Четвертого января, как бы закрепляя уже создавшееся положение, последовал приказ Революционного военного совета республики об образовании Украинского фронта, в состав которого вошли все наличные украинские отряды[4], части пограничной охраны и бригада 9-й стрелковой дивизии. Для руководства фронтом был учрежден Реввоенсовет в составе командующего товарища Антонова-Овсеенко и членов по назначению украинского правительства, что дало этому фронту известную самостоятельность в ущерб общим задачам Южного фронта. Начальником штаба был назначен товарищ Глаголев, которому было передано все управление резервной армии, что также было не в пользу Южного фронта. Разграничительные линии были установлены:
а) между Украинским и Южным фронтами: Елец – Старый Оскол – Купянск (все пункты включительно для Украинского фронта), охватывая таким образом все железнодорожные пути в Донбасс через Харьков и непосредственно из Центра;
б) между Украинским фронтом и Западной армией: река Сож и линия Гомель – Овруч, все пункты также включительно для Украинского фронта. Тем самым общий Западный фронт (даже против белой Польши) был разделен на две самостоятельные части, а пределы Украинского фронта широко раздвинуты на запад, к границам с Польшей и Румынией.
На Южном фронте во второй половине ноября 1918 т. Донская армия генерала Краснова продолжала развивать план действий, одобренный еще в сентябре войсковым кругом и направленный к захвату Калача, Новохоперска, Балашова, Камышина и Царицына как стратегических пунктов, необходимых для обеспечения границ области Войска Донского. К этому времени силы Донской армии достигали приблизительно 56 000 бойцов (в том числе около 10 000 сабель) и 278 орудий, причем в 8-й и 9-й армиях, образованных из южной завесы, было около 17 000 пехоты, 2300 конницы и около 40 орудий, а в 10-й армии, в районе Царицына, числилось свыше 30 000 пехоты и около 8000 конницы с большим количеством артиллерии. Эти цифры, само собой понятно, нельзя признать без оговорки, считаясь с тем, что учет в войсках и штабах в то время страдал большими недочетами. Произведенная реорганизация, естественно, повлекла за собой значительные изменения в учете сил армии, конечно, в сторону преуменьшения.
Царицын, лежавший в углу сухопутных и водных путей, связывавших Южный и Юго-Восточный (Каспийско-Кавказский) фронты[5], в полосе, отделяющей область Войска Донского от областей уральского и оренбургского казачества, и на фланге всех операционных направлений Донской армии на Саратов, Тамбов и Воронеж, имел особо важное военно-политическое и стратегическое значение. Этим и объясняются указанная группировка сил и самый план действий донских казаков, имевший целью покончить с геройским оплотом пролетарской революции на Волге, с «Красным Верденом», и выйти на линию Лиски – Поворино – Балашов, чтобы таким образом прервать сообщение Южного фронта с Царицыном и Камышином и воспрепятствовать всяким переброскам в охват правого восточного фланга Донской армии. В период этих операций, начатых еще в октябре 1918 г., другой фланг белых, обращенный к Донбассу, не внушал еще беспокойства, будучи, как казалось, надежно прикрыт германской оккупацией.
Изучая события, связанные с защитой Царицына, и обращаясь не только к этому периоду, но и ко всей эпохе Гражданской войны, каждый из нас со всей ясностью видит, какую грандиозную по своему объему и творческую по своему значению работу провел на всех фронтах, в частности, на Царицынском фронте И.В. Сталин.
К.Е. Ворошилов в своем очерке, посвященном пятидесятилетию товарища Сталина, пишет[6]: «Свою военную работу товарищ Сталин начал с Царицынского фронта и довольно случайно. В начале июня 1918 г. товарищ Сталин с отрядом красноармейцев и двумя автоброневиками направляется в Царицын в качестве руководителя всем продовольственным делом юга России. В Царицыне он застает невероятный хаос не только в советских, профессиональных и партийных организациях, но еще большую путаницу и неразбериху в органах военного командования. Товарищ Сталин на каждом шагу наталкивается на препятствия общего характера, мешающие ему выполнить его прямую задачу. Эти препятствия обусловливались прежде всего быстро растущей казачьей контрреволюцией, которая получала в это время обильную поддержку от немецких оккупантов, окончательно занявших Украину. Казачьи контрреволюционные банды вскоре захватывают ряд близлежащих от Царицына пунктов и тем самым не только срывают возможность планомерной заготовки хлеба для голодающих Москвы и Ленинграда, но и для Царицына создают чрезвычайную опасность.
Не лучше обстоит в это время дело и в других местах. В Москве происходит левоэсеровское восстание, на востоке изменяет Муравьев, на Урале развивается и крепнет чехословацкая контрреволюция, на крайнем юге – к Баку подбираются англичане. Все горит в огненном кольце. Революция переживает величайшие испытания. Телеграмма за телеграммой летят по проводам к товарищу Сталину в Царицын от Ленина и обратно. Ленин предупреждает об опасностях, ободряет, требует решительных мер. Положение Царицына приобретает громадное значение. При восстании на Дону и при потере Царицына мы рискуем потерять весь производящий богатый хлебный Северный Кавказ. И товарищ Сталин это отчетливо понимает. Как опытный революционер, он скоро приходит к убеждению, что его работа будет иметь какой-нибудь смысл только при условии, если он сможет влиять на военное командование, роль которого в данных условиях становится решающей.
“Линия южнее Царицына еще не восстановлена”, – пишет он Ленину в записке от 7 июля, переданной с характерной надписью: “Спешу на фронт, пишу только по делу”.
“Гоню и ругаю всех, кого нужно, надеюсь, скоро восстановим. Можете быть уверены, что не пощадим никого – ни себя, ни других, а хлеб все же дадим. Если бы наши военные “специалисты” (сапожники!) не спали и не бездельничали, линия не была бы прервана; и если линия будет восстановлена, то не благодаря военным, а вопреки им”.
И далее, отвечая на беспокойство Ленина по поводу возможного выступления левых эсеров в Царицыне, он пишет кратко, но твердо и ясно: “Что касается истеричных, будьте уверены, у нас рука не дрогнет, с врагами будем действовать по-вражески”.
Все более присматриваясь к военному аппарату, товарищ Сталин убеждается в его полной беспомощности, а в некоторой своей части и прямом нежелании организовать отпор наглеющей контрреволюции.
И уже 11 июля 1918 г. товарищ Сталин телеграфирует Ленину: “Дело осложняется тем, что штаб Северокавказского округа оказался совершенно неприспособленным к условиям борьбы с контрреволюцией. Дело не только в том, что наши “специалисты” психологически неспособны к решительной войне с контрреволюцией, но также в том, что они как “штабные” работники, умеющие лишь “чертить чертежи” и давать планы переформировки, абсолютно равнодушны к оперативным действиям… и вообще чувствуют себя как посторонние люди, гости. Военкомы не смогли восполнить пробел…
Товарищ Сталин не ограничивается этой уничтожающей характеристикой, в этой же записке он делает для себя действенный вывод:
“Смотреть на это равнодушно, когда фронт Кальнина (командующий в то время на Северном Кавказе) оторван от пункта снабжения, а Север – от хлебного района, считаю себя не вправе. Я буду исправлять эти и многие другие недочеты на местах, я принимаю ряд мер и буду принимать, вплоть до смещения губящих дело чинов и командиров, несмотря на формальные затруднения, которые при необходимости буду ломать. При этом понятно, что беру на себя всю ответственность перед всеми высшими учреждениями”.
Обстановка становилась все более и более напряженной. Товарищ Сталин развивает колоссальную энергию и в самое короткое время из чрезвычайного уполномоченного по продовольствию превращается в фактического руководителя всех красных сил Царицынского фронта. Это положение получает оформление в Москве, и на товарища Сталина возлагаются задачи “навести порядок, объединить отряды в регулярные части, установить правильное командование, изгнав всех неповинующихся” (из телеграммы РВСР с надписью: “Настоящая телеграмма отправляется по согласованию с Лениным”).
