Литмир - Электронная Библиотека

Весь вопрос - во имя чего. Оправдана «святая» ложь врача, который! обещал долгую жизнь обреченному больному. Вообще лгать - плохо. Полезно только то, что честно, но разве Иван Сусанин, обманувший врагов, не национальный герой?

- Честность, что бы вы ни говорили, Всеволод Александрович, имеет разные степени, которые зависят от конкретных представлений о ней конкретных людей.- Дик хитро глянул на хозяина.- Вот вам условие задачи. По улице идут два человека. Впереди идущий обронил рубль. Конечно, идущий сзади окликнет его, подаст ему потерянное. То же условие, только идущий впереди роняет двадцать пять рублей. А? Вы хотите сказать, что сумма не имеет значения? Глубокое заблуждение! Теперь уже только 70 из 100 окликнут разиню. Наконец, существует некая энная сумма - критическая масса, которую каждый идущий сзади положит себе в карман без крика, а если крикнет по инерции, то потом всю жизнь будет жалеть. И, пожалуй ста, не пытай тесь убедить меня в ином, бесполезно.

Лиговский слушал, не перебивая, чуть наклонив голову. Когда Дик умолк, в комнате надолго воцарилась тишина: было слышно, как капала вода из кухонного крана.

- Я начну с того, чем ты закончил: «Не пытайтесь убедить меня в ином». Знаешь, почему ты не хочешь, чтобы я пытался? Боишься. Именно боишься,- подтвердил Лиговский, не обращая внимания на протестующий жест Дика,- ибо тогда вся твоя конструкция, которую ты сейчас взгромоздил передо мной, рухнет и погребет тебя под своими обломками. Милый мальчик, я тебя высчитал: ты шел сзади… И не крикнул.

Дик нахмурился, сел на подоконник, стал рисовать пальцем на стекле замысловатые фигуры.

- Все, что ты здесь плел,- бред. Какое право ты имеешь выступать от имени всех. К счастью, твое поведение опровергает твои же тезисы. Ведь сей час ты кричишь мне: «Я взял чужое». Значит, ты честен по большому счету, а там, на дороге, на тебя нашло затмение. Дьявол попутал. Думаю, ты в силах его одолеть. Ведь честность - понятие конкретное и не может зависеть от суммы, которую положили на другую чашу весов. Я почему-то за тебя спокоен, может, даже больше, чем ты сам. Ты поступишь как надо.

Дик спрыгнул с подоконника, подошел к книжному стеллажу, поставил на место томик Грина. На полке было тесно, и он едва успел подхватить на лету небольшой альбом, из которого выпал к ногам пожелтевший лист бумаги. Дик поднял его, бросил взгляд на кривую, неумелую строку: «Милый папа я тебе люблю. Да свидания», осторожно вложил записку в альбом. Как смешно написано,- сказал Дик и снова сел на подоконник.- Кто автор?

- Написано смешно,- согласился Лиговский.- Автор мой сын.

- Сын?- поразился Дик.- Я и не подозревал, что у вас есть сын. Сколько же ему было, когда он это писал?

- Шесть.

- А сейчас?

Моряк выбил пепел из трубки, помолчал.

Ему так шесть и осталось. В августе сорок первого транспорт с беженцами торпедировала немецкая подлодка. А записку соседка мне передала после освобождения города… Да, так вернемся к нашим баранам: ты говорил, что отвергаешь обобщенные понятия. Я тебя правильно понял?

Дик кивнул.

- Ну, а такие понятия, как «эпидемия», «вой на», «землетрясение»- ведь они, при всей их абстрактности, согласись, имеют грозный характер. Или ты их тоже отвергаешь?

- Я к ним нейтрален. Что-то не улавливаю идеи.

- Какой смысл волноваться, сходить с ума, умирать от страха, если в мире происходят события, ход которых я не могу изменить. Я вмешиваюсь лишь в подвластные мне события. Правда, здесь есть одно «но». Нужно быть достаточно мудрым, чтобы отличить первые от вторых. Все людские беды произрастают от неумения их дифференцировать.

- Ты неправ, то, что ты проповедуешь,- это философия страуса, который в момент опасности прячет голову в песок. Если бы люди не боролись за мир, не создавали вакцины, не строили электростанции, цивилизация давно уже перестала бы существовать. И тот факт, что мы сей час имеем возможность разговаривать,- результат вмешательства людей, вмешательства во все, ибо человеку все подвластно.

Лиговский подошел к камину, помешал кочергой угли, сел в кресло. Флинт дремал на подстилке, изредка подрагивая во сне.

- Видел бы Хирин вашу самодеятельность,- кивнул Дик в сторону камина.- Насколько я понимаю, до такой степени переоборудовать квартиру не дозволяется. Нарушаете правила пользования…

- А я с ним в дверях разговариваю, в комнату не пускаю.

- По-видимому, вы себя чувствуете не настолько честным, чтобы позволить начальнику ЖЭКа увидеть ваши художества?- невинно осведомился Дик.

Лиговский, скрывая смущение, расхохотался, едва успев пой мать падавшую изо рта трубку.

- А ты силен,- констатировал хозяин.- Клянусь Нептуном.

Давно погасла трубка, а Лиговский! продолжал сидеть у камина. Разговор с Диком вывел его из душевного равновесия. Его всегда привлекали в Дике непосредственность, острота суждении и прямолинейность. Вот и сейчас он здорово его поддел с камином. Вспоминая весь сегодняшний разговор с Диком, Лиговский все время ощущал чувство неловкости. Он понимал, что не смог переубедить Дика. Да еще этот злосчастный камин. Явное доказательство того, что честность - понятие относительное, усмехнулся Лиговский. А ведь честность для него всю жизнь была самым главным, определяющим все его поступки качеством. Он гордился этим и нередко в шутку говаривал, что не обладает качествами, дающими основание продвинуться по служебной лестнице. Он возвел честность в абсолют, сделал ее своим идолом, которому верно служил, но оказывается -все это миф. Ему вспомнились еще несколько случаев из его жизни, когда так же, как с камином, он соизмерял поступок с принципом - кому от этого станет хуже. А раз никому, то так поступать можно.

Лиговский разволновался, вновь закурил и заходил по комнате. Пришедшие ему на ум мысли казались чудовищными. Получалось, что абсолютно честных людей нет: каждый когда-нибудь хоть в небольшом, но отступал от честности. Так может, прав Дик, и все зависит от цены, хотя и не всегда выраженной в деньгах. Как, например, со злополучным камином, где ценой было личное удобство. Да, конечно, честность по большому счету не допускает никаких отклонении. Она всегда абсолютна. В этом у Лиговского не было сомнении. А как же «ложь во спасение»? Кто осмелится назвать Ивана Сусанина бесчестным человеком? Он лгал врагу и совершил подвиг, жертвуя жизнью. Значит, «ложь во спасение» допустима? Лиговский даже остановился от этой мысли. Что ж, это, пожалуй, единственное исключение, и то, если ложь направлена на осуществление общественнополезных целей. Значит, опять какие-то мерки. Да, мерка должна быть, решил Лиговский, но все зависит от того, что принять за мерило. По какую сторону добра или зла находится точка отсчета. Ну, а камин должен быть разрушен. И Дику нужно помочь. Парнишка, видно, запутался. От этого решения ему стало сразу легко и спокойно.

Арслан понимал, если письма хранятся в сейфе, то они имеют для их владельца особое значение, затрагивают самые потайные стороны его жизни. Поэтому разговор с Сытиной обещал быть нелегким. Он не ошибся. Вначале Сытина вообще сочла ненужным говорить о письмах. Их содержание настолько лично, что вторжение кого-либо в эту сферу просто недопустимо.

Туйчиев решил идти в открытую и развернул перед Сытиной все то, чем располагает следствие.

- Поймите, Варвара Петровна, любая сфера человеческой жизни, даже самая интимная, куда вынуждено вторгаться следствие, перестает быть личной. Она приобретает общественный интерес, если дает возможность раскрыть преступление, установить истину.

- Моя переписка вряд ли поможет решению этих важных задач,- с усмешкой парировала Сытина.- Кому хочется, чтобы ворошили его грязное белье?

- Вы правы, такая перспектива не может радовать. Однако сейчас речь идет вовсе не об этом. Интересы следствия ничего общего не имеют с тем, что вы называете «ворошить грязное белье». К тому же, закон обязывает сохранять тайну следствия, и я это гарантирую. Не стану скрывать, Варвара Петровна, что выяснение содержания писем представляет исключительно важное значение.

9
{"b":"815762","o":1}