— Год рождения?
— Тысяча девятьсот двадцать первый.
— Ровесники, значит. Где родились?
— Наугейм. Земля Гессен.
— Бауэр?
— Так точно!
Выражался «язык» на хорошо знакомом Виктору провинциальном гессенском диалекте, словно сосиски пережевывал.
Виктор вертел в руках рождественскую открытку, полученную его пленником от родителей. На открытке изображен Адольф Гитлер в блестящих рыцарских доспехах верхом на коне, в руке знамя со свастикой. И нелепые усики а-ля Чарли Чаплин!
— Призывался в сорок первом?
Так точно!
— Триста тридцать второй полк сто девяносто седьмой гессенской пехотной дивизии? Где вы были двадцать девятого января тысяча девятьсот сорок первого года?
— Под Москвой, в деревне около Минского шоссе.
— Как называлась эта деревня?
Тут перебил его Эрик:
— Виктор, можно, я ему бутерброд дам…
— Не мешай! — рявкнул Виктор. — Как называлась эта деревня?
— Не помню. Столько было разных деревень на пути…
— В этот день по приказу командира вашего полка вы казнили девушку-партизанку.
— Кто — я? Господин офицер! Я никого не казнил! Ни тогда, под Москвой, ни… Я вообще не принимал участия ни в каких казнях…
— А о казни этой девушки вы знали?
— Клянусь богом…
— Не нужно клятв. Мне доподлинно известно, что советские войска много раз перебрасывали на вашу сторону листовки с фотографиями казни Зои Космодемьянской. Это имя вам, думаю, знакомо?
— Нет! Никак нет!
— Кто был вашим командиром полка?
— Подполковник Рудерер.
— Судьба его вам известна?
— Пал… погиб в боях на Восточном фронте.
— Кто был командиром сто девяносто седьмой дивизии?
— Полковник Хане. Тоже из Висбадена. А до него — генерал-майор Мейер-Рабинген.
— Их судьба?
— Оберст Хане пропал без вести под Минском в августе этого года. Судьба генерал-майора мне неизвестна.
— Убит под Борисовом. В начале сентября вы получили Железный крест первого класса. За что?
— За то, что я вышел из окружения.
— Почему в августе 1943 года вы перешли в СС?
— Я был ранен на Курской дуге, лечился в госпитале, получил А-ка два.
— Железный крест второго класса?
«Язык» не без гордости показал пальцем черно-красно-белую муаровую ленту, продетую во вторую сверху пуговичную петлю мундира.
— Яволь! Тогда шел набор в СС, вот меня и взяли. К тому же отец хотел меня спасти от фронта, обеспечить более быстрое продвижение по службе… Он поставлял вино Филиппу, принцу Гессенскому, упросил принца взять меня ординарцем. Принц согласился — за взятку…
— Я слышал, что ваш принц служил в СА, командовал коричневорубашечниками.
— Да, его высочество был обергруппенфюрером СА.
— Он был близок к Герингу?
— Да, принц по просьбе Геринга знакомил нашу аристократию с фюрером. Принц женат на принцессе Матильде, дочери короля Италии Виктора-Эммануила. Фюрер использовал принца как посредника в своих сношениях с Муссолини.
— Где сейчас принц?
— В начале сентября фюрер посадил его и принцессу Матильду в концентрационный лагерь за измену ее отца и выход Италии из войны. Принцессу казнили в Бухенвальде, а принц пока жив.
— Что же было дальше с вами?
— Меня отправили на Восточный фронт.
— Известно ли вам, кто была Аликс Гессен-Дармштадтская?
— Да, у нас в Гессене, конечно, помнят ее. Принцесса Аликс, кузина принца Филиппа, потом была русской императрицей. Русские казнили ее вместе с царем. Об этом нам не раз напоминали офицеры в нашей гессенской дивизии.
Так шел этот допрос. Виктор выяснил, что СС-гауптшарфюрер направлялся из Кельна с картами в Сен-Вит, в штаб бригады «Фюрербеглейт» — «конвой фюрера», где он служил в оперативном отделе старшим картографом, что подтверждалось его документами. Карты лежали в чемодане, чему Виктор сильно обрадовался.
— Как оценивается ваше наступление в штабе?
— В штабе об этом наступлении, — показал «язык», — говорят как о «решающей» операции. Все понимают, что русских уже не победишь, но надеются сильным ударом
расколоть коалицию плутократов и большевиков. Отборнейшая бригада «Фюрербеглейт» действует на главном направлении удара. Достигнутые в первые дни результаты признаны блестящими. Доказано, что англо-американцев можно бить. Общее руководство наступлением осуществляет фельдмаршал фон Рундштедт, главнокомандующий Западным фронтом, но практически командует в Арденнах фельдмаршал Модель. Фон Мантейфелю пока везет больше, чем Дитриху. Именно 66й корпус, входящий в 5-ю танковую армию Мантейфеля, вместе с эсэсовской танковой бригадой сломил ожесточенное сопротивление ами в Сен-Вите. В штабе большую тревогу вызывает проблема горючего. На автобаннах за Рейном — страшные пробки, машины делают по три километра в час. Интенданты кивают на бомбежки — с подвозом бензина туго. Не хватает снарядов. А сами уже сбрасывают — в Бастони, например, — все, что надо, своим войскам. Слышно от радиослухачей, что много дивизий англо-американцев спешат на выручку к своим попавшим в беду камерадам. Но главная забота — как бы русские сейчас не ударили на Восточном фронте. Вся надежда на то, что Сталин не станет выручать из беды своих союзников, которые два года ждали у моря погоды, пока русские истекали кровью…
«Язык» был паинькой, выкладывал все, что знал, с подкупающей, казалось, искренностью, но никакое, самое чистосердечное признание не могло его сейчас спасти.
— А что это такое? — спросил Виктор, доставая нечто вроде фантика из чехла личного эсэсовского знака.
— В станиолевой обертке — кусочек пуповины моего сына. Мой талисман. Мне дала его Эльфи, моя жена.
Нет, не поможет и этот талисман СС-гауптшарфюреру.
— Я русский, — сквозь зубы сказал немцу Виктор, закончив допрос и поглядев задумчиво на Эрика, чистившего БАР. — Служил в одном отряде с Зоей — той девушкой, которую казнил твой полк. В России, в Белоруссии нас, партизан, недаром называли народными мстителями. А у нашего отряда был специальный счет к вашему полку, ко всей вашей сто девяносто седьмой дивизии. С офицерами и солдатами этой дивизии из Гессена и Рейнланда мы всегда искали встречи. Я один отправил со Смоленщины шестнадцать солдатских книжек ваших однополчан. И ваша будет семнадцатая. Мы поклялись отомстить за Зою. Я привожу в исполнение священный приговор.
Немец снял каску, отер ладонью потный лоб, смотрел непонимающими глазами, нервно крутил массивное кольцо с плоским черным камнем и рунами СС. А потом вдруг кинулся на Виктора, сшиб его с ног, вцепился скрюченными железными пальцами.
— Ненавижу! Ненавижу!.. — выпалил он бешено. — Да, я видел ее… видел, как она умирала… как болталась в петле… И я снимал ее «лейкой»… Русские и американцы — вы передеретесь… и тогда мы…
Бездумно, с быстротой и точностью отлаженного автомата, Виктор, падая, сложил руки, словно для молитвы, затем изо всех сил вскинул их, разрывая мертвую хватку врага. Но в это мгновение на голову эсэсовца с треском опустился кованый приклад шестифунтового карабина, и глаза его, блеснув белками, закрылись навсегда.
— Кажется, готов? — спросил, отдуваясь, Эрик. — Я — одного, ты — одного. Ничья. Один — один…
— Победила дружба. — Виктор прыжком поднялся на ноги. — А ты, я погляжу, смекалистый паренек. Так трахнуть человека. Да еще сзади. Не по-джентльменски. Давай закурим, приятель, по одной. Вот сигареты покойник завещал…
Бездыханное тело гауптшарфюрера оттащили и сбросили в яму, полуприкрытую обнаженными корнями вывороченной бурей мачтовой сосны. Виктор разложил оперативные карты Арденн, Антверпена, Бельгии, Голландии. Эрик дрожащими руками чистил оружие.
— Черт знает куда забрался! — покачал Виктор головой. — Пятый меридиан. А Москва на тридцать седьмом. Скажи, друг, — обратился он к Эрику, — на каком меридиане твой Бедфорд?
— Где-то близ семьдесят пятого западного полушария, на другом конце света.
Виктор стал разбирать личные бумаги эсэсовца. Одна фотография привлекла особое его внимание. На переднем плане красовался бравого вида офицер СС с двумя квадратами оберштурмфюрера в левой петлице. За ним кругом стояло около полусотни музыкантов с дирижером посредине. Надпись на обороте гласила: «Дорогой кузен! Здесь ты видишь меня в день рождения фюрера в 1943 году. Оркестр из кацетников исполняет наше лагерное «Танго смерти». В этот день я отобрал пятьдесят четыре «полосатика» (ведь фюреру исполнилось 54 года) и самолично расстрелял их. ХГ! Комендант Яновского лагеря под Лембергом СС-оштуф Вильгауз». Виктор привычно разобрался в сокращениях: ХГ — «Хайль Гитлер», оштуф — оберштурмфюрер — и показал фотографию Эрику.
