– Слышь, мореман, выпей с нами, – прозвучало почти угрожающе. – Что ли не уважаешь? Мы ведь тоже служили – не ты один.

Их было шесть человек за столом – двое наших и гости.

Напряжения не хотелось. Я взял в ладонь полстакана водки.

– Молодец! Закуси.

Взял и бутерброд с колбасою.

– Учи, не учи, – поучали меня подвыпившие второкурсники, – всё равно без шпор не пойдёшь на экзамен. Так что…. А давай за службу. Вот где было хорошо!

Ещё раз приняв «на грудь», я начал подвывать со своей кровати, листая конспект:

– А приказ приближается – это можно понять

Старшина всё старается нас на кухню (камбуз?!) загнать….

А за столом уже пьяный базар:

– Ссстараешшшьссся, ссстараешшшьссся, а на экзамен придёшь, а там – бац! – такой плевок в душшшу….

– Учти, мореман: хороший студент – хороший инженер, а плохой – главный. У тебя голова на плечах есть?

– Ну, как бы да.

– А почему ты ею не пользуешься по назначению? Учти, мореман, то, что ты сейчас зубришь, в жизни не пригодится, потому что выпускники ДПА по специальности не работают никогда: только директорами, но широкого профиля – от Успенского кладбища до ресторана «Арктика».

Заниматься уже не хотелось. Думать тоже. Но привычка, как известно, вторая натура, и я листал конспект, вслушиваясь в разговоры подвыпивших коллег.

Вошли две девушки с журналом санитарного состояния комнат.

– Что это тут у вас? Ага, пьянка! Ну, всё мальчики, ставим «банан».

– Ну, что вы, девчата, разве мы пьём? Всего пару рюмок – первую и несколько вторых.

Боков кинулся их уговаривать и, кажется, в коридоре уговорил. Вернулся:

– Прикалываются: староста этажа – парень. А вообще-то это они на тебя, Антоха, пришли посмотреть. Такая популярность у женского пола, а ты зубришь вечера напролет. Или ты избегаешь их по другим причинам?

И пропел:

– Время идёт – забывать о том нельзя

Нужно прожить нашу молодость не зря….

Силинский:

– Ну, так верни их обратно – сейчас мы им старшину на блюдечке подадим, голенького….

Собутыльники заинтересовались:

– Ты что, как дембельнулся, нигде, никого, ни в какую щель?

Я промолчал, вспоминая. Солнце пронзительно светило в прозрачном воздухе, выбивая лучами искры из белого праздничного убранства деревьев за окном. Декабрь, и уже в аудиториях припахивало Новым Годом. Физик охлопал ладони от мела:

– Успеваете записывать?

– Успеваем.

Передали записку: «Мы с подружкой поспорили – какой ветер моряки считают самым благоприятным?» Предлог познакомиться и встречаться? Эх, прекрасные вы мои – не до вас сейчас, и я написал: «Который юбку выше задирает».

Парни посидели еще, и ушли в парк догоняться пивом. Звали меня….

На румяных боках облаков ещё догорал закат, но на улице уже зажглись фонари. Я с ненавистью задёрнул шторы и, не раздеваясь, завалился на нерасправленную кровать. И зачем только Господь придумал женщин?

Завтрашний день обещал быть трудным. Как, впрочем, и все дни подряд. А может, устроить себе выходной? Сходить куда-нибудь, расслабиться, отдохнуть…. И непременно с девушкой. Выходной, чёрт бы его побрал! Мне, организму, моим мозгам нужен отдых – ибо этот вечер на выходной не тянет. И ещё – сильно хотело напиться. Наверное, я алкоголик. Или параноик. Или…. Надо спать.

…. Мы целовались у реки – мой посох Хранителя, её мешочек из шкуры енота для женских дрючек валялись подле. Над нами ярко светила луна.

– Эола, мне нужно идти на лекцию, – тихо я произнёс, с трудом отрываясь от её губ – и ненавидел себя за то, что должен был это сказать.

– Иди, – сказала она, но не отпустила меня из объятий, а наоборот, прижалась ко мне и закрыла глаза…. Долго молчала, потом сказала, – Хранитель, не уходи…. Только не смейся…. Я темноты боюсь. Всё время кажется, что….

Я поцеловал ее, и…. дальнейшее касается только нас двоих….

В декабре жизнь моя несколько утряслась. Вернее, в ноябре я ещё носился, как угорелый, пытаясь заполнить все бреши от пропущенных занятий, но потом понял, что восполнить весь объём упущенных знаний всё равно невозможно, и сосредоточился на текущих. Вообще, жизнь студенческая стремительна – вряд ли найдётся такой гений, который смог бы приобретать знания ещё быстрей. По крайней мере, я на такого не тянул. Но старался. Кое-что у меня получалось, а многое нет. Что изменилось?

Во-первых, стало заметно, что некоторые мои коллеги о пройденных материалах мало что помнят, плохо разбираются в них или вообще ничего не поняли, но на что-то надеются. Это меня успокоило.

Во-вторых, шпоры, шпоры – со всех сторон мне твердили – шпоры выручат из любой ситуации. Можно, говорили, даже не учить, и приводили примеры. Это меня расхолаживало.

В-третьих, я явно переусердствовал в погоне за знаниями, истощил свой закалённый военно-морской организм и ни о чём кроме сна более не мечтал. Вслед за усталостью подкатило равнодушие. Готов был плюнуть на свой жёсткий режим, выспаться, выпить и поволочиться за девушками, если бы не Пим Дырявый. Я просто наяву видел его ухмыляющуюся физиономию, как он подписывал приказ о моём отчислении – а я, мол, что говорил? Нет, уж, дудки! Такой радости я тебе, Валенок Изношенный, не доставлю. И мучил себя над конспектами до трёх часов ночи, всё более теряя вкус к жизни.

В-четвёртых, на меня смотрели, как на маразматика – никто не восхищался моим усердием и первыми успехами (а как же без них!). Наоборот, все ждали, когда я сойду с ума, и меня можно будет кормить сигаретами, или вешать плакат на спину «Дайте пинка деду флота советского». Я это чувствовал, но к толпе не ластился – салажня, много они понимают в настоящем морском характере.

В-пятых, мне не могли простить равнодушия к женскому полу. Не было его, но разве всем объяснишь? Сначала прекрасная половина (так говорится, на практике – едва ли десятая часть всего поголовья) терзалась любопытством, потом ненавистью (чувство сродни любви), потом презрением – пустили слух, что я голубой. Успокоились на негативных последствиях службы на атомной подводной лодке и перестали доставать анонимными записками подобно той, о которой я уже говорил.

Ну и в-шестых…. жизнь продолжалась, и нужно работать.

Губу обратно закатай – девчонок ему захотелось! Это я ругал свой организм, волокший моё невыспавшееся тело на первую пару к 8-00.

Ах, так! – взбрыкнул он.

И что ты мне можешь сделать?

А хочешь, штаны тебе обделаю? Вон на те ножки посмотри.

Я вспомнил, в Анапе такое бывало – на первый этаж учебного корпуса заходили девчонки с гражданки, пообщаться со знакомыми курсантами через перила. С такими коленками (я о девчонках)…! Хватало одного мимолётного взгляда – пока до четвёртого (где был класс самоподготовки) этажа доберёшься, не только у меня случался конфуз.

Слушай, перестань, а. Веди себя прилично.

А хочешь, всем бабам покажу, что ты о них сейчас думаешь.

Не поверят – они считают меня голубым.

Или подводником – а я их моментом разубежу.

Чтобы отвлечься от тревожащих мыслей, решил заговорить организму зубы – я знаю, почему ты такой противный.

Ну и…?

Заклинающую зверей помнишь? Вот эта старуха в тебе сидит.

Кажется, умолк, удивлённый.

А я уже в аудитории, и всё внимание человеку за кафедрой….

Сергей оглянулся от дверей, прошёлся по фигурке Клары Оскаровны взглядом профессионального растлителя, подмигнул (ну, не ей, конечно) и вышел. Плюснина подсела ко мне:

– Теперь с вами…. Что мы имеем?

Иванов дождался меня в коридоре:

– Как она тебе, Дед?

– Милая женщина.

– А ты заметил, как она покраснела, когда сказала про девятилетнего сына?

Я промолчал, но подумал – почему ты-то не покраснел? А сказала она про сына следующее:

– Мой девятилетний сын разбирается в аналитической геометрии лучше вас, Иванов.