Над германской границей «Галифакс» стал исполнять пляску святого Витта, уходя от зенитного огня. Рейн внизу походил на ручеек жидкого серебра. С его берегов тянулись к самолету серебряные шарики трассирующих пуль.

От Тенгмири до Дармштадта всего два часа на «Галифаксе». На стандартный вопрос «вышибалы», не забыл ли он составить завещание, Виктор засмеялся.

— Ветер слабый, десять узлов, — объявил штурман.

Вдруг «вышибала» крикнул:

— Немец! «Мессершмитт»!

Все прильнули к иллюминаторам на правой стороне. И тот же «вышибала» с облегчением произнес:

— Слава тебе, господи! «Спитфайер»!

Это был английский истребитель, летевший домой, на запад. Он помахал крыльями в знак привета и исчез.

«Вышибала» прицепил карабинчиком к поясу прочную веревку с грузом — небольшим мешком, который, ударяясь о землю, не только служит якорем, но и предупреждает парашютиста, летящего в полной темноте, о близости земли.

Скорость снизилась. Зажглась красная лампочка над люком. Виктор встал и зацепил за трос вытяжной фал парашюта длиною в двадцать футов. До зоны выброски оставалось пять минут. Все как надо. «Вышибала» открыл трап. Внизу гудела черная ночь.

Вспыхнула зеленая лампочка. Пора!

Высота предельно низкая — четыреста футов. Лишь бы не подвел парашют!..

Виктор шагнул в зияющую и гудящую щель бомболюка, в черную вихревую бездну. Динамический удар — парашют раскрылся и повис на остром крае месяца…

Штурман не подвел, хотя выброска и была «слепой». Виктор приземлился близ леса в двух километрах от замка, в котором когда-то русский цесаревич Николай ухаживал за принцессой Аликс — будущей императрицей, закончившей, как известно, свой земной путь в подвале далекого Екатеринбурга.

Приземлившись он, согласно инструкции, несмотря на сильный ветер, быстро погасил парашют, который едва не повис на высоченной мачте высоковольтной линии, быстро, но без излишней суетливости, сбросил с себя подвесную систему парашюта, собрал камуфлированное шелковое полотнище; комбинезон, шлем, резиновые сапоги и все лишнее сунул в мешок. Затем, не теряя ни минуты, отыскал в лесу подходящую ложбинку, выкопал яму и сунул туда распухший мешок, аккуратно засыпал яму, забросал ее хворостом. Саперную лопатку бросил в пруд, в котором отражались всполохи близкой бомбежки, — как впоследствии он узнал, американцы бомбили танковый завод.

Как только взойдет солнце, сюда наверняка нагрянут гестаповцы, начнут шнырять всюду и обязательно отыщут его английскую экипировку. Но кто станет искать человека в форме поручика «Русской освободительной армии»!

Через два дня поручик РОА Виктор Крайнев явился в часть для прохождения дальнейшей службы.

22 ДЕКАБРЯ 1944 ГОДА

В 6.00 по приказу Паттона со скрипом двинулся вперед Третий корпус, но контратака не получилась: помешали обычные препоны — взорванные мосты и забитые брошенной (своей же) техникой дороги, которые скромные бельгийцы строили вовсе не в расчете на будущие грандиозные баталии. Немцы ответили напористой атакой в

Бастони, показав, что их войско все еще немалого стоит. Паттон получил сведения из перехваченного немецкого приказа, что крауты собираются обойти с запада Люксембург и атаковать его. Он немедля выделил большие силы, чтобы вовремя парировать такой удар.

В ту же пятницу военно-морской адъютант Эйзенхауэра капитан Гарри Батчер записал в своем дневнике об одном «окопном туристе» из числа репортеров: «Некий широко известный и закаленный корреспондент, вернувшийся из зоны боев, заявил, что последует и далее, не переводя дыхания, до самых Соединенных Штатов, потому что немцы скоро будут в Париже, точно так же, как в сороковом году».

Это заявление как нельзя лучше передает атмосферу тревоги и уныния, царившую в те дни в Париже и Версале, где разместилась главная квартира верховного командующего союзных экспедиционных сил генерала Дуайта Эйзенхауэра, которого все, включая даже Рузвельта и Черчилля, называли просто Айк. В Париже был объявлен полицейский час для военнослужащих — военная полиция задерживала всех солдат и офицеров, появившихся на парижских улицах позже 20.00. Всех беспокоила потеря связи со штабом 1-й армии в Спа. Генерал Омар Брэдли сообщал, что готовится эвакуировать свой тактический штаб в Люксембурге вместе с радиостанцией. Генерал Паттон храбрился:

— Прекрасно! Пусть джерри шпарят до самого Парижа, а мы их потом отпилим под корень.

Разумеется, генерал Паттон считал, что остановить зарвавшегося врага может только его 3-я армия и что разгромить наступающих краутов надо до того, как им удастся забраться в неприступные бетонные казематы линии Зигфрида.

Эйзенхауэр был так потрясен арденнским сюрпризом немцев, что решил временно передать Монти командование двумя американскими армиями севернее прорыва. Одновременно он приказал 17-й авиадесантной дивизии американцев срочно прибыть в Бельгию, но нелетная погода задерживала эту дивизию в Англии. Плохая погода сковала мощную авиацию англо-американцев, прервала воздушную разведку на протяжении всей первой недели немецкого наступления. Наземные войска американцев медленно готовились к ударам по флангам наступавшей группировки. Из-за непролазной грязи танки, самоходки и автомашины могли маневрировать лишь по дорогам с твердым покрытием, а таких дорог не хватало.

Айк расположился в резиденции французских королей. Он вышел из народа, родился в Техасе, вырос в Канзасе, был ковбоем, котельщиком, играл за деньги в бейсбол, потом долго тянул армейскую лямку в мирное время без всякой надежды сделать блестящую карьеру. И вот он — главнокомандующий союзных армий в Европе!

Недруги Айка называли его «бумажным генералом», памятуя, что фактически он понюхал пороху впервые лишь два года назад в Тунисе. Генералы завидовали его фантастической карьере — ведь генеральские погоны регулярной армии он получил лишь во время войны. До войны семнадцать лет ходил в майорах и никогда не рассчитывал на быстрое продвижение. Злые языки утверждали, что на передовой он бывал крайне редко, зато любил в тылу забавляться конной ездой, бадминтоном, пинг-понгом, бейсболом, игрой в бридж, стрельбой по мишени из пистолета и уделял много времени своим двум шотландским терьерам — кобельку Текелому и сучке Кааки.

Любовница Айка Кэй, урожденная Кетлин Маккарти-Морро — смазливая ирландка лет тридцати с хвостиком, бывшая статистка в кино и модельерша — рядовой британской вспомогательной территориальной службы. Она была «разведенкой», но успела до Айка обручиться с каким-то янки полковником, позднее погибшим в Тунисе. Ценя ее преданность, Айк собирался сделать ее своей официальной женой и даже написал о своем намерении в военное министерство генералу Маршаллу, но тот отчитал его, заявив, что эта связь может стоить ему карьеры. Черчилль тоже был озабочен, как бы слух об амурных делах Айка не дошел до немецких ушей, особенно до лопоухого Геббельса.

Генерал Гэйвин, как и большинство американских генералов, не одобрял увлечений Айка, считая, что человек с его положением не имеет права на личную жизнь. О Кэй ходило немало сплетен. Наверное, она сильно досаждала генералу.

После войны Кэй Саммерсби написала в 1948 году книгу «Эйзенхауэр был моим боссом» о том, как служила Айку, а затем приняла с его помощью американское гражданство и перевелась в звании капитана в Женский армейский корпус. В этой первой книге она еще не касалась интимной стороны их отношений. Только в 1976 году, незадолго до своей смерти, она решилась выпустить печальную книгу под откровенным названием: «Незабываемое: моя любовная связь с Дуайтом Д. Эйзенхауэром».

Когда до Айка доходили разговоры, что он, как и в бейсболе, полупрофессионал в военных делах, он с усмешкой говорил: «В этом мире любитель превосходит профессионала только в двух профессиях — в военной стратегии и проституции».

В первые сорок восемь часов после начала прорыва Моделя (в американской прессе этот прорыв называли наступлением Рундштедта) Айк распорядился устроить полное «затемнение» для прессы и радио, то есть запретил передавать какую-либо информацию о ходе германского наступления. Это еще пуще растревожило публику в Штатах, особенно родных и близких американских солдат и офицеров в Европе. Репортеры подняли неслыханный шум, требуя отменить запрет. Но их не пускали к Айку, окруженному в Версале собственной секретной службой и военной полицией.