Annotation

Что одному хорошо - для другого зелёная тоска. Юная княжья дочь мечтает о воле и настоящих чувствах, но вместо этого ей предстоит стать невестой незнакомца из страны с чужими и странными обычаями. Подруга княжны, дочь мага, желает власти, приключений и яркой жизни, но её отдают замуж за владельца маленького захолустного поместья. С помощью магии девушкам удаётся поменяться местами. Только так ли "вкусно" чужое счастье? И не придётся ли за него слишком дорого заплатить?

В стране бескрылых

Ольховец

Свет мой, зеркальце

И никто не узнает

Суженый ряженый

Пава в курятне

Во сне и наяву

Утро вечера мудренее?

Разбитое зеркало

Хранитель снов

Шила в мешке не утаишь

Горские церемонии

Что посеешь...

Венсель за работой

Ловушка для Горностая

За решёткой

В стране крылатых

Родня

Игла в стоге сена

Козлиный нрав удачи

Адалетова тайна

Каждому своё

Особый дар

Когда нельзя, но очень хочется

Сила услышит

Тайное становится явным

Говорят...

В стране бескрылых

Ольховец

Вечер в Ольховце наступает рано. Чуть опустится Око за кромку леса — куры торопятся на насест, а люди на боковую. Расходится по домам народ, закрываются лавки, быстро гаснет в окошках свет, и вскорости в городских проулках остаётся лишь ночная стража.

Нести службу в ночь при княжьем дворе — скучища смертная: вздремнуть нельзя ни на миг, да только что проку? Тише места не выдумаешь. Что тут может произойти? Молодой страж томился на своём посту перед лестницей в терем княжны, с трудом гнал прочь зевоту. В галерейке было темно и глухо, казалось, даже комары ушли на покой. Только слышались трели соловья в лесу, да видно было через узенькое оконце, как в небе неспешно сгущается ночь.

Вдруг сонную тишь потревожили чьи-то шаги: то была твёрдая поступь решительного и сильного человека. Заслышав её, страж встрепенулся, приняв подобающий случаю бодрый вид, однако из-за поворота галереи вышла всего лишь Стина, старая* нянька княжны.

По-своему это была выдающаяся особа: лицом и сложением нянюшка напоминала хорошо откормленную веприцу, а ростом не уступала даже самым дюжим из княжьих стрелков, и потому казалось, что, перемещаясь между покоями, она заполняет собой почти весь проём галереи.

Строго сверкнув на стажа маленькими глазками, Стина спросила:— Что Услада Радогостовна?Тот торопливо отозвался:— Выходить не изволила, и у себя никого не принимала.— Ну то-то же, — буркнула нянька, протискиваясь мимо него к лестнице.Уже встав на первую ступень, она обернулась и зло процедила сквозь зубы:— Растопырился тут, глупый лошадь… Ни проехать, ни пройти.

В девичьем тереме было темно, лишь слабо теплилась лампадка в красном углу. Княжна стояла, прильнув к слюдяной оконнице, и грустно смотрела в сад. Едва заметив её, нянька всплеснула руками, кинулась к ней, запричитала ласково:— Усенька, ясочка**, что ж ты у оконца-то стоишь! Сквозняком протянет, комарики обкусают… Дело ли?Услада безропотно позволила увлечь себя вглубь светёлки и усадить на скамеечку. Сняв с девушки богато вышитый плат и повязку*** с жемчужной поднизью, нянюшка выплела из её косы яркие ленты, принялась бережно разбирать и расчёсывать гребнем густые каштановые пряди.— Не мучь себя пустыми думами, — ворковала она при этом нежно. — Помолись Лунной Деве да спать ложись. День-то грядёт какой: завтра кравотынский князь с сыном к нам припожалуют для смотрин. А там и до свадьбы недалече.Вздохнув, Услада прошептала едва слышно:— Боязно мне, нянюшка. Какой он хоть, этот княжич Идрис? Добр ли? Хорош ли собой?— Вот завтра и узнаешь. Не журись****, голубка. Нешто батюшка стал бы тебя за какого татя сговаривать? У кравотынцев дом — полная чаша, княжество их богато и славно. А что князь Адалет нравом крут, так то невелика беда. Свёкр дурной что дождь ночной, пошумит и утихнет. А ты умна будь: знай помалкивай, очи долу опускай, а сама во всём мужа своего держись, так и станешь в дому полной хозяйкой.В ответ княжна только вздохнула ещё горше. Стина нахмурилась, спросила тревожно:— Чего вздыхаешь? Уж не простыла ли?— Нет, я здорова. Только грустно мне очень. И ухокрыл нынче снова пел*****.— Ах он окаянец, горлодёр проклятущий! — возмутилась старуха. — Завёл же твой батюшка себе забаву! Одни хлопоты от энтого зверинцу: вонь, вопёж да кормам перевод. И тебе, душенька, никакого покою.

Говоря всё это, нянька уложила волосы своей воспитанницы в нетугую косу, развязала на девушке тканый поясок, сняла с неё дорогой, нарядный запон и принялась распускать шнурки на вышитых нарукавьях. Привычно подчиняясь порядку вечернего переоблачения, княжна стояла неподвижно.— Ах, нянюшка, не в том дело. Мне даже нравится, как он поёт. Но знаешь, и жаль его, бедолагу. Он ведь мучается и тоскует в клетке. Вот и я так же. Почему всем другим девушкам можно петь, веселиться, танцевать у костра в Щедрец, выбрать милого себе по сердцу, а мне нельзя ничего? Даже просто постоять у окошка и то нельзя.Стина недовольно покачала головой.— Ясочка моя ненаглядная, к чему все эти зубоскальства и бесстыжие плясы? Простецы пускай себе тешатся, а княжна и без того завидная невеста. К тому ж ты у нас уже сговорённая, тебе себя блюсти надо. Вот выйдешь за княжича Идриса…— И окажусь навек запертой в чужом тереме, как батюшкин ухокрыл.По щеке девушки медленно покатилась слеза. Нянька торопливо отёрла её платочком.— Ну, полно, не плачь, глазки опухнут. Тебе, душенька, завтра перед гостями надо такую красу явить, чтоб кравотынцы все зажмурились и рты пораззявили, а ты щёчки слезами портишь.— Кравотынцам до моей красы дела нет. Князь Адалет не сына женит, заложницу в дом берёт, чтоб по границе с Приоградьем был мир, и никто ему в спину не ударил, пока он с полянами грызётся.— Это кто ж тебе такого понаплёл? — сурово поинтересовалась Стина.— Сама не глуха и не слепа, — неожиданно жёстко ответила Услада. — Оставь меня, поди прочь. Спать желаю.

Недовольно поджав губы, Стина поклонилась и вышла за дверь. С суровым видом она протиснулась мимо вжавшегося в стену стража и решительно направилась к кладовым: следовало проверить, всего ли хватает для завтрашнего торжества. На ходу нянька раздумывала про себя: «Это всё Краса, её поганый язык. Вот ведь дрянь, Гардемирово отродье! Знамо дело, на осинке груши не растут! Как по мне, так и вовсе не следовало везти Усеньку в этот беспутный Городец. Чего она там не видала? Танцев элорийских? Вестимо, куда те танцы завели дуру Красу: спасибо хоть князь её приказом замуж выдал, да услал за Ограду, с глаз долой. И правильно, поделом. Вольно ей было самой срамиться и подруг, благонравных девиц, в смуту вводить. Пусть теперь в Диком Лесу мужу рубахи латает да на ракшасов из окна пялится. А Усенька за богатым и знатным княжичем быстро утешится, забудет о дурной вольности тосковать. Вот только ухокрылу надо будет в пойло начать наливать понемножку пива, чтоб ночами спал, не орал зря».

А княжна, едва на лестнице затихли нянькины шаги, вновь поспешила к окну. Распахнув его настежь, Услада облокотилась о широкий подоконник и выглянула в залитый лунным светом сад. Впрочем, что это был за сад? Так, часть внутреннего двора, переделанная по княжьему приказу в место для её прогулок. Станет ли кто поливать здесь кусты и кормить рыбок в пруду, когда она уедет на чужбину? И позволит ли ей новая родня посадить хоть цветок в память об отчем доме?

* * *

Ночь прорезал тоскливый, оглушительный вой. Радим в раздражении швырнул о решётку пустой миской, однако крылатый паршивец и не подумал замолчать.— Вот я ж тебе!

Страж подскочил было к клетке, собираясь треснуть горластого нелюдя древком копья, однако старый Ельмень, смотритель зверинца, удержал его за плечо.— Не тронь. Пускай воет.— Да задолбал уже. Громкий, зараза, — проворчал недовольно Радим, снова усаживаясь на перевёрнутое ведро.— Не только громкий, вдобавок ещё шустрый и злой. Раньше-то он просто в клетке сидел, без цепи. Потом какой-то умник из князевых гостей вздумал его вот так же, как ты, копьём потыкать. Типа чтоб полетал напоказ. А ух ему как дал когтями прямо через решётку…— И что вышло?— А вестимо что: умника — на жальник*****, ухокрыла — на цепь. Только соваться к нему всё едино не советую. Коготочки-то вот они.Радим настороженно покосился на ухокрыла. Тот сидел под самым потолком, глубоко вогнав когти в брёвна стены, и таращился на людей своими жуткими глазищами.— Мда, коготки что надо. Подстричь бы.Ельмень усмехнулся:— Вот и займись на досуге.— Не, я пока на жальник не тороплюсь. Слушай, а как такого вообще поймали?— Это его Стина оприходовала. Он, вишь ли, повадился у княжны из пруда золотых карасиков таскать. Княжна, понятно, расстраивалась, что рыбки пропадают, ну, а нянька и решила подсуетиться, изловить вора. Она думала, видать, что это балует кто-то из наших, стража или дворовые. Оставила у пруда корец с самобулькой, а в неё сонного зелья намешала. Ух прилетел, рыбку слопал, глядь — а тут и запивка… Короче, с утра его взяли сонным и сразу определили в клетку на постой. Князь поперву даже думал, что можно будет его как-нибудь приручить и выпускать на ночь, чтоб мышей по крепости ловил, только из этой затеи ничего не вышло. Жрать с руки или там в клетку уборщика пустить — это ух живо выучился. А чтоб самому по команде к человеку подойти — нет, и всё тут. Сокольничий сказал, это от того, что он уж взрослый. Вот если бы взять совсем маленького нелюдёныша да с малых когтей к послушанию приучать, тогда дело пошло бы на лад. Князь как про то услышал, сразу распорядился поймать живую уху на развод. Хорошую плату обещал, только что-то охотничков на такое дело пока не находится.— Фу, ну к ящеру! — передёрнул плечами Радим. — Лучше б князь кота завёл.— Обычный человек так бы и сделал. Но то ведь — князь, ему желается диковинку у себя иметь, чтоб соседи завидовали… Слышь, идёт кто-то. По местам.