Хельга не пыталась его переделать, исправить, подчинить, как делали это остальные. Она жалела его, как ребенка, попавшего в беду. А когда он освоился здесь, стала уважать его, как равного ей человека. Она всегда была на его стороне, много говорила с ним, как старший товарищ, как друг. И Витька проникся к ней, потянулся озябшей душой к ее искреннему теплу.

Он защищал ее во всех конфликтах с парнями-подростками, которым время от времени хотелось побунтовать. Все эти два года Витька считал Хельгу Владимировну своим единственным другом. Среди парней у него друзей не было. Ребята считали Витьку авторитетом, побаивались его, слушались, но в круг доверия не входили.

***

Новенькие в интернате появлялись редко, но все прибывающие, обычно, сразу понимали, что к чему и принимали правила действующего Бати. Вот только Моль эта оказалась такой тупой, что никак не могла понять, что главный здесь – он. В первые дни она ходила, словно бледный призрак, по коридору. Девчонок, которые в открытую смеялись над ней, она сторонилась, а парней мерила подозрительными взглядами.

После того, как Витька попытался объяснить ей здешние правила, Моль стала смотреть на него иначе – пристально и внимательно, чуть ли не дерзко. Один раз они столкнулись с ним в коридоре плечом к плечу. Витька снова почувствовал едва уловимый аромат ландыша. Моль, толкнув его, не извинилась, даже в сторону не отошла, чтобы уступить дорогу ему, Бате. Зато взглянула на него так, будто это он должен уступать ей дорогу. По интернатовским меркам, это была неслыханная дерзость.

После этого Витька подошёл к ней на обеде и прошептал на ухо:

– Ты так зырить на всех перестань, а на меня – тем более. Бесишь уже! Я здесь главный, со мной лучше не ссориться. А не то залью твои прозрачные голубые глазенки чем-нибудь!

Сказав так, он с наглым видом забрал у Ники тарелку с супом и, смачно плюнув в нее, поставил обратно. Ника на его выходку не отреагировала, смотрела ему в лицо спокойным взглядом. Витьку это разозлило ещё больше.

– Ты тупая что ли? Чего молчишь? Чего смотришь?

– Странный ты, – спокойно ответила Моль, – это ведь все не настоящее.

Она показала рукой на Витьку, и он непонимающе осмотрел свою одежду вслед за ее жестом.

– Взгляд, голос, – продолжала девочка, – все твое поведение – какая-то глупая маска. Ты не настоящий.

Сидящие поодаль от Моли девочки испуганно зашептались. Витька с силой ударил кулаками по столу, Моль вздрогнула, а девочки за соседними столами испуганно вскрикнули.

– Что у вас случилось, Витя? Что за шум? – спросила в это время Хельга, заходя в столовую.

– Ничего, – огрызнулся он, – суп сегодня отвратительный, Хельга Владимировна, вот чего. Такой отвратительный, что злость берет!

– Ты у нас вроде бы не из привередливых! – ответила Хельга и покосилась на тарелку с супом, стоящую перед Никой.

Витька сжал кулаки, лицо его побагровело от злости. Моль смотрела на его лицо, и у него было такое чувство, что ему горячо и больно от этого прямого, непоколебимого взгляда какой-то полудохлой девчонки. Витька отошел от нее, с шумом отодвинул свой стул и сел на место.

– Ника, все хорошо? – спросила Хельга, внимательно посмотрев на девочку.

Та кивнула, улыбнулась Хельге, потом встала, спокойно убрала за собой посуду и вышла из столовой.

– Что ты с этой альбиноской возишься? Надо просто затащить её в подвал и показать, что бывает с теми, кто не слушается Батю, – проговорил Витьке в ухо сидящий справа от него Нарыв, косоглазый рыжий парень.

Витька сжал зубы и со злостью схватил со стола ложку.

– Успеется, – буркнул он.

***

Шли дни. Моль избегала общения с кем-либо. Витька не следил за ней, но, тем не менее, все время натыкался глазами на ее одинокую светлую фигурку, которая выделялась на фоне остальных ребят. Директриса по-прежнему уделяла новенькой много внимания, часто подходила к ней и что-то шептала на ухо, гладила по волосам. Лицо Ники при этом становилось грустным и озабоченным. У нее вообще было странное, отчужденное выражение лица и глаза – как вода, вроде бы прозрачные, но дна не увидеть, как не пытайся.

Как-то Гиена подошла к Витьке и сказала ему строго, поправляя свою пышную, идеально уложенную шевелюру:

– Смотрю, ты нашу новенькую недолюбливаешь, Витя. Но, несмотря на это, я тебе дам задание. Приглядывай за ней. Следи, чтобы не обижал её никто. Она здесь ненадолго, поэтому я хочу, чтобы ей жилось у нас спокойно.

Гиена достала из кармана маленькое зеркальце и взглянула на свое отражение, выпучив пухлые губы. Витька, случайно взглянув в зеркало из-за ее плеча, вздрогнул от неожиданности – в маленькой круглой зеркальной плоскости ему померещилось лицо дряхлой старухи. Он подошел ближе, но Генриетта тут же убрала зеркало в карман, подняла глаза на Витьку, и ее глаза, накрашенные синими тенями и подведенные черным карандашом, вновь стали строгими.

– И смотри, чтобы новенькая не сбежала.

– Думаете, такая амеба может сбежать? – усмехнулся Витька.

Гиена посмотрела на него убийственным взглядом и ничего больше не сказала.

***

В один из солнечных осенних дней Витька сидел во дворе интерната в окружении парней. Из-за угла показалась Моль, лучи осеннего солнца придавали её светлым волосам золотой блеск. Она шла из здания школы с рюкзаком за плечами – не шла, а плыла по воздуху, так легки и невесомы были её шаги. Витька кивнул, и трое парней сразу же поднялись со своих мест и направились к Нике.

– Эй, Моль! С Батей не хочешь поздороваться? Ты вроде здесь не первый день уже, пора бы поучиться вежливости! – закричал маленький и худой Игорек по кличке Заморыш.

Ника замедлила шаг, а потом пошла быстрее, опустив голову, но парни перегородили ей дорогу.

Нарыв сорвал с Ники шапку и подкинул её высоко в воздух. Шапка упала на землю у Витькиных ног. Ника смотрела в его лицо – прямо, без капли страха, и ему снова стало горячо от её взгляда. Он успел заметить, что глаза её сегодня не такие прозрачные, они синие и похожи на льдины.

Нарыв подскочил к Нике, схватил её за волосы и потянул за собой.

– В подвал тебя поведем, Моль! Будем учить вежливости.

– Ай, больно! Отпусти! – вскрикнула Ника.

– Чего ты там бормочешь? – закричал Нарыв, – парни, эта Моль, оказывается, умеет говорить!

Нарыв громко заржал, совсем как конь, и следом за ним загоготали остальные парни. Витька смотрел на эту сцену, наклонив голову и прищурив глаза, но внутри него росло какое-то странное чувство.

– Не отпустишь, тебе же хуже будет! – снова сказала Моль, пытаясь вывернуться из рук Нарыва.

В её глазах мелькнул холодный, злой огонек, и от этого у Витьки вдруг сжались ребра и стало трудно дышать. Дальше он уже не мог сдержать свой внезапный порыв и действовал по инерции. Оттолкнув с дороги парней, он подошёл к Нарыву и скомандовал:

– Всё, хватит, отпусти ее.

Нарыв непонимающе уставился на Витьку.

– Ты чего, Батя? Сам же велел её прижучить, – воскликнул он, оглядываясь на остальных парней, – сейчас в подвал отведем и прижучим так, что будет по углам от нас щемиться! Альбиноска вонючая!

После этих слов Витька замахнулся и ударил Нарыва в челюсть. Тот упал, взвизгнув от обиды и боли.

– Ты чего, Батя? – пискляво закричал он.

– Слова мои надо понимать с первого раза, – рявкнул Витька.

Нарыв поднялся с земли. Смачно сплюнув под ноги алую кровь, он сунул руки в карманы и пошёл прочь. Остальные парни покосились на Витьку – кто укоризненно, кто зло, но спорить никто не стал, всей толпой они поплелись следом за Нарывом. Никто не хотел ссориться с Витькой.

– Иди уже отсюда, чего встала, как статуя? Или правда в подвал хочешь? – зло огрызнулся на девчонку Витька.

– А что у вас там в подвале? Камера пыток? – спросила Ника, дерзко вздернув подбородок.

Витька опешил. Но тут же усмехнулся в ответ, чтобы не показать ей своего удивления.

– Будешь так себя вести, узнаешь, – сказал он, развернулся и пошёл прочь, сунув руки в карманы.