Таков жестокосердый обычай местного племени. Если младенец выживает после ужасных испытаний, далее его растят без страха. Патса выжил, но бык раздавил ему ножку, которую шаман отрезал, дабы избежать лихоманки, а рану смочил зельем и зашил. Мальчик и это снес и още прожил два лета, посля чего шаман для надежности нарек его Патсой Одинцом. Патса означает «морской рачок» (креветка), а Одинец он потому, что одноногий.

Люди здесь верят, что злые духи ни за что не смогут заколдовать «рачка». Несть им таким числа в океане, да поди сыщи среди них «одноногого», ибо ног у морских рачков десять.

Претерпев мучения и возмужав, Патса Одинец жил неубого, и прославился тем, что душа его, в силу дурного знамения, еженощно уходила за окоём, а посля он и сам стал туда уходить да вещать о том, где что лежит, что кому кто сказал, что завтра будет, а что вчера было. Не шаман он был, а шаманский колдовец амбаниандра, «странник, видящий издалека». Колдовец он был знатный, хотя сей науки никогда не учил, а ворожил по наитию. По его указу охотники били дичь, а ежели кому надоть было денег для ярмарки коли зебу издох, то Патса указывал, где землю копать. Люди копали, имали серебро и злато, что разбойники морские допрежь сего прятали, и шли покупать зебу. А ежели учинялися где споры, Патса и рассудить мог. За ту его послугу несли ему в дом и еду, и холсты. Всегда сыт был он и пьян в меру.

Подивился я, что такие чудеса бывают, и Ракутумалала обещался свести меня с Патсой, дабы я сам во всем убедился. И запряг он быка в телегу, и поехали мы в ней по дороге до самого берега окияна, а далее – на лодчонке на остров Нуси, где жили родичи Ракутумалалы и сам Патса Одинец.

Патса встретил нас задумчиво, выслушал, но протива правила не предложил разделить стол и кров. Сказал: «Уедешь скоро ты, любимец Бога нашего, милостивого Андрианаманитры. Уедешь и не вернешься»

«Откуда знаешь ты, что собираюсь я в Капштат?» - изумился я и получил ответ: «Ты - Язык бога, глаголешь истины, сохраненные в веках. А я – Глаз бога, который видит истины, что тебе суждено глаголить. А посля тебя придет праправнук правнука твоего, который станет Рукой бога, отсекающей лишнее. Все завязано в круг, подобно свившейся змее, и колом ходит».

Отвел меня Патса в пещеру, где стоял сундук, набитый золотом, и отдал мне тот сундук со всем его содержимым. «Вот тебе золото, чтобы ехал ты в Капштат и посля домой, в те края, где родился. Но прежде дай слово, что отвезешь кинжал заморский в храм, что спрятан в горах Анкаратры, и слово свое сдержи неоплошно».

«К чему мне увозить кинжал?» - спросил я и получил ответ: «Да чтоб иное от него беспокойство не отрыгнулося тебе. Кинжал создателя сущего, светозарного Андрианаманитры, опасен в руках неумехи, ужо лишил он тебя руки, а будет още худо, коли не послушаешь речей моих. Так пущай лежит он себе на святой земле, а ты поезжай покойно на север».

«Откуда знаешь, что его судьба лежит на севере?» - вопросил Ракутумалала. Он был недоволен, ибо хотел отдать за меня дочь свою, дивную Ралалу.

«Мне все ведомо, - ответил Патса. - И клады зарытые, и кости, что в земле спят, и письмена, что еще не написаны, а лишь дыханием с небес веют да в самые уши писарей вложены будут. Ибо живу я на три мира: нижний, срединный и небесный».

Я взял сундук, взял монеты, и обещал, что посля свадьбы с Ралалой отвезу обещанное в храм. Мне кинжал ужо был без надобности, а Ракутумалала не желал его даже касаться, так его Патса испужал присказом своим, и следовало везти самому.

«Веруешь теперь, что живу я меж мирами и хожу там, куда захочу?» - спросил Патса.

И ответил я, что верую…»

Соловьев остановился, дочитав до конца второй страницы.

- Ну, как, все было понятно? – спросил он. – Не кажется ли тебе, что Адель – это амбаниандра, «странница, видящая издалека», как и Патса Одинец?

- Не знаю… - Пат, честно говоря, кое-какие детали упустила, но не призналась. Общий смысл был ей ясен. – Там дальше сказано, что стало с Патсой?

- Нет, не сказано. Но судя по всему, он прожил хорошую, насыщенную жизнь, и никто его не боялся.

- Не боялся, потому что ему отрезали ногу в младенчестве. Я же верно услышала? Ты предлагаешь и у Адель что-нибудь отрезать?

- Нет, конечно. Просто относись к ней как к нормальному человеку. Видеть то, что за гранью, ходить туда – это нормально для таких, как она. Адель живет на три мира, а может, и больше, и это тебе следует просто принять.

- Я запуталась, Аш, - Пат понурилась. – Скорей бы все это закончилось. Как ты считаешь, нож и зеркало действительно на Мадагаскаре, Загоскин не солгал?

- Загоскин – собиратель артефактов. Он верит, что все три устройства должны воссоединиться, и в этом наши желания совпадают. Ведь тебе тоже нужна эта тройка целиком. Сделать современные аналоги ты не успеваешь, да и Вовка с Милой не могут больше ждать. Остается надежда, что все мы пересечемся в Анкаратре, и эта последняя игра сложится в нашу пользу.

- Значит, Мадагаскар – ключевая точка?

- Значит, так.

- Но это огромный риск в условиях полнейшей непредсказуемости!

- Если ты найдешь другой, более легкий способ, я тебя поддержу. Но если не найдешь, я тоже поддержу тебя. Завтра-послезавтра приедет Лис, и мы послушаем, что он скажет.

- Мадам, простите! - в кухню всунулся охранник.

Это был молодой безусый паренек с круглым скуластым лицом и приземистой фигурой спортсмена-борца, его звали Радмир Набиулин. Он тоже был новеньким, как и няня, не отслужил при Патрисии и двух месяцев и постоянно смущался, не успев привыкнуть к своей роли-тени. Не удивительно, что пятилетняя Адель читала его как раскрытую книжку с картинками.

Соловьев при его появлении выпрямился и принялся заворачивать рукопись в бумагу. Пат обернулась:

- В чем дело, Радмир?

- Звонил ваш заместитель, Иван Иванович. Срочно требует вас на пятый уровень.

- Что-то случилось? – встрепенулась Пат, переглядываясь с Соловьевым. На пятом уровне кроме испытательных стендов и медицинского блока находились квартиры Грача и Москалевой. – У нас ЧП?!

- Н-нет… вроде бы нет, - ответил, запинаясь Радмир. – Демидов-Ланской, скорей, сердит, чем встревожен. Его беспокойство связано с нашими гостями, с Загоскиными. Они пытались прорваться сквозь пост номер семь. И вообще, ведут себя шумно, всюду лезут. Особенно этот старик с клюкой.

Пат встала, и Вик вслед за ней.

- Мне надо идти… Со стариком с клюкой я как-нибудь совладаю.

- Не сомневаюсь.

- А ты чем займешься?

- Надо переговорить с Кирюхой, пока он не уехал. Хочу все-таки разобраться с перстнем. Если это де Трейси заказал похищение Милы и нападение на пансионат, то самое время понять, кто за ним стоит.

- «Прозерпина», чего тут думать.

- Вот и посмотрим, как далеко тянутся щупальца транснационального спрута.

- Рукопись оставишь мне?

- Нет, занесу Семенченко, пусть эксперты глянут на всякий случай. Ну, и копии сделают.

Прощаясь, она поцеловала его в щеку. Получился дежурный поцелуй, от которого Вик уклоняться не стал, но и восторга не выразил. У Патрисии снова принялись скрести на сердце кошки.

Выйдя на крыльцо, Пат сунула руку в карман, проверяя, на месте ли записка с перечнем продуктов, которую она решила отдать Радмиру. Записка была на месте, но кроме нее в кармане обнаружился еще и крошечный футляр. В нем лежала золотая подвеска в форме совы. Каким-то образом Соловьев умудрился подложить ей подарок, а она и не заметила. Возможно, это произошло во время прощания.

Пат извлекла подвеску и немного подержала на ладони, разглядывая. Сова Минервы была символом мудрости и сокровенных знаний.

В коробочке лежала глянцевая карточка. На ней не было ничего лишнего, никаких пошлых виньеток, лишь напечатанная типографским способом фраза: «Совы видят даже в темноте, ничто от них не укроется».

Она не рассказала ему о перстне и де Трейси, и Соловьев догадался о ее неискренности. Может, потому и не стал вручать подарок открыто. В свете произошедшего сова и особенно карточка превращались в не самый любезный намек, но Патрисии все равно было приятно. Ведь когда он это выбирал, то думал о ней.