Инна сказала Рахили, что если та позволит ребенку сосать ее грудь достаточно долго, то в ней может появиться молоко и тогда она станет его молочной матерью. Но Рахиль не верила в способность своего тела поддерживать другую жизнь. Она не желала, чтобы ребенок страдал, тщетно припадая к пустым соскам; это был не ее сын, а дитя Билхи. Кроме того, Рахиль опасалась, что роженица может заболеть и даже умереть, если младенец не освободит ее от молока, с подобным она уже сталкивалась. А Рахиль любила сестру. Она хотела, чтобы мальчик, лежавший на груди Билхи, вырос здоровым и стал таким же хорошим человеком, как его настоящая мать. Поэтому Рахиль оставила Билху с сыном и отправилась на поиски Иакова. Она сказала мужу, что ребенка назовут Дан, то есть «Судия». И, если для женщины, которая произвела мальчика на свет, слово «Дан» звучало усладой, то для Рахили, от имени которой он был рожден, оно отдавало горечью.

Глядя, как Билха изо дня в день держит на руках младенца, Рахиль очень мучилась. Это лишало ее уверенности в себе. Она была для Дана лишь тетей - бесплодной чужой женщиной. Но теперь она больше не проклинала небеса и не гневалась на сестер. Рахиль была так несчастна, что не могла даже плакать и часами сидела под старой акацией, священным деревом богини Инанны, в кроне которого на рассвете собирались птицы. Бедняжка простиралась ниц перед ашерой, смотрела в лицо широко улыбающейся богини и шептала: «Дай мне детей, или я умру».

Иаков видел страдания жены и обращался с нею с величайшей нежностью. После стольких лет, стольких ночей, что супруги провели врозь, после всех выкидышей и разбитых надежд Рахиль впервые находила радость в его объятиях.

- Я прежде никак не понимала, почему Лия и Билха так стремятся разделить с Иаковом ложе, - признавалась Рахиль. - Раньше я ложилась с ним охотно, но больше из чувства долга и ради зачатия. Но после того, как Дан отворил чрево Билхи, во мне проснулась страсть, я вдруг поняла радость сестер, входивших в шатер мужа.

И тогда я вновь испытала зависть и горько пожалела о тех годах, когда сама упускала дикую сладость любовной страсти.

Рахиль и Иаков провели после этого немало ночей, заново переживая близость столь пылко, что у нее зародилась надежда. Правда, некоторые повитухи говорили, что удовольствие якобы перегревает семя и лишает его силы. Однако другие, напротив, заверяли, что дети приходят лишь в ответ на радость женщины. Я полагаю, что всё это были сказки, которые моя прекрасная тетя рассказывала Иакову, чтобы вдохновить его на ласки.

Когда Билха уже была на сносях, Зелфа тоже отправилась в шатер Иакова. Она не предлагала себя, как Билха, хотя была лет на пять постарше своей маленькой сестрички, ведь Зелфа, считай, являлась почти ровесницей Лии, которая к тому времени уже родила пятерых здоровых сыновей.

Зелфа знала, что однажды это случится, и заранее смирилась. В отличие от Билхи, она никогда не проявляла инициативы, так что Лии пришлось в конце концов, самой принять решение.

- Однажды ночью, в полнолуние, старшая сестра предстала передо мной, - рассказывала впоследствии Зелфа. - Сначала мне показалось, что это сон. Лия всегда спала так же крепко, как Лаван, и никогда нс поднималась посреди ночи. Даже собственным детям непросто было разбудить ее. Однако все происходило наяву. Мы долго гуляли в ярком белом свете госпожи Луны рука об руку. Я снова усомнилась: действительно ли это была моя сестра или призрак, потому что женщина рядом со мною молчала, а нашей Лии всегда было что сказать. Наконец она тихо заговорила - сначала о Луне. Она рассказала мне, как сильно любит этот странный белый свет, как разговаривает с Луной, как зовет ее по имени с наступлением каждого нового месяца. Лия сказала, что Луна - единственное лицо богини, повелевающей заполнением и опустошением ее чрева.

Моя сестра была мудрой женщиной, - продолжала Зелфа. - Она остановилась, внимательно посмотрела на меня, взяла мои ладони в свои и спросила: «Готова ли ты проглотить Луну?» Что я могла сказать? Просто пришло мое время.

Вполне возможно, что Зелфа ждала слишком долго, и она отчасти надеялась, что в свои двадцать пять слишком стара для первого зачатия. Такой возраст не считался подходящим для начала семейной жизни. Рахиль была бесплодна с юности, несмотря на все усилия. Лия, плодородная, как хорошо орошенная равнина, находилась в самом расцвете женской силы. Зелфа не знала, что приберегает для нее Великая Мать, и существовал лишь один-единственный способ проверить это - войти в шатер Иакова и стать последней из его жен.

На следующее утро Лия обратилась к супругу. Билха предложила украсить руки Зелфы хной, но та лишь поджала губы и отрицательно помотала головой. Ночью она медленно вошла в шатер Иакова, где он возлег с нею и познал ее. Зелфе это все не слишком понравилось.

- Я сделала то, что от меня требовалось, - сказала она таким тоном, что никто не осмелился расспрашивать ее о подробностях. Зелфа никогда не жаловалась на невнимание со стороны Иакова. Как и с другими своими женами, он сделал всё, чтобы успокоить ее и избавить от страхов. Он много раз звал Зелфу к себе в шатер, пытаясь завоевать ее доверие и расположение. Он попросил мою тетю петь песни о своих богинях, расчесывал ее волосы. Но ничто не смягчило сердце Зелфы.

- Я никогда не понимала, что привлекательного находят мои сестры в возможности возлечь с Иаковом, - говорила она, досадливо взмахивая длинной рукой. - Это был долг, тяжкий труд, как растирание зерна, нечто утомительное и неизбежное, необходимое для продолжения жизни. Нет, я не была разочарована, - добавляла она. - Но я и не ожидала от этого никакого удовольствия.

Зелфа понесла во время беременности Билхи. А вскоре после рождения Дана окружающим стало казаться, что она и вправду проглотила Луну. При ее хрупком телосложении живот выглядел огромным и совершенно круглым.

Сестры поддразнивали Зелфу, но та только улыбалась в ответ. Она радовалась освобождению от ложа Иакова, ведь мужчины не вводили в свои шатры беременных. Она принимала свое новое тело и предавалась чудесным грезам о власти и полете. Она мечтала о рождении дочери, но не заурядного человеческого детеныша, а прекрасной женщины-духа, обладающей полнотой тела и разума, с тяжелой грудью. Она носила странное одеяние из сплетенных веревок и широко шагала, ступая по земле большими ступнями, и ее лунная кровь побуждала деревья расти там, где она проходила.

- В детстве я любила спать, - рассказывала Зелфа. - И все месяцы беременности я вновь отправлялась в снах в дальние странствия.

Но когда настало время, ребенок не спешил явиться на свет, и Зелфа сильно страдала. Ее бедра были слишком узкими, так что роды длились от заката до заката, на протяжении трех суток. Зелфа кричала и завывала, уверенная, что ее чудесная дочь умрет или что она сама испустит дух, прежде чем увидит свое дитя, свою Ашрат - она уже выбрала имя для девочки и сообщила его сестрам на случай, если не вынесет родов.

Постепенно положение становилось все тревожнее. Вечером третьего дня Зелфа была уже чуть жива от боли, а конца родам не предвиделось, словно бы ребенок и не собирался являться на свет. Наконец Инна прибегла к не опробованному ранее зелью, которое купила у одного торговца из Ханаана. Она засунула руку как можно глубже в тугую утробу Зелфы и натерла ее ароматической смолянистой смесью. Новое средство быстро сработало, исторгнув из горла роженицы хриплый отчаянный вопль, похожий на крик животного, настигнутого огнем. Инна сама придумала особое заклинание, обратившись к древней богине врачевания: