— Ты же знаешь, ей в школу надо.

— Не пропала б твоя школа один денечек и без нее.

Мать задремала на мягком сиденье, едва они выехали из Брестика. Сначала, сопротивляясь сну, смотрела в окно, а потом свернулась в уголке и закрыла глаза. Внезапно машина стала, и она проснулась.

— Сбежал, да? Сбежал?

— Кто сбежал? — Вымазанный, нахмуренный Андрия, подняв капот, копался в моторе.

Услыхав доносящееся из багажника похрюкиванье, старуха поняла, что ошиблась, умолкла и высунулась из окошка — посмотреть, чем занят сын.

— Сдох, чтоб ему!

— Да не сдох, Андрия, слышишь, голос подает!

— Слышу! Мотор сдох! Машина!

— Застряли, бес ее возьми?

— Застряли! Уделалась нам с тобой на радость! На мягком ходу, с амортизаторами! Швабский гроб на колесах, в бога ее…

Мать выбралась из машины, подошла к Андрии, нагнулась над черным грязным клубком деталей и всяческих проводков:

— Андрия, не бери греха на душу, не поноси бога! Неужто нас эти железки везли? Слава тебе, господи, хоть досюда-то доехали!

Андрия взъерошил волосы перепачканными машинным маслом пальцами, задумался. Свечи в порядке, аккумулятор тоже. Что-то неладно, а что — непонятно. До подножия горы худо-бедно дотянули, а чуть пошло в гору… И почти у самого села! Черт бы побрал и мотор, и село — кто его только туда загнал, на самую верхотуру! Известно кто: турки! И в войну оно горело — итальянцы подожгли, да только опять же не сгорело!

— Застряли, говоришь?

— Застряли, мама.

— Я как чувствовала! Ладно, тут близко, пешком дойдем.

Андрия налился кровью.

— Пешком, да?! Товарищ полковник с маменькой и с поросеночком на руках, да?

— Сыночек, поросеночка я возьму…

— Не возьмешь! Марш в машину и тихо сиди, носа не показывай, если бога помнишь!

— А может, сходишь в село за волами?

— Никуда я не пойду! Или починю, или подожгу! Мало я их в войну спалил, этих черепах итальянских да немецких! И эту к ним отправлю!

Он сунул голову под крышку капота и погрузил руки в разогретый мотор.

— Надо же засесть именно тут! Первый раз в родное село отправился на машине и — на тебе! Соседи со смеху помрут!

Старуха робко выглядывает из окошка: сказать? промолчать? Все-таки не удержалась:

— Может, керосин кончился?

— Молчи, мать, богом тебя заклинаю!

Бензина, отправляясь в путь, он залил на пятьсот километров. Сколько же они отмахали? Не узнать, счетчик тоже не работает. Тьфу! То ли насос барахлит, то ли нарушена подача бензина… И именно здесь, когда они уже почти у цели! Такую дорогу одолели, могли бы уж как-нибудь протянуть еще сотню метров. Да вот — не смогли.

Вдруг ему пришло в голову, что причина и в самом деле в горючем, в том, что бензин не поступает в карбюратор. Если они двинут в гору задом, он естественным образом потечет, куда следует. Андрия уселся за руль, снял машину с ручного тормоза, включил вторую скорость, выжал сцепление, а потом, сняв ногу с педали, рывком вывел автомобиль с ухабистой дороги на обочину. Машина повернулась багажником к горе, и мотор заработал.

— Андрия, я назад не поеду! Не хочу в город. А я не знала, что и в машине есть водопровод!

— Бензовод, мама.

— Завелась, мерзавка, слава богу!

Андрии уже ясно, что ехать придется пятясь: бензобак должен быть выше карбюратора. Он дал газ и под рычание и вой мотора они двинули к вершине, где стояло село. Гладкие шины скользили по траве, под ними скрипели камни, осыпался песок, «олимпию» заносило то вправо, то влево, она виляла задом, подскакивала, в багажнике верещал перепуганный поросенок, мать кричала, что не хочет въезжать в село раком, разным пакостникам на радость. Андрия честил бога и всех святых и все жал, поддавал газу, мечтая об одном: не останавливаясь добраться до цели.

Так они и влетели во двор кума Дуяна Брекала, чего вдруг у самой околицы потребовала старуха: Дуян присматривал за ее домишком и остатками имущества, которое она, собираясь с сыном в город, не захотела продавать.

Спятивший автомобиль, задом въезжавший в его двор, вверг Дуяна в ужас, какого он не испытывал никогда в жизни. В белых кальсонах, почесывая мохнатые голени, сидел он на крылечке, дожидаясь, пока жена выгладит ему брюки для похода «вниз» — за табаком и прочими мелочами. Машина замерла у самого порога; он едва успел вскочить, спасая ноги.

— Чуть было, чуть было не задел… — бормотал Дуян. — Ну вот, а я — в кальсонах… Добро б еще были чистые — еще туда-сюда… А то ведь утром ловил рыбу, измазал… Добро б еще рыба была…

— Здорово, кум! — окликнул его из машины Андрия.

— Какой я тебе кум, мать твою! Мара, неси штаны, машина у порога!

Только сбегав в дом и переодевшись, Дуян понял, кто приехал. Он вышел к гостю, широко улыбаясь, радостно раскрыв объятия. Обхватив Андрию своими ручищами, он приподнял его над землею.

— И куда только революция и техника не добираются! Автомобиля в наших краях сроду не видывали, ни целиком, ни по частям. Нет, вру: по частям видывали. Притаскивали, бывало, старые шины, мастерили из них постолы да и скакали потом по горам, как дикие козы.

Он перевел дух:

— Как живешь, кум? Да о чем я, придурок, спрашиваю, когда вижу и сам: на автомобиле прибыл!

— Хватит, черт паленый, языком молоть, остановись! Ишь, распялил пасть, захлопнуть не может! — крикнула старуха, выбираясь из машины. — Скажи-ка лучше, как тут моя Дикуля?

Дуян только шире раскрыл рот: чудеса продолжались. До этой минуты он не замечал старуху.

— Сплю я, что ли! Ты ли это?!

— Ишь, нехристь, а кто же еще!

— А прошел слух, она, мол, копыта откинула, а ты вон что, разъезжаешь на машинах, как министерша!

— То-то бы ты, вражина, радовался, если б и впрямь откинула!

Дуян обнял ее за узенькие костистые плечи.

— Скажешь тоже! Очень я тебя жалел. Живи себе на здоровье! Да как ты живешь-то, что поделываешь?

— Как Дикуля моя, спрашиваю?

— И не спрашивай!

Старуха схватилась за сердце и стала клониться к земле, вот-вот рухнет.

— Ох, беда-беда, говори скорей, что стряслось!

Дуян, испугавшись, кинулся к ней, опередив Андрию.

— Кума! Да что с тобой, побойся бога, дослушай, потом опрокинешься! Дикуля твоя — первая на селе! Отелилась бычком, швейцарцем!

— Ох, чуть не убил, право!

— Поставил я ее под искусственного, прости господи, быка. Теперь, знаешь ли, не как встарь, все хозяйство — у ветеринара, в кожаной сумке. Ты мне три сотни должна.

— Да за что ж это?

— За искусственное осеменение!

— Врешь. Не получишь ты таких денег!

— Выложишь, кума, когда увидишь стокилограммового теленка под своей коровой.

— А своих-то ты коров ставил под ветеринара? — весело поинтересовалась бабка.

— Нет. Пусть, думаю, на твоей потренируется. Теперь жалею.

— А куры? Жива хоть одна?

— О курах Мару спрашивай. Она за мелочью смотрела.

Андрия, уже не раз тщетно пытавшийся прервать их то и дело высекавший искры диалог, шлепнул Дуяна по широкой спине.

— Доставай ключи от нашего дома и садись с нами в машину!

— Мара, подай-ка ключи, кума возвратилась!

Мара через окошко протягивает ему ключи, стараясь спрятаться от взглядов гостей, которые и ее застали врасплох, непричесанной, неубранной.

— Садись. — Андрия распахивает перед Дуяном дверцу автомобиля.

— Не запачкать бы, разрази меня гром, — смущается Дуян и на всякий случай вытирает руки о только что отутюженные штаны. Высокий, крупный, он с трудом влезает в машину.

Перевод с хорватскосербского Н. Кореневской.

ЖИВКО ЕЛИЧИЧ

Ж. Еличич родился в 1913 году в Сплите (Далмация). Прозаик, поэт, эссеист. Академик. Закончил философский факультет Загребского университета. Участник народно-освободительной войны 1941—1945 гг. Опубликовал книгу рассказов «Капля стыда» (1957), романы «Теплая кожа» (1960), «Летними вечерами» (1966), «Дурацкая луна» (1973), несколько сборников статей о современной хорватской прозе.