– Я бы и сама справилась, – сказала девчонка ему в спину, – но раз уж ты ведёшь себя, как защитник, то спасибо.

Витька резко развернулся к ней, но Моль уже бежала в сторону жилого корпуса.

– Дурацкая Моль! Я не защищал тебя, больно ты мне нужна! Просто пожалел! – крикнул ей вслед Витька.

***

Весь вечер эта ситуация не выходила у Витьки из головы. Когда он лёг спать, то долго ворочался без сна. Какая-то нелепая девчонка с бесцветным лицом подумала, что он защищал её. А он не защищал, не в его это правилах. Витька и сам не мог понять, что на него вдруг нашло. Просто пожалел её, наверное. А не надо жалеть! Кто она такая, чтоб ее жалеть? Вон, Нарыва, считай, из-за неё ни за что ударил, надо бы извиниться.

“Ай, ладно, этот обойдется без извинений," – подумал Витька, повернулся на бок и принялся считать овец, чтобы поскорее уснуть.

***

Витька был злым человеком. Хельга Владимировна твердила обратное, но сам он всегда думал про себя именно так. Он злой. Злой, хладнокровный, безжалостный. В бывшей уличной компании его даже прозвали Волчарой. Он готов был рвать каждого, кто не так ему ответит, не так посмотрит.

Витька злился на весь мир, потому что был одинок, так считала Хельга. Мама его бросила – умерла сразу после его рождения. Отца своего Витька не знал и никогда не видел. На него Витька тоже злился. Дед, с которым он жил в старом бараке, говорил, что Витька – его самая большая обуза, за это Витька злился на всех ещё сильнее.

Дед, пока был жив, постоянно пил, на Витьку внимания не обращал, как будто его вовсе не было. Витька рос сам по себе, на улице, как беспризорник. Дед был алкоголиком. Однажды он дошел до того, что продал Витькину единственную куртку, чтобы купить спиртное. Витька, узнав об этом, зло закричал на него:

– Как ты посмел? Ведь это была моя куртка!

Дед тогда взглянул на Витьку мутными, пьяными глазами и ответил:

– Ничего здесь твоего нету. Куртку я на свои деньги покупал. У тебя тут только одно "богатство" – забирай, если нужно!

Он открыл шкаф, достал с верхней полки старую картонную коробку и бросил ее Витьке под ноги. В коробке лежали какие-то письма, открытки, карандашные рисунки – ничего дельного.

Витька схватил коробку, с размаху швырнул её об стенку и выбежал из комнаты. После этой ссоры Витька окончательно ушёл из полуразвалившегося барака. Ушел, в чем был, без куртки, в рваных летних кроссовках. Обитал он в подвале одной из городских многоэтажек, голодал, мерз, но все-таки как-то выжил.

А потом дед умер, а за Витькой пришли люди, чтобы определить его в интернат.

Витька в интернат не хотел, он долго бегал от этих людей, скрывался, ночевал в подвалах и на чердаках. Но его все-таки нашли, поймали. И вот, он стал жить здесь, в детском загородном интернате для сложных подростков. В бывшей тюрьме для преступников, в настоящей тюрьме для него, отделенной от его прежнего мира густыми лесами.

***

Витька проснулся среди ночи от того, что кто-то тряс его за плечо. Сначала он почувствовал запах – пахло ландышами. Открыв глаза, он удивленно воскликнул:

– Моль? Ты что здесь делаешь?

Сев на кровати, Витька окинул взглядом спящих рядом парней, а потом сонными глазами уставился на девчонку. Ему не хотелось, чтобы кто-то из них видел их вместе. Она стояла перед ним в клетчатой пижаме, которая была сильно велика ей. В темноте казалось, что её светлые волосы, ресницы и брови светятся. А белые перчатки казались большими сияющими бабочками. Ника прижала палец к губам, оглянулась по сторонам. Убедившись, что все спят, она прошептала Витьке:

– Давно ты здесь?

– Два года, – растерянно ответил Витька, а потом возмутился, – тебе вообще что от меня надо, Моль? Чего ты припёрлась посреди ночи?

– Хочу узнать тебя получше, подружиться, может, – улыбнулась она, – ты ведь защитник, я не ошиблась?

– Ты совсем что ли чокнутая? Какой я тебе защитник? Я тебе сейчас всеку! Убирайся отсюда, не испытывай моё терпение!

Витька соскочил с кровати, схватил Нику за запястье и потащил к двери. Белая перчатка соскользнула с руки девочки, упала на пол, и Витька увидел уродливые шрамы, тянущиеся, словно лучи от ладони в разные стороны. Он вздрогнул, отдёрнул руку, как будто боялся заразиться какой-то неведомой болезнью, а потом взглянул на Нику.

– Обожгла что ли? – тихо спросил он, отводя взгляд и пытаясь скрыть отвращение.

– Ну, типа того, – ответила она, отвернулась от Витьки и натянула перчатку.

Витька остановился возле двери, покачал головой, не зная, что ещё сказать. Потом подошёл к Моли ближе и шепнул ей на ухо:

– Ты это… Не обижайся. Перчатку стягивать с твоей руки я не хотел!

– Я и не обижаюсь, – ответила она, – Послушай, если ты и вправду защитник, мы могли бы вместе сбежать отсюда.

– Куда? – Витька удивленно округлила глаза.

– В горы, в Тайную обитель. Это такое место, где мы будем в безопасности, где мы сможем укрыться от них.

– От кого?

– Ну… От Генриетты Альбертовны и других ведьм.

– У тебя что, Моль, крыша поехала? Каких еще ведьм? – изумленно воскликнул Витька.

– Каких-каких! Обычных! – возмущенно проговорила девочка.

Ее слова показались Витьке такими нелепым, что он не выдержал и рассмеялся. Кто-то из парней, проснувшись от шума, запустил в них тапком.

– Тише вы там, спать мешаете!

Витька взял Моль за локоть и потянул к выходу.

– Моль, иди лучше, проспись. Нет здесь никаких ведьм. А если бы были, то я бы о них знал, – Витька толкнул Моль в дверь, – И запомни раз и навсегда: я с тобой дружить не буду. Все усекла?

Моль с разочарованным видом кивнула, развернулась и пошла по коридору в сторону спальни девочек. Витька постоял немного, а потом из любопытства выглянул из-за двери, посмотрел вслед девчонке, и увидел, что ее силуэт светится в темноте мрачного коридора…

"Ну и дура все-таки эта новенькая! Чокнутая на всю голову, – думал Витька, сидя на следующий день после уроков у школьного корпуса, – нашла кому предлагать дружбу и побег! Я тут Батя, а она кто? Никто! Моль бесцветная. Про каких-то ведьм еще сочиняет…"

Витька кинул камень в присевшую на ветку дерева синичку, но не попал – птица вспорхнула и улетела. Он вдруг увидел, что к воротам интерната подъехал блестящий, чёрный внедорожник. Водитель остался сидеть на месте, а с заднего сиденья вышел пожилой мужчина – худой, длиннорукий, со строгим лицом и растрепанными седыми волосами. Витька спрятался за угол и стал наблюдать за незнакомцем. Тот неподвижно стоял возле автомобиля, уставившись в телефон.

Спустя пару минут из учебного корпуса вышли Генриетта Альбертовна и Ника. Генриетта, кутаясь в объемную меховую накидку, едва увидев мужчину, тут же расплылась в широкой улыбке. Ее алые губы растянулись, обнажив ровные, белые зубы. Моль же, наоборот, опустила плечи, ссутулилась, склонила низко голову. Мужчина заговорил, потом подошел к девчонке и положил ладонь на ее плечо. Она вздрогнула от прикосновения, отошла в сторону, и Гиена тут же подхватила её под руку, что-то шепнула на ухо. Глаза директрисы зло сверкнули, но она тут же снова фальшиво улыбнулась, глядя на мужчину.

Моль сжала зубы, напряглась и вскинула голову – дерзко, с вызовом. Витька снова увидел в её глазах холодный огонек, и что-то внутри него заныло – так, как будто он должен что-то сделать прямо сейчас, как-то помешать этой встрече. Захотелось подбежать к Гиене, выхватить из ее наманикюренной руки тонкую, белую руку девчонки и бежать с ней куда-нибудь подальше отсюда. Куда там она хотела убежать? В горы? Витька оглянулся, пытаясь, понять, в какой стороне от них находятся горы.

Потом он опомнился, больно хлопнул себя по лбу, отвернулся. Что это за наваждение такое? Сдалась ему эта полудохлая, чокнутая девчонка! Не влюбился же он в нее? Даже представить такое смешно.

В любовь Витька не верил. Девчонки его мало интересовали, точнее интересовали, но он уже перерос тот возраст, когда до смерти любопытно посмотреть и потрогать. Уличная шпана взрослеет рано, поэтому все, что ему было интересно знать о представительницах женского пола – он уже узнал. В прежней жизни у него даже девушка была – кареглазая бездомная цыганка Марианна, его ровесница. Марианна была такая приставучая, что быстро надоела ему. После нее Витька ни с кем отношений не заводил. И вообще, любовь и прочие “шуры-муры” – это было совсем не про него.