Она обнаружила, что выскочила из кафе в расстегнутом плаще и принялась лихорадочно застегиваться. Не май месяц, как бы и впрямь не схватить простуду. Вик предложил ей свои перчатки, но Мила отказалась, хотя от соблазна опереться на руку, удобно согнутую в локте, отказаться уже не смогла. Так они и шли.

Начинало темнеть, зажигались огни фонарей, и рекламные вывески стали видны четче. Сумрак лишал Милу уверенности, ее немного пугали тени, и в душе бушевал ураган, однако присутствие Вика не позволяло ей расклеиться. Он являлся ей опорой во всех смыслах.

Соловьев проводил ее до ворот и остановился:

- Я кое-что должен еще сделать. Увидимся завтра.

- Завтра у вас по графику свободные сутки.

- Я все равно приду.

- Ах да, за книгой! Или вам ее вынести прямо сейчас?

- До завтра она подождет, - ответил он. – Есть дела поважней. Приятного вечера, Мила!

Мила нерешительно улыбнулась, кивнула, не зная, что еще предпринять на прощание, что будет уместным, но в итоге молча проскользнула в калитку, которую отпер Михалыч.

Она слышала, как Вик спросил сторожа, все ли в порядке, на что старик ответил по-военному громко: «Все штатно!», а потом скрип петель и лязг замка отгородили ее от Соловьева до утра.

Мила почти бегом неслась к парадному крылечку, окутанная ворохом самых разных мыслей. И все же признавала, что, несмотря на происшествие в парке, встречу с Андреем и неприятные темы для разговоров, она очень счастлива. Так счастлива, как давно уже не бывала со времен медового месяца на Мадагаскаре. Девушка не могла знать, что чувствовал и думал Вик Соловьев, но наивно надеялась, что и для него их сегодняшняя прогулка имеет особый смысл.

Вик же находился во власти совсем других размышлений.

Дождавшись, когда Михалыч запрет калитку, он отправился в обратный путь. Спускаясь, чтобы затем подняться по другой, параллельной дороге к своему пристанищу, Вик снова заметил белый «Вольво». Его номера уже трижды попадались ему на глаза за день, и это вряд ли было совпадением. За ним или за Милой следили.

Глядя на машину, Вик демонстративно вытащил телефон и набрал Салимова:

- Капитан, простите, что отвлекаю. Не пробьете ли вы мне один номерок?.. Спасибо, диктую...

Водитель «Вольво», не впечатлявшийся пристальным вниманием к себе, дал по газам.

Вик поблагодарил оперативника и отключился.

5.4

5.4.

После ужина, немного успокоившись (впечатлений было слишком много, и ей стоило усилий собрать мысли в кучку) Мила взяла в руки книгу Загоскина. Прочесть ее от корки до корки до того, как она перейдет к Соловьеву, девушка уже не успевала, но планировала хоть пролистать, чтобы получить общее представление…

«Вазимба охотятся за нашим секретом, но они его не получат, - сказал ей Иван Петрович, отдавая книгу. – Здесь есть рецепт, читай внимательно. И учти, это последний экземпляр на свете, больше нигде не найдешь, все исчезло!»

Сейчас Миле очень хотелось разыскать этот рецепт. Сердце ее билось сильно и ровно, и она ощущала себя готовой к кропотливой работе, хотя и понимала, что вряд ли самое главное забрано автором в жирную рамочку. Свои секреты Загоскин наверняка зашифровал между строк.

*

Отрывок из книги Ивана Загоскина «Встреча с вечностью на двенадцати холмах Имерины»

Имерина – сердце Мадагаскара. Когда-то давно сюда, на центральное плато с побережья пришли предки современных аборигенов и основали свое государство. Их главный город Аналаманга, что по-русски означает «голубой лес», располагался немного южнее современного Антананариву, «города тысячи воинов».

Трудно поверить, глядя на голые прерии, расстилающиеся вокруг столицы, что некогда все пространство острова было покрыто непроходимыми лесами. Первые здешние жители – вазимба (которые тоже не были коренным народом, но их прародина скрыта во тьме веков) – называли свою страну Бемихисатр, то есть «место, где нужно преодолеть много препятствий», главным из которых были джунгли. Однако к четырнадцатому веку деревья были вырублены пришельцами из Индонезии, они отбили землю у вазимба и начали ее именовать Имериной – «местом, откуда далеко видно». Народ, соответственно, получил имя «мерина» или «живущие наверху».

Почему они выбрали для жизни именно эту местность, так и осталось лично для меня загадкой. Оно ничуть не лучше прочих, чтобы сражаться за нее не на жизнь, а на смерть. Более того, в Антананариву есть районы «легкие», стимулирующие хорошее настроение, а есть тяжелые, провоцирующие дурное расположение духа и ипохондрию, последних даже больше. Как мне объяснили геофизики, никакой мистики в том нет, проблемы связаны с магнитными аномалиями. В почве содержится много окислов железа, и магнитное поле, излучаемое ею, влияет на состояние духа и психическое здоровье.

Я оказался очень чувствителен к перепадам магнитного поля, и мне рекомендовали периодически выезжать из столицы хотя бы в ближайшие населенные пункты, чтобы отдохнуть. Я делал это с удовольствием, знакомясь с островом и островитянами.

Путешествовать по мадагаскарским дорогам в те годы было просто, хотя и не сказать, что приятно. Пыль, жара, а в сезон дождей еще и грязь, но все это сглаживалось безбрежным простором, новизной пейзажей и интересными встречами с жителями, отчасти ради которых я и уезжал из Антананариву. Эх, если бы еще и уровень жизни добродушных мальгашей хоть немного соответствовал современной эпохе! Увы, французы, основав тут колонию, пытались вытащить остров из тотальной нищеты, но бросили, не доделав. Я повсюду наблюдал следы долгостроя и разрухи.

Отчасти этому способствовал ленивый нрав местных обитателей и нехватка образования. Они не видели ничего плохого в том, что рядом с нарядным готическим храмом, украшенным каменным кружевом, в красной пыли спокойно вышагивают куры. Или, скажем, такая вещь: построили некогда «проклятые колонизаторы» в городе крепкий мост через реку, но во время урагана его опора обломилась – возьми да почини! Но нет, вместо ремонта чуть поодаль местные сооружают обычный деревянный настил. Не раз я наблюдал, как водители на глазок оценивают крепость и глубину реки на переправе, споря, выдержат ли доски груженый грузовичок или автобус.

Автобусы, к слову, тоже все французские, за многие годы работы уже раздолбанные и грязные. Старые «колониальные» катера и яхты ржавеют, уткнувшись носами в глинистые берега, потому что некому починить их, заменив простую деталь. На смену им приходят утлые деревянные лодчонки, выдолбленные по первобытным технологиям.

Советские люди, конечно, по мере сил и средств старались не допустить скатывания дружественного народа в пропасть средневековья, но одних наших усилий было мало. Образно выражаясь, надо не рыбу было раздавать голодающим, а удочки. Именно этим мы со студентами тут и занимались.

За год я оброс связями и знакомствами. Мальгаши гостеприимны. Это в Африке в белого человека могут запросто бросить камень за то, что он достал фотоаппарат. Мальгаши сами просят, чтобы снимали их дома, детей, их самих, и потом с удовольствием хранят фотографии в семейных альбомах. Я всегда присылал им снимки, если обещал.

В одной из таких поездок по Имерине я попал в гости к семье горшечника. Получилось так, что я заблудился. Карта, которой я пользовался, была лишена некоторых важных подробностей, и я, срезая путь, свернул на неухоженную грунтовку, не обозначенную на карте. Поскольку подобных грунтовок без названия на Мадагаскаре великое множество, я не удивился ее наличию и долгое время ехал по ней, довольный, что вернусь домой засветло. Но дорога, вильнув, вдруг ушла совсем не в ту сторону, куда я намеревался попасть.

Темнеет тут быстро, и я, захваченный душной южной ночью врасплох посреди бесконечного поля, начал уже беспокоиться, но внезапно заметил впереди огни.

Это была небольшая деревня. Я остановился на ее краю и, постучавшись в первый дом, попросил о ночлеге. Мое знание языка, как всегда, сыграло роль волшебной палочки. Я не только получил ужин и кровать, но и был снабжен прелюбопытными подробностями о местности, по которой путешествовал.