Беженцы на плечах тащат узлы, на спинах у женщин привязаны малолетние дети.

Гусеничные тягачи тянут разбитые пушки, ревут танки. Вдоль единственной дороги ведущей из Шуши в Лачин, десятки перевернутых прицепов, с разбросанными домашними вещами, вздутые тела скотины, рой зеленых мух над ними.

Крики женщин, зовущих своих детей, рев обессиленных животных, стоны раненых, просящих глоток воды, сливаются в сплошной гул.

Кругом только слезы. Слезы на глазах у детей, стариков, женщин.

К бредущему потоку из Шуши по пути присоединяются жители с горных сел. Количество униженных и оскорбленных по мере продвижения растет, глаза людей горят ненавистью.

Обессиленные женщины несут своих малышей, помогают передвигаться престарелым родителям. Не смолкают стоны мужиков, не находящих ответ на вопросы: – Почему так случилось. Почему горит земля, рыдают горы Карабаха. Не находя ответа они только крепче прижимают к себе хрупкие тела ребятишек. По лесам и виноградникам, по горам и бездорожью идут беженцы, солдаты, народ, охваченный страхом и ненавистью. Стонет земля, омытая кровью их предков: Панах-хана, Ибрагим–хан. Плачут тысячелетние горы, воспетые красоты Карабаха в стихах Натаван, Вагифа, в песнях Бюльбюля и в музыке Узеири Гаджибековым.

Горы плачут и просят защитить эти святые места, но нет, ни сил, ни желания, у тех, кто спасается бегством.

Оставшиеся смельчаки, голодные и раздетые выполняют свой долг, дерутся и погибают. Кромешный ад.

С военными картами в то время было плохо, не то, что там плохо, их не было вообще, не было радиостанций. Порой никто не мог определить, где находится. Часто получалось так, что отступающие войска, оказываясь в тылу своих же войск, не знали об этом, продолжая углубляться все дальше и дальше.

Не хватало боеприпасов, горючего, хотя на складах было всего в избытке. Их просто не подвозили войскам.

Связь с Баку и районами работала отвратительно. Рации отсутствовали и иногда обороняющие селения добровольцы открывали огонь по своим же отступающим людям и оставленным населенным пунктам, думая, что они заняты противником. В этой неопределенности, часто возникала паника, и бойцы бросали оружие и технику, бежали с поля боя.

Из Баку на передовую отправляли новые и новые батальоны, сформированные прямо в военкоматах и на полигонах. Они прибывали на позиции без оружия, порой в гражданской одежде, а тем, кому было выдано оружие, не имели боеприпасы к нему.

Не все офицеры, призванные из запаса, умели обращаться с боевыми гранатами. Об этом становилось известно потом, уже на фронте, когда после первого боя, в Косаларах, поле было усеяно неразорвавшимися гранатами. Солдаты не знали, что перед броском надо просто вырывать чеку у гранаты.

Кто был виноват в этом? Офицеры – запасники?

Конечно же, нет. Что они могли сказать в свое оправдание. Они в один голос твердили, что на сборах их никто не учил бросать гранаты. На полигонах, ради экономии, бросали деревянные или что придется, а боевые гранаты многие не видели даже в глаза.

Такое пополнение из запаса, или как они сами себя называли « добровольцы», без всякого представления о войне, при первом же удобном случаи бросали оружие и разбегались. Конечно, можно было сетовать на то, что 90% призывников в армии СССР из Азербайджана служили в вспомогательных войсках, где солдаты строили дома, полигоны, заготавливали на зиму овощи, убирали урожаи. Но ведь и родители сами, всеми правдами и неправдами, старались пристроить своих сыновей в «теплые» местечки.

Теперь перед угрозой врага народ Азербайджана пожинал плоды тех беспечных времен.

Рядовые солдаты на фронте не знали, кому подчиняться. В штабах батальонов районной самообороны царила неразбериха – люди с недоверием относились друг к другу. В каждом новом человеке искали «армянского лазутчика».

Дезертиры и трусы называли себя окруженцами – чтобы уйти от ответственности. Негодяи и подлецы были особенно опасными, когда, спасая свою жизнь, распространяли слухи,

сплетни, сеяли панику – были просто сволочами и приспособленцами.

После трагических событий в Дашалты и страшной резни мирных жителей Ходжалы в 1992 года, когда погибли многие отважные сыны Азербайджана, «демократы» – отправили в отставку президента Муталибова, обвинив его во всех грехах. Наступил кризис во власти, в правительстве страны.

В Министерстве обороны царила удушливая атмосфера, при которой клевета, дискредитация, нашептывание, подслушивание и доносы стали средством устранения честных людей, которых объявляли «врагами народа».

В воинских частях шныряли алчные своры следователей, особистов, прокуроров выискивающих очередные жертвы из числа кадровых офицеров, кто не хотел, да и не умел льстить, врать, кто честно отстаивал свои взгляды, кто не стеснялся говорить правду о положении дел на фронте, и в формируемых новых частях.

Неудачи в войне неизбежны, но их нельзя оправдать, если они возникают по вине бездарных людей, которым доверена судьба страны, народа.

Преступно писать и говорить только об успехах, скрывая жесточайшую правду начального периода войны. Люди должны знать о трагических просчетах политиков и генералов.

Шел 1992 год.

Брошенные на произвол судьбы, разрозненные отряды дрались в окружении, погибали, но верили, что не зря. Израсходовав последнюю гранату, последний патрон автомата, пробивались к своим, в надежде вернуться обратно.

Плакали горы, стонала земля предков – войска на фронте отступали.

Сейчас можно задать только один вопрос, почему так случилось? Почему?

Вырвавшись из окружения, «добровольцы» тут же попадали в руки особистам, которых интересовал только один вопрос:

– Почему ты выжил, как ты вырвался из «котла»? Может, тебя армяне сами выпустили из плена, но уже с заданием? Будешь отвечать по всей строгости закона военного времени, – орали полоумные следователи и прокуроры.

Методы Сталинских НКВД – шников оставались неизменными.

– Если ты остался живой – значит ты предатель, – твердили судьи, вынося приговоры и отправляя героев в лагеря и тюрьмы.

Где справедливость? Хотелось плюнуть им в лицо и закричать: – Мало вам, что армяне столько народу перебили, так теперь вы тех, кто недобит, под свой трибунал подводите?

Время было: сегодня жив, а завтра тебя уже нет.

Командиры воюющих бригад и батальонов, при встречах задавали друг другу один и тот же вопрос:

– Что эта за война такая, если человек воюет за Родину и остается живой, чтобы сражаться дальше, то его свои же норовят прикончить или засадить за решетку, как врага народа, лет на пятнадцать?

Ну, как тут воевать, если в душе покоя нет? Если все время оглядываешься назад и боишься, чтоб тебя не обвинили в предательстве или не повесили на тебя ярлык «враг народа»?

Сидящим в Баку прокурорам не было интересно, были ли на фронте хорошо обученные войска, укомплектованные, было ли у них оружие лучше, чем у противника – нет, это их не интересовало. Им было все равно, лишь бы был объект – а виновным они его сделают, чтобы показать власти, как они преданы системе.

Полковнику, после бесчисленных допросов и унижений в следственных отделах прокуратуры, при встречах с командирами воюющих частей, хотелось сказать, «что война это не только бои и сражения, но и умение ее выиграть, и если ты проиграл, даже если твоей вины абсолютно нет, ты все равно виновен. Те, кто наделен властью, может обвинить тебя в чем угодно, ибо ты побежденный, а к побежденным все относятся с презрением. Так что остается только одно – погибнуть за Родину, за землю и народ, но только с оружием в руках, а иначе и после смерти могут обвинить в предательстве».

В 1992 году для патриотов это был самый простой выход из создавшейся в то время атмосферы в Министерстве обороны и в стране в целом.

Офицеры понимали это, и при встрече они посмеивались и подшучивали друг над другом:

– Брат ты еще живой и на свободе, ну тебе тогда повезло, брат.