***

Комиссар Чадаев просматривает бумаги, собственноручно написанные молодыми людьми.

– Итак, Сухарев Михей Яковлевич и Заломова Таисия Акифиевна? Фамилии носите разные, и в законном браке, стало быть, не состоите… Может, тайно сожительствуете?

– Покамест не в брачных узах, не венчаны, и безбожно не сожительствуем…, – уточил Михей.

– Покамест? Чую, всё-таки думаете семью создать?

– Коли станется, што Туся согласится и не откажет моим стараниям, после сорочин и свадебку отгуляем? – подмигнул избраннице Михей.

– Полно, Михей, загадывать-те? – смутилась девушка.

– Надо загадывать, надо планы строить, надо детей много рожать, невзирая на трудности…, – научил комиссар.

– Может и отгуляем, после Светлой седмицы? – зарумянилась девушка.

– Вот! А я тогда на ваше свадебное гулянье напрошусь…, – поддержал комиссар.

– Чай за ради Бога! И нам отрадно будет…

– Товарищ Ким, тут такая оказия…, – набрался храбрости Михей, – Родителя моего погубили люди лихие, отчего я принял горесть неуёмную и решил проситься к вам на службу… Разыскать душегубов и предать суду праведному…

– Оборот, однако? – удивился Чадаев, – Но, суду законному! Праведно судят сердцем, зачастую сгоряча, и не всегда, надо знать, беспристрастно… А закон полагает судить с холодной головой и состязательно… Мы собираем улики, расследуем, находим подозреваемого и представляем результат, а суд должен вникнуть, и другую сторону с адвокатом выслушать…

– Витиеваты слова ваши, уразумеешь не сразу…

– А мне так понятно! – оживилась девушка, – Оныя как в книжках детективных? Читаешь и гадай, кто спреступничал? Как только уверишься, а хитрый адвокат переиначит улики, и совсем другой человек злодеем окажется…

– Детективами увлекаешься? – улыбнулся Чадаев.

– У Скородумовых множество книжиц всяких. Што Фаина Михаллна скупала, тем и я зачитывалась… Сначала любовны романы достатком были, потом исторически книги брала, а последне время детективами увлекалась…

– А не думала ли, Таисия Акифиевна, перестать прислужничать купцам и вырваться из сословного гнёта?

– Как жа не думать-те? Всякий грош с малого жалования откладывала на выкупной платёж… А нонче вести, што сложится затея моя: Скородумовы старшие сгинули безвестно, а Иван Матвеич отпишет вольную сполна…

– Как так сгинули безвестно?

– А так… Выехать выехали, а прибыть не прибыли…

– Оборот, однако! Интересно дело складывается!

– Иван Матвеич прилетел с имения грознее тучи! Детективов с собою привёз, а те зырют – до исподнего просвечивают, да выспрашивают всячески ненужности…

– Иногда ненужность может оказаться неопровержимой уликой! – построжел комиссар, – А теперь, Михей Яковлевич и Таисия Акифиевна, перескажите сызнова прошлые события с момента знакомства… И примите во внимание: комитет Совета рабочих и солдатских депутатов принял декретный акт об уничтожении сословий и гражданских чинов…

– Оно как жа топерь будет-те?

– Теперь каждый бывший подневольный волен жить без оглядки на прошлое… В том числе ты, Таисия Акифиевна!

***

В свете событий и научений комиссара, Туся собрала нехитрые пожитки, коих скопилось на баул с небольшим чемоданом да рундучком, и покинула дом Скородумовых. Вряд ли она решилась, если бы не поддержка и уговоры Михея прижить её в своей семье. Мать с сёстрами были только рады принять Тусю, и вот уже Михей привёл её в их общий дом.

– Милости просим, барышня…, – добродушно встретила Евдокия, – Дом наш примай своим, занимай комнату Михея, а там как Бог даст… Притеснений не создашь, отчего и разладов с нашей стороны не встретишь…

– Благодарствую, Евдокия Филипповна… Покладистая я, окромя помощи всяческой, притворства от меня не поимеете…

– Дай Бог, дай Бог… Лёна, Нюша, покажите Тусеньке обитель нашу, да помогите чай в дому освоиться…

Сестры перехватили вещи и увели девушку за собой в покои, а мать обратилась к сыну:

– Может, во дому останешься? Чай всем места хватит?

– Как согласили, пущай будет, маменька, – упорствовал Михей, – До поры в мастерскую переберусь, абы не покраснеть Тусе от людских наветов…

– Что ж мы, одними бабами во дому уживаться-те будем? Кладовую освободим – та жа самая комната?

– Ты, маменька, беспокойством донимаешь, словно ехать на чужбину? Всего-то в цоколь с другого входа перейду?

– Чай не ухожа там… не топлено вполонь… нежито?

– Ой уж, нежито? Вчёрась ешшо место разгрёб и топчан сколотил… Опоку, камелёк обмазать, отмерзать поставил… При мастерской обретаться буду, и до вас подняться с дюжину ступенек… Куды мне большего-те?

***

Незаметно вышел вечер. За круглым столом гоняют чаи Туся и хозяева. На столе самовар, конфеты и выпечка.

– Как обустроилась, Тусенька, как покои напогляд?

– Ой, по нраву всё, Евдокия Филипповна, чай многова ли надо мне? Койка добротная, перинку Нюша отдала… А комодку, скрыню ли поудобную – уж прикуплю?

– Бог с тобою, душа моя! – словно оправдался Михей, – Покуда руки древо чуют, любу шифоньерку тебе смастерю?

– Аннушка, неужто в кладовой не подобрали? – обеспокоилась мать.

– Сплетничали чай, картишки на судьбу раскинули, вот и прозевали, как потьма спустилась в окна…, – ответила Алёна за сестру, – Да и Туся бойкая на россказни, словечко под словечко – глядь и вечер вспыхнул свечкой…

– Пробалакали до вечера, а послушать-те и нечего? – отступилась Евдокия.

– Да ладно-те вам, я таратора, а не злословная…, – успокаивает Туся, – А дела, оне житейские, уладятся… Назавтре с утра нам велено на службу прибыть…

– Велено? – удивилась Анна, – Вот ведь изумительные новшества последнее время случаются… Силком на литургию никой дьячок чай прежде не гонял?

– Не гонял, а впомиму не пускал…, – поддержала Алёна.

Туся с Михеем незлобно усмехнулись.

– Служба нам дозволена государева!

– Не государева – самодержавие свергнуто навечно, указал Аким Кузьмич, а применение наше будет во благость всего трудового народа! Вот как! – поправила Туся, – Как вдумываюсь в слова оные, так дрожка в коленях бьётся…

Немноголюдная зимняя улица, освещённая тускловатыми фонарями. К угловой парадной большого доходного дома подъехал конный экипаж, за вожжами на облучке Хлыст, рядом Сизый. Сизый спрыгнул, озираясь, приоткрыл входную дверь, присвистнул и дождался, пока банда из кареты проникла в парадную. Осмотрелся ещё раз и тоже пропал за дверьми.

Поднявшись на лестничную клетку, налётчики оказались перед двойной массивной дверью с цифрой «1» и табличкой с каллиграфически выведенной надписью «ГАД РАЙХЕЛЬ».

– Ты куды привёл, свистун? – ткнул Фиксу Дрын.

– Не кипиши, Дрын, пришли куды надо! Мы тут с Сизым понюхали намедни – прорухи нет! Кем фраерок тот приходится Райхелю, знать не знаем… Дворник здешний несговорчив, сука, а постояльца скупердяем кличет…

– Точно по твоей наводке… Дом, апартаменты – в масть…, – подтвердил слова сообщника Сизый.

– Не только скуперда, но и гад… первый…, – усмехнулся Мыта, рассмотрев дверь и табличку.

– Звони… Либо с Богом, либо к чёрту! – повелел Дрын.

Фикса накрутил рычажок механического звонка с надписью «прошу повернуть», из-за двери донёсся мужской голос:

– Кто там есть не вовремя прибыть?

– Адресок, где Ференц Нодиш постоятельствует? – под услужливой ноткой сообщил Фикса, – Прибыл посыльный для собственноручного вручения бандероли…

– Ой, не к часу… Просил же оставлять корреспонденцию на главпочтамте! – мужской голос выразил недовольство.

Заскрежетал замок, щёлкнул ригель, и только приоткрылась дверь, Щерба с Мытой резко рванули створ, сорвав дверную цепочку. Райхель получил удар рукояткой нагана и кратковременно потерял сознание. Банда ворвалась в апартаменты. Хозяина втащили в большую гостиную, бросили на кушетку, согнали постояльцев – жену Меир, сына подростка и их прислужницу, которую бандиты приняли за дочь.