– Серьга. Это не простая серёжка, а маркер. Мы знали, что ты жива, и с тобой более-менее все в порядке. Мама гнала нас тебя искать, но я решил, что раз ты не в беде, то тебя отвлекло что-то важное. Это было не самое простое решение, но я доверяю тебе, Вась. Ты бы не заставила нас волноваться из-за какого-нибудь пустяка.

– Спасибо, пап! – у Василисы защипало в глазах, и она обняла отца, пряча лицо на его груди. – Ты себе не представляешь, как для меня важно было это услышать.

– Не злоупотребляй этим, дочка. Мы всё равно очень волнуемся.

***

Вечером, аккурат к ужину, заявились Данька и Одри.

– Я просто показал ей дорогу, – сказал парень, извиняясь, – вас не так просто найти.

– Заходи, Дань, мы не против. Будете ужинать?

– Не откажемся, – деловито сказала Одри. – У меня растущий организм, мне сказали.

– Пойдём, – засмеялась мама, – дадим ему корм для роста.

После ужина, Данька спросил:

– Мне прямо неловко это говорить, но можно я снова похищу ненадолго вашу дочь? Клянусь, мы не покинем Центр! Просто у Ирки сегодня день рождения.

– Что же ты не предупредил! – возмутилась Васька. – У меня же нет подарка!

– Ира категорически запретила дарить ей подарки. Не любит она этого.

– Цветы купите, – сказал папа. – Здесь же есть цветочные магазины? Заскочите по дороге. Денег дать, Вась?

– Нет, у меня, кажется, есть. На цветы точно хватит.

– Только, пожалуйста, – вздохнула мама, – купите их в магазине, а не отправляйтесь по Дороге за тридевять миров, чтобы спереть их с какой-нибудь императорской клумбы. Да-да, Васька мне немного рассказала о ваших приключениях.

– Только честная покупка! – заверил Данька. – Никакого криминала. Отведём Одри в общежитие и заскочим.

В маленьком цветочном магазине на углу скучает продавец. Сидит на стуле в плаще с капюшоном, лица не разглядеть.

– Кому? Девушке? Сколько ей? Восемнадцать исполнилось? Что любит?

– Слушать музыку, носить чёрное, рисовать, – задумчиво сказал Данька. – Может, вы нам просто продадите готовый букет?

– Готовые букеты дарят тёщам на именины, вручают начальницам на юбилеи и приносят на похороны надоевших коллег.

– Ого, как сурово! – удивилась Васька.

– А ты как думала! Флористика – это искусство! Итак, на чём мы остановились?

Вышли из магазина через полчаса, задумчиво рассматривая образец искусства флористики.

– Я бы назвала его «взрыв торта на клумбе», – сказала Васька.

– В недрах свалки мятого целлофана, – уточнил диагноз Данька.

– Почему мы позволили всучить нам это?

– Не знаю. Гипноз какой-то.

– Мы, правда, собираемся это дарить?

– А что ещё можно с ним делать?

– Пугать лошадей, например. Думаю, этим букетом можно остановить таранный удар рыцарской конницы или разогнать монгольский тумен.

– Здесь нет лошадей, насколько я знаю. Ладно, в конце концов, Ира – художница и корректор. То есть, вдвойне сумасшедшая. Вдруг ей понравится? Безумцы непредсказуемы.

– По крайней мере, мы будем оригинальны, – вздохнула Василиса.

***

Дверь сначала долго не открывали, потом кто-то щёлкнул замком и скрылся в темноте коридора.

– Последний шанс избавиться от этого флористического безобразия, – сказала Василиса. – Можно оставить на площадке, а потом не признаваться, что он наш.

– Нет уж. Мы в ответе за то, что нам всучили. Примем свой позор с достоинством и смирением.

Гости разместились в комнате с камином. Их немного – человек пять. Все в тёмных очках, отчего собрание похоже на выездной слёт сварщиков.

– С днём рождения, – сказал Данька, всунув Ирке в руки букет. – Всего, как говорится, и побольше.

Девушка с подозрением покрутила образец искусства флористики, осторожно заглянула внутрь.

– Дань, кто свил это гнездо? И почему ты принёс его мне? Я не хочу высиживать птенцов такого неаккуратного существа…

– Это авангардный букет, созданный специально для тебя, – призналась Василиса. – Возможно, в нём есть какая-то скрытая от нас гармония. Поздравляю с совершеннолетием. По правилам моего родного мира, ты…

– Вась, я из того же среза. Ты не знала?

– Нет, мне никто не сказал.

– Неважно. Спасибо за поздравление. И за… э… букет. Раз вы настаиваете, что это он. Оттуда точно никто не вылупится?

– Выброси, если сомневаешься, – отмахнулся Данька. – Мы хотели как лучше, но ты же меня знаешь…

– Нет уж. Я нарисую с него натюрморт и подарю тебе. На твои восемнадцать.

– Это будет жестоко, но справедливо, – признал Данька.

– Пойдёмте. Сейчас Сеня петь будет.

***

– А вот и амбассадор модного безумия, – представил Василису Сеня. – Именно эта девочка заразила наше сообщество проклятой песенкой, которую поют теперь все. Особенно те, кому вовсе бы рот разевать не стоило.

– Извините, я не специально, – смутилась Васька.

– Это негласный девиз корректоров, – засмеялась чернокожая девушка лет двадцати, с резко контрастной седой шевелюрой, образующей вокруг головы белый шар мелкокурчавых волос. – Я Абигейл, будем знакомы.

– Василиса. Я не корректор.

– Я вижу. Не комплексуй, мы не гордимся этим. Быть корректором – не привилегия.

– Итак, песня! – Сеня подтянул к себе гитару. – Морская иркопоздравительная.

Как нам поздравить прекрасную Ирку,Как нам поздравить прекрасную Ирку,Как нам поздравить прекрасную Ирку,Этим ранним утром?Может, схватить её нежно за шкирку,И запустить по паркету впритирку,Чтоб прокрутить в Мультиверсуме дырку,Этим ранним утром?

– Следующий! – Сеня ткнул пальцем в паренька с крашеными в синий цвет волосами. – Но предупреждаю, на «Ирку» больше рифмы нет!

Пусть её жизненный путь будет гладким,Пусть угощение будет сладким,Чтобы в конце разгадать все загадки,Этим ранним утром!

– Рифма не идеальная, но принимается! – кивнул Сеня. – Следующий!

Корректоры явно подготовились – каждый пропевал свой куплет в меру вокальных возможностей, не всегда попадая в ритм, но уверенно. Пока очередь дошла до Василисы, она тоже успела сочинить кое-что:

Хотя мы с Иркой мало знакомы,Я б ей всегда подстелила соломы,Чтобы её миновали обломы,Этим ранним утром!

– Спасибо, ребята, было очень трогательно, – сказала Ирина, – вы меня прям засмущали. Кстати, Василиса, я как раз сегодня закончила твой портрет. Пойдёмте все смотреть? Дань, прихвати заодно ваш куст. Для гостиной этот артобъект немного слишком авангардный.

Васька ожидала от портрета… Сама на знала чего. Однако он оказался вполне узнаваемым, даже несмотря на то, что девушка на нём заметно старше, строже и красивее. И всё же было там в нём нечто, намекающее на струну под током. Почти неуловимый второй слой, скрытый смысл, непонятный намёк.

– Заметила? – спросила Ирка, глядя, как Василиса разглядывает картину под разными углами, пытаясь уловить это, спрятанное.

– Заметила, – кивнула Васька, – но сама не понимаю, что.

– Круто, Ирина, ты реально талантище, – сказала скуластая низкорослая девушка с чёрными гладкими волосами, сняв очки. – Это даже немного пугает.

Её синие глаза оказались узкими и раскосыми, странно смотревшимися на круглом плоском лице.

– Я могу тебе показать, хочешь? – спросила она Василису.

– Ты эмпатка?

– Да. У нас это часто бывает.

– Я знаю. Я не против.

Круглолицая взяла её за руку. Мир вокруг вспыхнул красками, и раздвинулся в объёме, как будто стены стали полупрозрачными декорациями, за которыми проступили механизмы, приводящие их в почти незаметное движение, непонятно откуда и куда. Может быть, из прошлого в будущее. Стоящие вдоль стен картины обрели глубину, и как будто превратились в окна, ведущие в некое специфическое безумие. То, что Василиса видела на них обычным зрением, теперь кажется только случайным налётом пыли на стекле. Сами рисунки сделаны там, внутри, на неевклидовых плоскостях метареальности. И её портрет — это не только лицо, которое у неё может быть однажды будет, но и струна под током, которая неким странным образом и есть настоящая она.