Его энтузиазм по поводу нас не пугает меня из-за того, что я не верю, что достойна любящих и честных отношений. Или то, что кто-то борется за меня, — это такое из ряда вон выходящее событие. Просто чтобы уточнить, под "борется" я не имела в виду сверкающие пистолеты и так далее. Но я хотела человека, готового быть рядом со мной и в хорошие, и в плохие времена. Лучшего друга. Может быть, даже родственную душу. А все, что есть у нас — это ложь, на которой у нас все строилось. С чего бы вообще начал рациональный и здравомыслящий человек, застрявший в этой конкретной ситуации? Нет, серьезно.

— Детка, — говорит Том. — Понимаю, что ты глубоко задумалась. Но, пожалуйста, не постукивай пистолетом по бедру.

— О… — я кладу заряженное оружие в почти пустой бардачок рядом с наполовину использованной пачкой "Клинекса" и просроченным протеиновым батончиком.

Он кивает, довольный мои выбором места. Другой пистолет исчез в кобуре на лодыжке. При необходимости он может относительно быстро заполучить в свои руки и тот, и другой. Теперь, когда мы снова в движении, на оживленном шоссе, он снова переводит взгляд с дороги на все зеркала и обратно. Чтобы убедиться, что за нами не следят. И все же он явно наблюдает за мной.

— Откуда ты знаешь, что я глубоко задумалась? — спрашиваю я с любопытством.

— Ты всегда о чем-то слишком много думаешь. Это в значительной степени твоя С.О.П. (стандартная операционная процедура)

— А ты нет?

— Я бы долго не прожил, если бы мои мысли дрейфовали, когда я на задании, — говорит он. — Меня учили собирать данные и анализировать их. Определиться с планом и привести его в исполнение.

— Ты никогда не меняешь своего решения?

— Если обстоятельства меняются, я, конечно, меняю решение. Надо быть гибким.

— Так почему же ты не изменил своего мнения о нас?

— Не вижу причин менять свое мнение о нас.

— Даже несмотря на то, что теперь я знаю твою тайну и все параметры, которые ты установил для наших отношений, полетели к черту?

Он смотрит в мою сторону.

— Я думаю, Бетти, что если уж на то пошло, то твое знание должно улучшить наши отношения. В долгосрочной перспективе. Как только мы пройдем через этот несколько трудный период.

— Только ты мог описать пребывание в бегах как несколько трудный период.

— Только ты могла заставить меня заплатить за эту дерьмовую машину.

Я смеюсь. Видимо, страх заставляет меня бесконтрольно смеяться. Поди разберись.

Мы съезжаем с шоссе и едем по однополосной дороге вглубь какого-то леса. Этот находится на ровной земле.

— Я все еще не собираюсь убивать тебя и хоронить твое прекрасное тело среди всего этого природного великолепия, просто на случай, если тебе интересно, — говорит он.

— Не интересно. Я знаю, что это не так.

Улыбка, которую он мне дарит, просто великолепна. То, как она достигает его глаз. Ухмылки старого Тома почти всегда оставляли меня равнодушной. Из-за неуверенности в его истинных намерениях или чувствах. Это было поверхностно. Теперь я, конечно, знаю почему. И теперь я вижу кое-что гораздо лучше. От этого даже немного трепещет в животе и слабеют колени.

Черт бы его побрал.

— Ты мне доверяешь, — говорит он.

— Э-э. Может быть.

Он снова улыбается, когда мы въезжаем на небольшой аэродром. Там есть один большой ангар и гладкий белый частный самолет, ожидающий на летном поле. Может мы и в бегах, но если я не ошибаюсь, Том действительно начинает расслабляться рядом со мной. Становится самим собой. Не знаю, что я чувствую по этому поводу. Труднее поддерживать гнев, когда он весь такой обаятельный и заботливый. Но, может быть, наши отношения или их отсутствие не требуют обновления эмоционального статуса. Может быть, я могу просто оставить все как есть.

Медведь спускается по ступенькам маленького самолета, здоровяк приветственно поднимает руку. С длинными светлыми волосами, аккуратно завязанными сзади, он одет так, чтобы произвести впечатление. В форме пилота, судя по всему.

— Думаешь, он безопасен? — спрашиваю я.

— Ага. — Том кивает, и мы останавливаемся возле самолета. — Он был первым, кого проверила наш новый друг-хакер. Она довольно эффективно занимается поиском оффшорных счетов и так далее. Любые возможные сомнительные или закодированные сообщения, которые могут совпасть с недавними событиями. Мы ни в ком не можем быть уверены на сто процентов, но я давно знаю Медведя. Переходить на другую сторону — не в его стиле.

— Твой хакер работает быстро.

— Да. И берет за это целое состояние, — говорит он. — Но ты получаешь то, за что платишь. Не могу позволить себе больше ошибок в этом деле. Кто бы ни был замешан в этом деле, его нужно найти. Ты запрыгивай в самолет, а я спрячу эту штуку где-нибудь сзади, с глаз долой.

— Ладно.

Медведь открывает мне дверь и протягивает руку.

Какой джентльмен!

— Классная тачка.

— Иди нахрен, — бесстрастно отвечает Том. — Взлетаем через пять минут.

— Понял. — Медведь берет меня за руку и ведет к самолету. — На борту тебя ждет свежая одежда. Нам нужно избавиться от всего, что на тебе надето, хорошо?

— Речь идет о возможных маячках, трассерах или чем-то еще? — спрашиваю я.

— Ты все правильно поняла.

— Могу я оставить пистолет?

Брови Медведя поднимаются.

— Том дал тебе пистолет?

Я киваю.

— Если это одна из его вещей, то, конечно, можешь оставить его себе.

— Подожди, а когда мы приземлимся, в аэропорту будет охрана?

Мужчина просто улыбается и ведет меня вверх по ступенькам. Полагаю, что охрана аэропорта не имеет значения в тех кругах, где вращаются эти ребята.

Внутри все в белой коже, на полу угольно-серый ковер, большие удобные сиденья и сдержанное освещение. Без сомнения, на таких летают миллиардеры и знаменитости.

Интересно, откуда они его взяли? Наверное, мне лучше этого не знать.

— Ванная в задней части, — говорит Медведь. — Твой наряд висит внутри. Постарайся побыстрее, ладно?

Я киваю.

Помещения не намного больше, чем в обычном самолете. Но там есть крошечная раковина, отделанная мрамором, и впечатляющая, хотя и маленькая душевая кабина. На задней стенке двери, заключенный в прозрачный пластик, висит темно-синий брючный костюм моего размера.

Бренд Эскада. Я определенно стала одеваться моднее с тех пор, как Тома разоблачили как оперативника, это уж точно.

Согласно инструкциям Медведя, я спешу. За костюмом находится сумка с бельем. Однако, обуви нет, так что я выхожу босиком.

— Куда это деть? — спрашиваю я, держа в одной руке старую одежду, а в другой ботинки. — У меня остаются те же ботинки, потому что я не…

И я останавливаюсь как вкопанная.

Том стоит в проходе и натягивает темные боксеры. Его руки сгибаются, а хозяйство свободно болтается. Так много кожи, на которую можно посмотреть. Возьмем, к примеру, гребни его позвоночника и сильные плоскости мышц спины, ведущие к ямочкам над задницей. Печаль и почти безразличие дней, предшествовавших моему уходу от него, сменились ужасной сверхчувствительностью к нему, которая растет с каждой минутой. И это опасно.

Не могу отвести взгляд достаточно быстро.

Почему, черт возьми, этот мужчина не может оставаться в одежде? Я чувствую себя атакованной.

— Дай мне секунду, — говорит он, потянувшись за черными брюками, а потом тоже останавливается. — Почему у тебя такое сердитое лицо?

— Я не сержусь, со мной все в порядке. Не мог бы ты одеться? Мы ведь торопимся, верно?

— Хм. Я нахожу интересным то, что вид меня голым раздражает тебя до такой степени.

— Том, — рычу я.

Уголок его рта приподнимается.

Ухмыляющийся ублюдок.

— Брось их где-нибудь. Я с ними разберусь. Твоя обувь и пальто вон там, на кресле.

Я не бросаю свою одежду на пол, потому что это было бы по-детски и, возможно, подтвердило бы его дерьмовую теорию о том, что я раздражена его голой задницей. Он прав, но ему не нужно этого знать. Кроме того, мне действительно понравилась эта пижама с единорогами. Вместо этого я осторожно кладу свою ношу на белое кожаное сиденье и поворачиваюсь, чтобы осмотреть остальные свои вещи. И я не думаю о крепкости его бедер или о чем-то подобном. Хотя, возможно, мне скоро понадобится немного времени наедине с собой. Вся эта беспокойная (возможно, слегка сексуальная по своей природе) энергия накапливается внутри меня. Это не может быть здоровым. Может быть, это было вызвано всем этим непрекращающимся страхом и напряжением из-за того, что меня чуть не убили. Он тут ни при чем. Или это не должно иметь к нему никакого отношения.