Тот ух, что копошился в углу, вышел последним. Проходя мимо кровати, он на миг обернулся, и Услада увидела в его зубах здоровенную мёртвую крысу.— Ой! — испуганно пискнула она, натягивая одеяло до самых глаз.— Не шуми, птаха, — шепнул ей на ухо Венсель. — Похоже, я нашёл способ переправить тебя домой. Ты как, боишься высоты?— Нне знаю… Наверное, нет.— Вот и славно. Значит, нынче же полетишь домой по воздуху. Ухокрылы согласились доставить тебя в Ольховец. Они думают, что вшестером вполне способны поднять тебя в небо и донести, куда надо. Но мне пришлось им кое-что пообещать.— А? — последние слова Венселя прошли мимо Услады, не задев сознания, до того поразила её новость о предстоящем полёте.— Слушай меня внимательно, птаха, это важно! За свою услугу они требуют, чтобы князь отпустил на волю их соплеменника, находящегося в плену у людей. Ты сможешь сделать это?Услада нервно сглотнула в ответ.— Пойми, обманывать этих ребят крайне опасно, они потом жизни не дадут приютившему нас хутору.— Да, да, — с трудом выдавила из себя Услада, — я понимаю. У меня есть ключ, я выпущу Зубастика на свободу.— Тогда готовься в путь. Только нам придётся причинить некоторый ущерб хозяйству почтенного Дрозда. Здесь совсем недалеко есть место, в котором у него поставлена ловчая сеть на косулю. Крылатые покажут тебе, где именно. Надо будет снять её, расстелить на дворе и лечь в середину, чтобы крылатые смогли поднять тебя в ней и унести.— Постой, а как же ты?Венсель легкомысленно пожал плечами.— Останусь пока здесь. А что мне сделается? Я же маг…

На следующее утро, едва ночная тьма сменилась серенькими предрассветными сумерками, тётка Догада растолкала Калинку с Отавой и выпроводила их доить коз. Сама большуха принялась хлопотать у печи: охотников следовало накормить прежде, чем они отправятся проверять вчерашние ловушки, да и тем из домашних, кого ждёт пастбище и покос, следовало подкрепиться.

Вскоре вся семья уже сидела за столом вокруг горшка с кашей, не хватало лишь ушедших доить. Чуть Отава с подойником появилась на пороге, Дроздиха набросилась на неё с упрёками:— Долго возитесь. Другая где?— К чужакам пошла.— Мёдом ей там мазано?— Не ведаю, — робко опустив глаза, пробубнила в ответ Отава. Здоровенная и рослая, она была не слишком умна и весьма побаивалась свою строгую мамашу.— Так поди разведай.Снова вылезать на зябкий утренний холод Отаве не хотелось.— Дык это, — сказала она, нахмурив густые брови, — у чужаков с ранья дверь настежь. Вот Калинка и пошла поглядать, не стряслось ли какой беды.Тётка Догада нахмурилась.— Ну, и? Да говори ужо, кулёма костноязыкая!Отава торопливо буркнула себе под нос:— Горностай плох совсем. Кажись, помирает. А тётки евойной — и след простыл…— Ясно, — кивнул ей отец со своего места в красном углу. — Бери ложку, садись есть. А ты, старая, после сходишь, разберёшься.

С большаком не спорят. Накормив всех и проводив из избы, тётка Догада отправилась взглянуть на хворого чужака. В клети, где его разместили, жужжали мухи, стоял тяжкий дух. Калинка размотала бинты на ноге Горностая и пыталась отмыть воспалённую, текущую гноем рану чистой водой.— Отзынь, — строго приказала ей большуха.Калинка поспешно уступила место.Распоров вчерашний шов, тётка Догада острым ножом обновила края раны так, чтобы из надрезов пошла чистая кровь, затем сказала Калинке:— Ранника поди нарви. Нажуёшь травы и прям в рану приложишь. Брюхо ему тоже развяжи, там, небось, не краше. Да, ещё лопуховых листьев нарви, обложишь его: вишь, горит весь.— Тётушка, — спросила Калинка, — а ему с того полегчает?Догада вздохнула устало.— Едва ль. Не жилец он, Каля. Сдаётся мне, тётка белозорая, что с ним притащилась — ракшица это была, а никакая не жена. То-то и помогать ничем не помогала, когда мы её мужа лечили, только сидела да волосья ему теребила: силу, видать, пила…Пухлые губы Калинки задрожали и жалобно скривились подковкой.— Жаль его. Басонький такой…— Не о том думаешь, дура, — тут же одёрнула её старшая Дроздиха. — Люди бают, лекарь-то энтот не простой, ведьмак он, а может, даже и колдун. Коль помрёт у нас на подворье, никому здесь нормального житья не станет, помяни моё слово. И шмотьё его, что Вьюн вчерась с тропы притащил, выкинуть придётся, чтоб мёртвяк за ним к нам не ходил.— А как же быть-то? — испуганно прошептала Калинка.— Ежели к полудню не получшеет, снесём его в Стрынь, к этлу на порог. Глядишь, тогда его душа упокоится с миром, не станет на нас зла держать.

Примечания:

* Чело избы - её фронтон.

** Волоковые окна - совсем небольшие, высотой в одно бревно. Они закрывались изнутри деревянными задвижками и имели очень малый просвет.

***От рождения до года ребёнок у тормалов считался ещё не вполне существом этого мира. Только после года ему давали первое детское имя и шили первую собственную рубаху, принимая таким образом в сообщество людей. Детей не особо стерегли, разрешали им везде бегать и наблюдать за взрослыми, не делая при этом особого различия между девочками и мальчиками. Лет с трёх-четырёх начинали понемногу приучать к посильной работе. С этого возраста мальчиков всему, что понадобится для взрослой жизни, обучал хозяин хутора, а девочек - его старшая жена. Лет с девяти-десяти дети тормалов считались уже не детьми, а юношами и девушками. Они получали взрослые имена, одежду, соответствующую своему полу, и становились вполне значимыми, ценными для хозяйства работниками. Но чтобы считаться невестой, славницей, девушка должна была созреть физически и приготовить минимальное приданое (сундук с комплектом свадебной и повседневной одежды для себя и будущего мужа, пелёнки для первенца, а так же всё тканое убранство для будущего дома). Юноше, чтобы начать считаться женихом, нужно было сходить на первую полностью самостоятельную (и притом успешную) охоту.

****Клеть - неотапливаемое помещение при избе или отдельная нежилая постройка, чаще кладовая.

*****Светец - подставка под лучину. Миску с водой ставили под ним, чтобы туда падал пепел.

Родня

Простившись в зверинце со своей невестой, Идрис был вполне готов отправиться в путь. Старый Якун уже ждал его с последними наставлениями, а мальчишка-конюх — с посёдланной лошадью в поводу.

— Будь решителен и смел, — сказал Якун торжественно, осеняя Идриса знаком Восходящего Ока. — Пусть каждый встречный видит, что перед ним — истинный сын Высоких Грид.

С трудом удержавшись от недовольного вздоха, Идрис кивнул и принялся подтягивать подпруги. Однако помимо напутствий Якун собирался передать своему воспитаннику ещё кое-что.

— Не опасайся трудностей и ищи приключений — только так воином добывается истинная слава. Но помни, что в Диком лесу многое на самом деле не то, чем кажется. Я добавил к твоей поклаже путевой амулет. Если тебе случится заплутать, обратись к нему: стрела всегда укажет жалом на полночь.

— Благодарю тебя, почтенный, да пребудет с тобою милость Небесного Воина, — отозвался Идрис уже с седла и решительно двинулся к распахнутым воротам. Следом за ним из крепостицы выехали провожающие: княжич Благослав и десяток стражей. Идрис старательно стёр тень раздражения с лица. За посадскими воротами все оставят его, наконец, в покое, и тогда можно будет дать волю собственным мыслям и чувствам, не заботясь о том, как они выглядят со стороны.

У выезда на тракт ольховецкая стража простилась с отбывающим гостем. Десятник передал ему карту Приоградья с ближним Тормом, дорожный талисман, а также подписанный князем пропуск в Рискайскую крепостицу и, пожелав доброго пути, повернул отряд назад, в Ольховец. Зато княжич Благослав и не подумал избавить Идриса от своего общества. Вместо этого он, горяча и без того игривого коня, поравнялся с амираэном стремя в стремя и насмешливо предложил:

— Прибавим? Или твоя кляча не способна на галоп?

Идрис сделал над собой ещё одно усилие. Оставив при себе пожелание Благославу провалиться к Нахе в задницу, он ответил спокойно: