Часть 2. Степь

-1-

Ночь в Степи - самое гнусное время суток. Днем хорошо - можно заниматься всякими неотложными делами и ни о чем не думать. Ночью же в голову лезло всякое...

Таман давно уже не любил ночь. Прошло то время юности, когда ночи казались для него волшебными и наполненными смыслом.

В последнее время он выматывал себя так, чтобы вернуться в шатер, упасть в подушки и ненадолго умереть. Но сегодня уснуть не получалось - детский крик был столь пронзителен, что ввинчивался в голову, как лопата в землю. Пришлось даже уйти из шатра.

- Наймирэ! - рявкнул он зло. - Уйми свою дочь! Отчего она так орет?

- У нее режутся зубы, - тихо ответила жена.

- Так сделай что-нибудь! Ты мать или кукушка? Уйми ребенка... грудь дай или чего там женщины делают!

Наймирэ ничего не ответила на это. В шатре послышалась возня и тонкий голос сына - еще и этот проснулся. Сын вызывал у Тамана жгучую неприязнь на грани ненависти: если бы его не было, всё могло сложиться по-другому. Мальчишка тоже начал хныкать. Наймирэ прикрикнула на него, отчего Аяз стал еще громче орать. Не шатер, а конюшня! Не надо было вообще возвращаться. Остался бы в поле - погода позволяет. Да и вообще - мало что ли шатров, где его готовы уложить спать?

Таман тяжело поднялся, потирая лицо. Если б не было жалко уставшего коня, он бы уехал прямо сейчас. Он прошел в шатер, где в голос ревело уже трое: сын, дочь и Наймирэ, не умевшая справиться с детьми.

- Аяз, немедленно спать, - тихо скомандовал хан. - Не мешай матери.

Мальчик мгновенно замолчал и бросился к отцу, прижимаясь к его ногам. Это тоже было больно. Слепое обожание сына било по лицу, как хорошая оплеуха. Нехотя хан опустил руку и потрепал ребенка по голове. Кажется, ему только это и было нужно. Мальчик покорно отправился спать.

- Я уеду утром, - сказал хан жене. - Здесь жить невыносимо. Твоя дочь...

- Это и твоя дочь тоже! - с неожиданной ненавистью в голосе произнесла Наймирэ.

Таким тоном с Таманом разговаривать не смел никто. Он тяжело и пристально поглядел на Наймирэ, в страхе прячущую взгляд. Она и сама понимала, что сказала лишнее. Он вдруг увидел и черные круги под ее глазами, и всклокоченные волосы, которых давно не касалась расческа, и рубашку с засохшими потеками от молока. Наймирэ права. Это и его ребенок тоже. Не ее вина, что он принял неверное решение.

- Положи дочь и приведи себя в порядок, - скомандовал он. - Рубашку хоть поменяй и умойся.

- Она плачет, - сквозь зубы процедила женщина. - Разве я могу ее оставить?

Таман понимал, что должен забрать ребенка у жены, понимал - и не мог через себя переступить. Он не хотел ни Аяза, ни Рухию. Ему вообще не нужны дети... от Наймирэ. Самое гадкое, что его жена - не дура и всё прекрасно понимает.

- Если бы это была дочь Милославы, ты бы говорил по-другому, - с горечью произнесла маленькая степнячка, угадав его мысли.

- Еще раз услышу от тебя это имя - убью, - тихо сказал Таман и вышел вон.

Он шел, не понимая, куда и зачем. В груди жгло огнем. Если бы это была дочь Милославы... Если бы ребенка родила любимая женщина - он был бы самым счастливым в мире. Но Милославу держал в объятьях другой мужчина, и сделать тут было ничего нельзя.

Таман стоял, широко расставив ноги, смотрел вдаль, а видел только Милославу - такой, какой она предстала перед ним в последний раз: высокую, стройную, с маленькой девочкой на руках. Воспоминание было совсем свежим и оттого болезненным - будто корку с раны отдираешь. Сколько ее ребенку - два? Три? Он не умел определять возраст детей. Была ли она беременна в их встречу в Галлии? Зачем он тогда ее отпустил? Он всегда ее отпускал. Заглянув внутрь себя, степной хан понял: он бы взял ее и беременную, и с десятком детей. Только бы она была рядом. И детей бы ее любил и возился с ними.

Он знал, что если бы был жив дед - сейчас бы он поколотил своего глупого внука, и был бы прав. Детей от Милославы ему подавай! Займись своими, баран! Мальчишке уже три, а он к лошади не подходил ни разу! И в этом нет вины Наймирэ. Мальчиками всегда занимались отцы - разве женщина вырастит нормального мужчину? Наймирэ вообще ни в чем не виновата. Он сам выбрал в жены ее. Еще так пафосно думал, что если не может быть счастлив - то пусть она будет счастлива.

Ага, великая радость быть женой хана. И ребенок... кто-то принуждал его спать с женой? Или он, глупец, не знает способа сделать так, чтобы женщина не понесла? Сам, сам во всем виноват. И нечего срываться на девочке. Она сама еще ребенок, хоть степнячки и рано созревают. Сколько ей... семнадцать?

Чувство вины Таман не любил еще больше, чем безнадежную тоску по женщине, которая не была его. Или была... но не долго. Во всяком случае, его губы всё ещё помнили, что такое поцелуй, а ведь он не прикасался так ни к кому, кроме Милославы. Он вообще не понимал, для чего целовать женщину. Гораздо интереснее то, что происходит дальше. Но Мила... Мила была чем-то совершенно иным. Не женщиной. Шабаки.

Таман не помнил, сколько времени он простоял, всматриваясь в горизонт, но холмы на востоке уже посветлели и на небе появилась бледно-розовая полоса. Приходил новый день. Спать уже не хотелось. Он вернулся в стан. В шатре было тихо - уснула измученная Наймирэ, тихо сопела, постанывая во сне, дочь.

Всё же не такие глупые были его предки, когда приводили вторых жен и наложниц. Сам он вырос в такой семье - и почти не помнил, кто из женщин был его настоящей матерью. Все дети были общие. Никогда не было такого, чтобы на одну жену ложились все обязанности: и готовка, и присмотр за детьми, и стирка. Может быть, стоит взять вторую жену? От одной только мысли Таман содрогнулся. Сломать жизнь еще кому-то? Достаточно одной несчастной.

Ему и в голову не приходило, что некоторых женщин он бы вполне устроил как муж. В самом деле, что может быть лучше, когда ты - жена хана, всеми уважаемая и почитаемая? Таман не скупился на подарки: у Наймирэ были самые богатые украшения, самые яркие шелка. Целыми днями он был в отъезде, а значит, не ругался и не ворчал, как другие мужчины. Он ни разу не ударил жену, не настаивал на выполнении супружеского долга: она сама приходила к нему ночью. Словом, по степным меркам он был идеальным мужем.

Но Наймирэ нужно было больше. Пусть бы бил, пусть бы ругал! Только бы он видел ее, а не Милославу.

Девушка сразу проснулась, когда муж вошел в шатер: несколько ночей она не спала вовсе, да и вообще, любая мать спит очень чутко. Боялась только, что Таман услышит стук ее сердца - но нет, не услышал. Он лег рядом и уснул мгновенно. Какое-то время она просто наслаждалась его присутствием рядом - вернулся! Как бы ни хотелось поспать еще немного- надо подняться и привести себя в порядок, а потом заняться завтраком. Пока дочь спит - есть немного времени. Однако стоило ей приподняться - малышка жалобно заскулила. Наймирэ быстро сунула ей в рот грудь, боясь потревожить супруга, но на ее плечо уже легла горячая ладонь.

- Спи, еще рано, - сказал Таман. - Спи.

От ощущения его руки и звука голоса у девушки снова потекли слёзы, но она заставила себя закрыть глаза.

Наймирэ проснулась с невероятным ощущением бодрости. В шатре она была одна. Грудь переполнена молоком так, что даже больно. Дочери рядом нет. Ахнула, выскочила наружу - в белый день. У очага сидела пожилая женщина, качающая на коленях Рухию. Аяза нигде не было видно.

- Выспалась? - прищурилась женщина. - Покорми дитя.

Внутри Наймирэ шевельнулась злость: она узнала Айшу, которая приехала из Галлии вместе с той, другой. Выхватила у нее дочь, будто бы та хотела украсть ребенка.

- Не злись, - мирно сказала Айша, помешав в котле какое-то варево. - Хан приставил меня тебе в помощь. Я тридцать лет жила в чужой стране, там остались мои дети и внуки. Мне за счастье понянчить младенца, а тебе сейчас тяжело.

- А где Аяз? - встревоженно спросила Наймирэ.

- Хан забрал его с собой и уехал.