Теперь желание Сергея не казалось мне легким. Слова на карточке ухмылялись, складываясь в дьявольскую рожицу. Разочарование сменилось недоумением, затем нетерпением, приближаясь к злости. Почему я должна убивать время на эту чушь? 'Золотая Рыбка' – синоним экстремальности, к которой я хотела прикоснуться хоть кончиком пальца, но все, что чувствую сейчас – будто вынуждена ехать на старой, медленной таратайке, пока меня с насмешливым 'вжих' обгоняют другие. Это несправедливо, что плетусь в хвосте остальных, вынужденная тратить время на эту чушь. Да, я хотела стать участником ЗР, да, для этого мне пришлось потрудиться, но какова цель – победа в конкурсе? Я ожидала намного большего, и Сергей, само воплощение сверхчеловека, должен был это понимать. Как рыбка, проведшая в игре два года, он должен был осознавать, как много это значит – первая миссия и первый успех. Неужели в его представлении победа в конкурсе – это то, что мне нужно, то, что может меня удовлетворить? Я не жалуюсь, у меня чертовски крутой Старик, но неужели этому чертовски крутому Старику не могло прийти в голову, что и желания у него должны быть чертовски крутые? Во мне не прибавится сил, если сошью кукольное платьице или нарисую на стекле толстяка – только пострадает самооценка и появится ощущение утекшего сквозь пальцы драгоценного времени, убитого на подобный бред. Это несправедливо.

  Я понятия не имею, за что взяться. Часы приговаривают вечер, затем полночь. Серый_Мыш мчится искать дом с привидениями, ЦаревнаЛягушка фотографирует медвежонка, Сергей отписывается по пути в Припять, прыгает с самого высокого в мире банджи Tuman, а я все еще не знаю, на какую чушь отправить заявку. Несколько раз я начинала заполнять формы, но каждый раз меня крючило, и я сворачивалась. Мне достаточно того, что я провела бессмысленно и бесполезно немалую часть своей сознательной жизни, и теперь, когда осознала это и попыталась изменить – вновь вернулась к тому же. Меня корежит так, словно проглотила лимон. Меня выводит из себя эта тупиковая ситуация. Я ждала два месяца – чего? Чтобы шить трусы собачке? Разрисовывать чьи-то веки?

  Мне нужно успокоиться.

  Время уже за полночь, через несколько часов мне на работу, но кроме несварения желудка прогресса нет. Я щелкаю кнопкой мыши. В тишине раздаются нервные, напряженные клики, похожие на тиканье механических часов. Вначале на них не обращаешь внимания, они так же естественны как дыхание или зевота, но, усыпив, таким образом, бдительность, они начинают исподволь вторгаться в сознание. Через некоторое время, отвлекшись от основного занятия и слушая внезапно наступившую тишину в собственной голове, вдруг с удивлением задаешься вопросом 'Как можно было не замечать их раньше?' – так громко и беспощадно они тикают. И, вернувшись к делу, уже не можешь их не слышать. Теперь их ненавязчивость превращается в назойливость, они словно отыгрываются за то, что были так незаметны раньше и мало-помалу, клик за кликом, за это мстят. В раздражении я отключаю мышку и пользуюсь тачпадом, но призрачные клики продолжают раздаваться в моих ушах, не давая сосредоточиться ни на чем ином. Доведя себя до кипения, ложусь спать, но теперь вместо кликов в уши врезается биение собственного сердца, особенно гулкое в наступившей тишине.

  Мне не уснуть. Долгожданное спокойствие выливается в ту форму легкомысленной апатии, которая стирает все границы между тем, что допустимо и приемлемо и между тем, что бессмысленно и пусто, поэтому начинаю заполнять заявки на все подряд. Написать статью про родной город? Хорошо. Снять видео про состояние наших дорог? Отлично. Выслать пошаговый отчет с рецептом блюда? Прекрасно. Придумать логотип новому магазину? Великолепно. Создать новую форму макарон? Нет проблем. Изменить дизайн булавки? Сейчас займусь. Время поджимает. После работы я прихожу домой, позволяю себе полтора часа сна, а затем погружаюсь в мир рифмоплетства, кройки и шитья, рекламы и тому подобной ереси. Я покривила бы душой, если бы сказала, что более достойных конкурсов нет – они есть, но не в пределах того временного промежутка, который имеется в моем распоряжении, поэтому мой удел сейчас – считать мгновения, утекшие сквозь пальцы. Яд в моей слюне закончился, поэтому остается только презрительно кривить губы и подписываться на новый бред, испытывая холодную ярость при мысли о том, что остальные участники не вынуждены так бездарно тратить свое время.

– Немножко уже осталось, – говорит коллега, – потерпи, скоро летние каникулы, там и отдохнем.

– Да.

  Мы сидим в препараторской, отгородившись от бессвязного гама, заполнившего коридоры, сидим, закрывшись на ключ, оберегая покой и тишину. У каждого из преподавателей свой ключ. Выходя, мы тщательно закрываем дверь, даже если внутри кто-то остается. Особенно если внутри кто-то остается, ибо каждую перемену находится студент, который считает, что для преподавателя честь, пренебрегая отдыхом, выставить ему оценку в зачетку, или повторить ему домашнее задание, или взять у него объяснительную. Закрывая остальных на ключ, мы проявляем о них заботу. Вначале мне казалось это дикостью, но после того, как к одной из моих коллег зачастил студент, обожавший рассуждать об СССР и Жукове, не могу представить, что может быть иначе.

– Красивый браслет, – замечаю я.

  Это не пустые слова, даже уставшая я истинно по-женски замечаю украшения.

– Интересный, правда? Я его выиграла.

  Она вытягивает руку так, чтобы солнечные лучи падали прямо на браслет, заставляя камни оживать. Блики плавно скользят по металлу, сливаясь с блеском крашеных стекол. Прекрасный летний вариант: ярко, дешево, ненадолго.

– Серьезно? А где?

  Мы не общаемся за пределами этих стен. Характер наших отношений можно отнести к личной симпатии и профессиональному общению. Мы делимся тематическими планами, советами, жалобами, курьезными случаями и пустяками – но свято не касаемся личной жизни. Я знаю, что у нее есть жених – проболталась одна из старых коллег – но и только. Я не знаю, когда у нее свадьба, есть ли у нее дети или какие у нее планы на отпуск. Еще меньше она знает обо мне, и меня задевает мысль о том, что собственное мое нежелание распространяться о себе вызвано не тактом и профессионализмом, а отсутствием каких-либо событий в принципе.

– В 'Леди Мэриен'. Они на днях новый бутик открыли, разыгрывали подарки для покупателей.

– Да? Даже не знала, что они снова открываются. Нужно заглянуть как-нибудь.

– Они и на Прибрежной открываются, в новом центре. Вроде завтра или послезавтра. Поезжай, наверняка там тоже будут призы.

  Завтра или послезавтра? Раньше я бы так и сделала, не из-за подарка – из-за возможности развеяться, увидеть людей, окунуться в атмосферу искусственного коммерческого праздника; но сейчас это даже звучит глупо. Каждое упущенное мгновенье, не потраченное на желание Сергея, воспринимается сейчас особенно остро. Даже во время пятиминутных перемен я продолжала возить ручкой по блокноту, вычерчивая линии или подбирая созвучные слова, что уж говорить про утраченные часы. Теперь часы – это роскошь, а я бьюсь за каждую лишнюю минуту, сторицей окупая предыдущее свое безделье. Иногда за эскизом на меня накатывает злость, заставляя до скрежета сжимать зубы. Причин для нее несколько: осознание того, сколько всего могла сделать раньше, ненависть на Старика за столь нелепое желание, понимание того, насколько меня опережают другие участники. Исход всегда один – я заставляю себя успокоиться и по самую макушку зарываюсь в бумаги.

  Я распланировала свой день, взвешивая каждые шестьдесят секунд. Подъем в пять утра. Утром голова свежее и работается легче, поэтому набрасываю несколько основных идей, затем собираюсь на работу. Пары начинаются в восемь, до остановки идти шесть минут, автобусы по моему маршруту ходят часто, но даже с подобной частотой ждать надо по крайней мере минуту. На дорогу уходит двадцать две минуты. Колледж расположен на противоположной от остановки улице, и при неблагоприятном исходе нужно ждать у светофора полторы минуты, чтобы перейти дорогу. Еще две минуты ходьбы – и я на месте. Итого на весь путь уходит тридцать две плюс минус одна минута. Следовательно, из дома я могу выйти в двадцать минут восьмого – несколько минут на работе мне требуется, чтобы подготовиться к занятиям. Это значит, что с утра, за вычетом времени на общепринятые процедуры, у меня остается на задание один час пятьдесят минут. Занятия заканчиваются в половине второго, еще час отводится на методические работы, в половине третьего, максимум в три, я собираюсь в обратный путь. Расчет тот же, разве что в этот раз остановка ближе – минус две минуты. Прибавляем время на переодевание, умывание, прием пищи, и в четыре или четверть пятого я берусь за желание. В районе восьми делаю перерыв на полчаса, дышу свежим воздухом на балконе, проветриваю комнату, перекусываю, затем вновь бросаюсь на наброски. В половине одиннадцатого начинают слипаться глаза, еще тридцать минут заставляю себя работать, и уже в одиннадцать засыпаю как убитая. За день выходит восемь с половиной часов трудоспособного творческого времени. Этого мало.