я не готова ее описать с точностью, но боковым зрением я что-то видела, это было как отблеск, как молния. А Митя продолжил бежать, но это был уже не он, я почувствовала сразу. Холодок прокрался по спине уколами. Я заглянула в подвал – ничего особенного, только кто-то снова оставил мусор.

Отчего-то почувствовала мелкие толчки, такие еле заметные и волнообразные, словно тебе в грудь плещется вода. Странные ощущения, учитывая, где стою. Я отошла на пару шагов и обернулась. Там плавился воздух. Знаю, что у этого явления есть научное объяснение, но я подобное видела только летом в ужасную жару. Он был искаженным, не таким, как в других местах и размеры довольно большие, где-то 2x2 метра. С таким я точно встретилась впервые. Но через несколько секунд воздух перестал дрожать, и не было уже ничего странного. Что это: оптическая иллюзия или мое воображение?

Я открыла домофон чипом, и мы поднялись по лестнице до лифта. Все как обычно, как сотни раз до этого. Лифт приехал быстро, Митя был довольно спокоен, хотя обычно он баловался, но мало ли. И около самой двери мне стало страшно. Он протянул фиолетовую машину, чтобы я убрала ее в пакет, как всегда мы делаем, заходя в квартиру. Я уставилась на игрушку, боясь поднять глаза. Неужели, Они добрались и до моей семьи?

Я никогда не была параноиком. Недавний мега-вирус, захвативший мир, был воспринят довольно скептически. Телевизор в квартире показывал только детские каналы, поэтому наш разум не был засорен новостными программами, заставляющими впадать в панику. Я узнавала новости от мужа, черпающего информацию из интернета, или от матери, с которой созванивалась ежедневно. Сначала все настораживало, а со временем сошло на нет, когда пришло осознание того, что над нами совершают некий управленческий эксперимент.

Маскарад, длящийся третий год, где тебе независимо от желания приходится участвовать, разделил человечество на два лагеря: верующих и скептиков. Бесконечные надписи на магазинах, библиотеках, поликлиниках порой только для галочки, хотя на каждого свободомыслящего найдется тот, кто косо посмотрит на отсутствие средств индивидуальной защиты, а может и даст волю словесному негативу. Я сталкивалась с такими, и в мою сторону летела не лучшая часть лексикона, бывали даже проклятия. Я ставила стену, защищающую меня от всего дерьма, которое норовили выплеснуть на меня без того озлобленные люди. Но со временем поняла, что проще быть как все.

Бутафорские маски конечно же никого ни от чего не спасали, они лишь создавали видимость. Но дрессировка проходила успешно, и у каждого в карманах, сумках, рюкзаках лежал пропускной билет в любое заведение. Что раньше казалось немыслимым обрело новую жизнь. Окно Овертона работало.

Но потом появились Они. Нет, конечно, никто их не видел, просто подозревали, что Они существуют, потому что стали пропадать дети. Но не так пропадать, как раньше, дети оставались с родителями, но это были уж не те дети. Правительство делало вид, что ничего не происходит, воспринимая родственников жертв как сумасшедших. Некоторых особенно упорных в своих заявлениях поместили в специально отведенные места, остальные уживались с тем, что есть, вернее, с тем, кто есть.

На первый взгляд бред, да, соглашусь, довольно странные заявления, больше похожие на вымысел. Всё воспринимается несерьезно, если это происходит где-то и не касается тебя. Но потом это случилось с Ниной.

Она позвонила мне и попросила приехать, по голосу я поняла, что она напряжена. Я примчалась сразу же, оставив сына с папой, хотя обычно беру его с собой. Разница у нас с Ниной пять лет, у детей чуть больше двух. Интересы у них разные, сейчас разрыв колоссальный, но с возрастом грань сотрется.

Мы устроились на кухне. До недавнего времени наши посиделки сопровождались бокалом хорошего вина или мартини, но наступило счастливое время материнства и вошел в силу сухой закон. Вина не перехотелось, но желание пришлось подавлять. Горячий шоколад стал заменой алкоголю. Мое время добровольного отказа закончилось, я могла позволить себе все, что захочу, но сестра еще не перешла рубеж.

Нина вытащила из холодильника «Kaesler», достала два бокала и пачку «Parliament». Я недоверчиво посмотрела на нее.

– Ого, во все тяжкие? Мать, ты разошлась что-то.

Нина молча открыла вино, разлила по бокалам и подвинула мне. Потом достала сигарету и подкурила. Первая затяжка была долгой, я просто сидела и смотрела, ловя себя на мысли, что сейчас все мои десять лет безникотиновой жизни полетят к черту. Она бросила мне на колени зажигалку и, взяв бокал, осушила его. Снова затяжка, и снова бокал наполнен. Молчание затягивалось.

Я гипнотизировала пачку, воспитывая силу воли.

– Да возьми уже! – хмыкнула она, проследив за моим взглядом.

Я неуверенно отмахнулась. Нина резко выхватила сигарету из пачки, сунула мне ее в рот и подожгла. Легкие втянули отравляющий дым с жадностью. Люди всячески себя убивают, но прирост населения неуклонно растет. Только с 1927 года по настоящее время численность выросла на 5,6 миллиардов. Всего за неполные сто лет человечество увеличилось в четырехкратном размере. А мы еще что-то говорим про крыс.

– Она странная, – Нина нервно курила. – Ну, Даша.

– Ты про стул?

– Какой к черту стул, Лиза? Я тебе про ребенка говорю. Или у меня крыша поехала, или это не мой ребенок!

Я подавилась вином, которое решила в этот момент пригубить. Прокашлялась.

– Ты забыла, как рожала?

Нина откинула голову на спинку стула и выпустила дым вверх. Белое кольцо растворилось по мере взлета.

– Че думаешь, кукуха у меня поехала? – она сделала паузу.

Я смотрела на сестру и ждала пояснений. Пока все казалось мне до ужаса странным. Задавила рутина, ну можно бокальчик пропустить, хотя я никогда себе подобного не позволяла, но не мне судить кого-то. Что-то явно произошло. Я прокручивала ее слова в голове, но ничего не понимала.

– Это уже неделю происходит, – Нина курила нервно, отрывисто, трогая большим пальцем фильтр.

Мой взгляд продолжал задавать вопросы, но я молчала. Подгонять сестру не хотелось, она сама должна сказать, что хочет. Я снова затянулась и в нависшей тишине было слышно, как трещит бумага, опаляемая жаром.

– Я никому не говорила, ты первая. Даже Миша ничего не замечает, но меня не покидает чувство, что Даша – не Даша.

Я медленно повернула к ней голову, пытаясь понять, шутит она или нет, но сестра была серьезна. Я решила, что мне понадобится еще бокал вина, и обновила его.

– А кто тогда? – спросила я отчего-то шепотом.