Виктор одобрительно взглянул на артиллериста.

— Да, «тигр» — это танк, — сказал он. — Мы раз спустили эшелон с тридцатью новенькими «тиграми» — их фрицы перебрасывали под Орел накануне Курского сражения.

Эрик с изумлением поглядел на Виктора. Тридцать «тигров»! А один «тигр» стоит минимум четырех-пяти «Шерманов»!

— Тебе бы дали у нас за эти танки Почетную медаль Конгресса!

— Ничего бы мне не дали, — усмехнулся Виктор. — Одновременно с нами в ту ночь «железку» минировали две группы, и все считали этот эшелон своим, так и доложили штабу, а там не поверили, что все мы уничтожили девяносто «тигров»!

Эрик молча погладил обгорелый шершавый бок «Шермана», вспоминая извилистые дороги Нормандии. В те незабываемые дни Эрик сметал огнем своих гаубиц наспех воздвигнутые краутами на дорогах отступления доты и баррикады. И все горело, рушилось, бежало с его пути. Да, незабываемые были дни, но тогда солдаты из-за океана еще не понюхали настоящего пороха. А больше нюхали цветы благодарных нормандок и пахучий кальвадос. Сам Эрик тогда мчался вслед за танковой дивизией в головном дозоре своей пехотной дивизии на шестиколесной бронированной машине, а за ним до самого горизонта тянулись танки, бронемашины, моторизованные полевые кухни; штабные машины. Его даже удивляло, что вермахт, судя по раздувшимся конским тушам на обочинах дорог, еще сильно полагался на конскую тягу. Над головой то и дело с ревом и грохотом проносились американские, порой английские самолеты, немецких совсем не было видно. Его батарее оставалось после танкистов мало работы. Честно говоря, Эрик даже жалел, что стал не танкистом, а артиллеристом. Им доставались и слава, и все трофейные сувениры. В те дни Эрик видел больше пленных краутов, уныло бредущих навстречу американской моторизованной колонне, чем краутов сражающихся. Пленные немцы уже даже не задирали руки вверх, не держали их за головой, они тащились в полной апатии, глядя на ами пустыми, равнодушными, отсутствующими глазами. Глазами, видевшими, возможно, и флаг со свастикой на Эйфелевой башне, и деревянные кресты с касками у сталинградского универмага — взлет и крах великогерманского вермахта. Над соснами с многоголосым ревом промчались две эскадрильи белозвездных одномоторных истребителей.

— «Сандерболты», — сказал Эрик. — Конструкция Александра Квартвели. Производство фирмы «Рипаблик».

— Наши не хуже, — проворчал Виктор.

По шоссе мчался фольксвагеновский штабной вездеход — «кубельваген» на жаргоне вермахта. Дорога в этот час была пустынной. С утра гремели бомбежки за лесом. Повсюду летали ами, и немцев с дороги как метлой смело. В хорошую погоду они, ясное дело, смогут ездить в прифронтовой полосе лишь ночью. Но эти, в «кубельвагене», рассчитывали, видно, что американцы не станут гоняться за единичкой машиной, пожалеют тратить на нее бензин или бомбу. К тому же, наверное, пассажиров этой штабной машины гнали вперед какие-то неотложные, экстренные дела, ради которых приходилось рисковать головой. И эти дела определенно интересовали Виктора.

— Этот будет тринадцатым, — прошептал Виктор и, оставив Эрика для прикрытия в десяти шагах от шоссе, чтобы тот не наследил своими бутсами близ дороги, сам вышел на шоссе, встал посреди дороги в своем маскировочном белом костюме, опустил лишь капюшон, чтобы была видна офицерская фуражка с орлом вермахта, кокардой и серебряным шнуром, и властным жестом левой руки в офицерской замшевой перчатке остановил машину, еще издали обратив внимание на рунические семерки перед ее номером.

В «кубельвагене» сидел за эсэсманом-водителем СС-гауптшарфюрер, что-то вроде фельдфебеля Ваффен СС. Щурясь, с некоторым беспокойством глядел он на одинокого офицера, остановившего его машину посреди леса, но, чтобы не выдать свою тревогу, не потянулся ни к штурмовому автомату, лежавшему справа на сиденье, ни к парабеллуму на левом боку.

— Мне в Сен-Вит, — тоном, не терпящим возражений, спокойно проговорил по-немецки Виктор. — Впереди дорога разрушена бомбами. — Он сел рядом с офицером, с интересом взглянув на его туго набитую полевую сумку. — Я покажу вам объезд. Вам повезло, что вы встретили меня. Первый поворот направо…

Гауптшарфюрер молчал, смущенный и этой встречей в лесу, и непонятным акцентом офицера. Впрочем, кого только не навербовали теперь в вермахт и даже СС — монголов, арабов, индусов!..

Когда «кубельваген» съехал на просеку, Виктор вскинул автомат. Черное дуло плюнуло короткой очередью в затылок водителя.

— Хенде хох! — приказал он перепуганному гауптшарфюреру.

Вместе с «языком» Виктор взял его оружие, полевую сумку, небольшой чемоданчик и солдатский ранец с вывернутой наружу рыжей телячьей шерстью. В нем что-то приятно, домовито и многообещающе булькало. Все это вместе с термосом он заставил нести гауптшарфюрера, находившегося по понятным причинам в состоянии тяжелейшего шока.

Бледный от волнения, Эрик поглядел на пленника, на горевший на просеке «кубельваген» и тихо, с какой-то растерянной улыбкой сказал Виктору:

— Поздравляю с чертовой дюжиной!

Услышав американскую речь, эсэсовец вздрогнул, и что-то похожее на надежду озарило мельком землистого цвета лицо. Он еще не понимал, что ему непоправимо не повезло.

В квартале, где американцы бросили оружие, Виктор и Эрик отобрали два офицерских карабина, два БАРа и даже один ЛМГ — легкий пулемет.

— Все это пригодится в нашем отряде! — сказал Виктор, не спуская глаз с пленника.

— О, это отличное оружие, — с воодушевлением заговорил Эрик, отряхивая пулемет от хвойных игл. — Пятьсот выстрелов в минуту. С воздушным охлаждением. Как раз рекомендуется для действий в гористо-лесистой местности. — Он понизил голос: — А я боялся, что ты заставишь пленного проверить, нету ли тут мин.

Виктор бросил на него испытующий взгляд и навьючил разряженные им пулемет ЛМГ и БАРы на пленника.

— Во-первых, он в шоке. Во-вторых, он мне нужен как носильщик и «язык». В-третьих, он, возможно, ни черта лысого не смыслит в минах. Пошли!

— Ты что, поведешь его к нашему шалашу? — шепнул Эрик.

— Поведу. Не думаешь же ты, что потом я отпущу его на все четыре стороны, чтобы он привел в этот лес свой полк.

— Нет! Нет! Это невозможно! Так не делается…

— Только так и делается. Мы партизаны.

— Виктор! Ты не сделаешь этого! Это бесчеловечно! Ты знаешь, у нас даже в языке есть два слова: «килл» — это просто убить, «мэрдер» — убить незаконно, варварски!..

— Не будь бойскаутом! Может, Робин Гуд так и не поступал, — нахмурился Виктор. — Но мы с тобой не в Шервудском лесу. Откуда тебе знать, как это делается на войне! Ты только начал воевать. А я воюю четвертый год. Если бы гитлеровцы сначала дошли до твоего Вашингтона или Нью-Йорка, если бы они замучили и перебили миллионы твоих американцев, если бы…

— Я убивал и буду убивать их в бою, но не могу хладнокровно поднять руку… Женевское…

— Хватит! Этот фриц… мой! Кстати, он эсэсовец — значит, военный преступник.

Они неприязненно молчали до самого шалаша. Впереди шел Эрик. Гауптшарфюрер, спотыкаясь, плелся посредине. Виктор затаптывал след американца.

В чемодане и ранце — вот удача — Виктор обнаружил две рождественские посылки. Обычные вермахтовские продукты: ливерная колбаса из дичи в консервах, сыр в тюбиках, португальские сардины, галеты из пшеничной муки, банка искусственного меда, страсбургский паштет из гусиной печенки, напиток «Шока-кола», белый хлеб в фольговой упаковке. Плюс американские трофеи: сигареты «Лаки страйк», консервированная колбаса «Спэм», свиная тушенка.

И на сочельник, и на рождество за глаза хватит. Тем более что их не трое, а двое. И первитин пригодится — таблетки бодрости, и таблетки доктора Виберта от кашля, не говоря уж о бутылке шнапса.

Первым делом подзарядились, выпили. Пока Эрик, жуя, очищал и смазывал оружие, начав с приглянувшегося ему офицерского автоматического карабина тридцатого калибра с тридцатизарядным магазином, Виктор, сев на чемодан и тоже жуя, допрашивал стоявшего навытяжку гауптшарфюрера, листая его довольно объемистую «солдатскую книжку»: