По образцам, полученным с континента, англичане производили большой ассортимент товаров широкого потребления. В канадском городе Торонто наладили они производство бумаги для этих документов, штемпелей и печатей. На секретной фабрике в Монреале шили любую европейскую одежду, свято памятуя, что пуговицы, например, портные в разных странах мира пришивают по-разному. На специальной обувной фабрике выпускали по заказам разведки любую необходимую обувь по немецким и другим европейским фасонам из кожи, совершенно неотличимой от кожи европейских обувщиков.

Еще в Лондоне советский радиоинструктор тщательно проэкзаменовал его по всем премудростям радиодела, похвалил за быстроту передачи и приема, посетовал на то, что в манере его передачи видны приемы советской школы, и научил, как замаскировать эту школу, также он велел забыть международный переговорный код и заменить его кодом индивидуальным, дабы затруднить врагу дешифровку радиограмм, и главное, научил его через каждые семь пятизначных групп цифр вставлять при передаче трехзначную группу 333, означающую, что передает радиограмму именно он, а не кто-нибудь из радистов СД. Вдобавок ему надлежало в случае прекращения связи из-за грозящей опасности со стороны врага передать буквы М I С или, в самом крайнем случае, — X К I.

Еще до приезда Виктора в Лондон с англичанами был согласован вопрос о заброске его в Западную Германию. Первоначальный вариант — послать его в тыл противника на «лизандере» с посадкой на партизанские сигналы — пришлось отвергнуть, поскольку эти самолеты располагали запасом горючего, позволяющим им летать лишь во Францию, Бельгию и Голландию. Да и партизан в Германии не было. Поэтому от услуг 161-й эскадрильи специальной службы отказались. Оставался более опасный путь: «слепой» парашютный прыжок ночью.

Русскому разведчику любезно предложили в мягкой капсуле пилюлю «Л». Ее можно вшить в воротник или носить в защечнице. Виктор вежливо отказался от цианистого калия — он столько раз выходил из, казалось, безвыходного положения…

На аэродроме Виктор заметил проложенные вдоль взлетно-посадочной полосы какие-то перфорированные трубы небольшого калибра и, не понимая, зачем они, спросил об этом у полковника.

— А ты наблюдателен, — улыбнулся тот. Это — газовые трубы. Когда выпадает туман и невозможно ни сесть, ни взлететь, газовщики зажигают через эти трубы светильный газ. Пламя разгоняет любой туман, даже английский.

В районе Гастингса дислоцировались части особого назначения — английские коммандос из 1-го и 2-го полков СЭС — Спешл Эр Сервис — Специальной воздушной службы — французские и польские парашютные батальоны. «Почти свои ребята», — решил Виктор, поглядывая на маскировочные комбинезоны и красные береты десантников с крылатым кинжалом СЭС, которые они носили набекрень, над левым глазом.

С этого аэродрома нередко вылетали ночные самолеты «лизандеры» с членами команд с кодовым названием «Джедбург» — есть такой город в Шотландии. Возглавляли их интернациональные, англо-американо-французские тройки.

Шли почти непрерывные бомбежки немецких городов — днем прилетали американские «летающие крепости», ночью — английские «ланкастеры».

На всю жизнь запомнил Кремлев этот аэродром с коричнево-зелеными самолетами, старыми деревянными и кирпичными ангарами, латаными-перелатаными после немецких бомбежек.

«Был я здесь во время воздушной битвы за Британию, — сказал как-то полковник Кремлеву за ужином. — Немцы тогда крепко прижали англичан. Честно говоря, я боялся за исход этого сражения. Думаю, что британцев спасло только вторжение Гитлера в нашу страну, это отвлекло две трети всей его авиации. Далеко не все англичане сознают это». «А какая скорость у этого «Галифакса»?» — поинтересовался Виктор. «К сожалению, англичане используют быстроходные самолеты только днем, а тихоходные — ночью. И если дневной бомбардировщик «Москито» развивает скорость до 620 километров в час, то «Галифакс», как и «ланкастер» и «стирлинг», на двести меньше». «Н-да! — Кремлев даже присвистнул. — Четыреста двадцать, значит. А ночной «мессер»-перехватчик летает почти вдвое быстрее».

Погода немного улучшилась. К половине девятого вечера солнце наконец спряталось за Британскими островами. Было тепло, но ветрено.

Вылет должен был состояться в ночь на 9 мая. Прыгать Виктору пришлось ровно за год до Дня Победы.

В этот день адъютант генерала Эйзенхауэра капитан Гарри Батчер записал в своем дневнике: «Во время моего отсутствия гостем Айка за ужином был Аверелл Гарриман. Он подтвердил тот факт, что русские начнут большое наступление одновременно с нашим вторжением. Он привез свежую икру, которую обожает Айк. С тех пор мы пируем по-королевски, наслаждаясь икрой на поджаренных хлебцах а-ля Мельба. Тяжелая война».

Перед вылетом весь экипаж «Галифакса» — шесть человек во главе с командиром эскадрильи Вудсвортом собрался у трапа. «Вышибала» снабдил Виктора и шестерых других десантников несколькими таблетками от воздушной качки. Виктор взял их из вежливости, но глотать не стал.

Перед посадкой все парашютисты, или «джо», как их называли на своем жаргоне летчики РАФ (Королевских воздушных сил), перевели часы ровно на один час: с лондонского времени на берлинское.

Полковник Суслов по-братски обнял его, трижды крепко поцеловал.

Самолет помчался по гладкой взлетной дорожке из бетона мимо прятавшихся в темноте камуфлированных ангаров.

— Просьба не курить! — крикнул «вышибала». — Некурящий вагон! У вас разные сигареты, французские и немецкие, чтобы запах не выдал.

В голову лезли непрошеные и несвоевременные мысли, вроде той, что скорость немецких истребителей вдвое превышала скорость этого тихохода — «Галифакса».

С аэродрома Тенгмири до побережья Франции летели всего ничего, не успели оглянуться.

Сразу после прибытия в воздушное пространство Франции командир пятерки парашютистов достал из кармана банку с маскировочным кремом, вымазал им лицо и стал похож на черта. Последний из пятерки протянул банку Виктору, но тот лишь улыбнулся и отрицательно покачал головой. Он позавидовал им. Франция не Германия, пусть и оккупированная. Они и прыгнули вместе. Он остался один-одинешенек, если не считать «вышибалу» и летчиков, принадлежащих к числу долгожителей, — конечно, если повезет и самолет уйдет невредимым из-под зенитного обстрела, — тогда они останутся в самолете, вернутся на базу, хорошо поужинают, лягут спать в чистую, мягкую постель. Каждому свое.

Послышались глухие взрывы зенитных снарядов. Кремлев взглянул на светящийся циферблат немецких часов «Мозер». Все ясно: самолет летел над самым опасным участком трассы: над линией Зигфрида. А она была давно превращена гитлеровцами в главный пояс противовоздушной зоны «Запад». Геринг хвастался, что его зенитчики собьют любой вражеский самолет, летящий ниже 23 000 футов. Всего четыре минуты несся самолет по колдобинам и выбоинам разрывов, но эти минуты показались Кремлеву вечностью. Люки озарялись в призрачном свете прожекторов, вспыхивали по бортам разрывы. Но все же Геринг был посрамлен. «Галифакс» благополучно миновал опаснейшую зону, хотя в то время, надо сказать, союзная авиация порой несла ночью больше потерь, чем днем.

Прыжок «слепой»: никто внизу не ждет, не сигналит. Обстановка на земле неизвестна. Честно говоря, совсем не хотелось делать этот трудный шаг из самолета, шаг в неизвестность. Тем более что в бомбовом отсеке против ожидания так уютно и тепло.

Перед выброской «вышибала» подал кофе и сэндвичи, словно в авиалайнере, совершающем обычный пассажирский рейс: Лондон — Париж — Берлин. Сэндвичи не лезли в горло.

Виктор бегло ощупал карманы: власовские документы, пачки с 1500 рейхсмарками — все было на месте. Поверх власовской формы англичане зачем-то надели на него летный комбинезон, резиновый шлем, резиновые сапоги. Сколько раз он прыгал на своей земле безо всякого дополнительного обмундирования!

В половине третьего в иллюминаторе загорелся молодой месяц.