Он пошёл им навстречу, демонстративно сжав кулаки.

– О, что я слышу! – засмеялся их лидер. – Злой язык дискриминации! Да ты, наверное, из «голубой гвардии»? И где же твоя Спасительница? Спасёт ли она тебя?

– Сам справлюсь, – сказал Штефан и врезал ему с правой.

Хотя нападавших было пятеро, в узком проходе они только мешали друг другу. Быстро сбив с ног двоих самых активных, Штефан легко обратил в бегство остальных. Этих двух он просто, раскрыв дверь, выкинул на снег.

– И не возвращайтесь, черноглазики! – сказал он им и вернулся обратно.

Анджей поаплодировал ему:

– Прямо герой!

– Папа был боксёром, – сказала ребятам Лорена. – Но зря он, на самом деле.

Зазвенело разбитое стекло, в окно влетела и покатилась по полу дымящаяся бутылка. Штефан, чертыхаясь, залил её фитиль из чайника, но вторая разбилась о стену и потекла по ней жидким огнём.

– Лорена, огнетушитель! – закричал он. – Ах вы, гады, ну я вам сейчас…

Он быстрым решительным шагом пошёл к двери, но с улицы раздались выстрелы. Стеклянная дверь осыпалась на пол водопадом осколков. Штефан вдруг остановился, как будто наткнулся на что-то, и, покачнувшись, упал лицом вниз.

– Папа, папа! – закричала Лорена, кинулась к нему, упала на колени и попыталась перевернуть. Мужчина был слишком тяжёл для неё, Василиса с Данькой кинулась помогать.

В дверь ворвался один из тех, кого Штефан нокаутировал. В его руке был большой никелированный пистолет, который он держал самым дурацким образом – завалив набок.

– Получите, бледноглазки! – завопил он и начал палить во все стороны.

Попасть в кого-то таким образом можно было только случайно, и он не попал. Анджей и Уни тут же полезли под столик, огонь перекинулся на ковёр и занавески, помещение быстро затягивало дымом.

– Папа, папа, вставай, что ты… – твердила Лорена, но, когда они перевернули Штефана, Василиса сразу поняла, что он уже не встанет.

По нелепой случайности, пуля, пущенная наверняка наугад и не прицельно, человеком, который даже не умеет толком обращаться с оружием, попала ему точно в сердце.

– Он умер, Лорена, – сказал Данька. – Мне очень жаль.

– Не может быть… Не может быть! Так не должно быть!

– Всем выходить с поднятыми руками! Полиция! – раздался усиленный мегафоном голос снаружи.

Дым подсветился красными и синими всполохами мигалки. Стрелявший тут же кинул на пол пистолет, поднял руки и выскочил на улицу, громко крича:

– Это не я! Это они! Я свой, офицеры! Я темноглазый брат! Это они начали стрелять!

– Надо уходить, – сказал Данька.

– А как же Лорена? – спросила Василиса.

– Мы ей ничем не поможем.

– Никому не двигаться! – закричал ворвавшийся в дверь человек в форме.

Он явно принадлежит к фенотипу темноглазых, лицо злое и сосредоточенное, в руках оружие. За ним вошли ещё двое – мужчина и женщина, тоже смуглые.

– Он убил его, – сказала Василиса.

– Заткнись! – рявкнул на неё полицейский.

– Застрелил. Вон его пистолет, – сказал Данька и показал рукой в угол.

То ли этот жест показался полицейским угрожающим, то ли им просто не хотелось слышать то, что говорили ребята, – темноглазая женщина вскинула шокер, раздался негромкий хлопок, и в тело Даньки впились иглы на тонких проводках. Щёлкнул разряд, парень дёрнулся и упал на пол, прямо в лужу крови Штефана.

– Следующий выстрел – на поражение! – предупредил полицейский, обводя помещение пистолетом. – Я не шучу! Не двигаться! Молчать!

Все замерли и замолчали, только неудержимо плакала над телом отца Лорена.

Глава 5. Носители эмоционального интеллекта

– Имя, фамилия, номер айди, – равнодушно спросил офицер.

– Меня зовут Василиса Ивановна Рокотова, а айди у меня нет. Я… Туристка. Туристка, да.

– И этот тоже турист? – ухмыльнулся полицейский, кивнув на лежащего в углу камеры бесчувственного Даньку.

– Это Данька, то есть Даниил. А фамилии я не знаю, и айди у него, наверное, тоже нет.

– Ага, путешествуешь с ним, значит, не зная фамилии. Очень убедительно, очень. И имена прям такие обычные. Ничего получше не придумала?

– Это правда!

– А как же! Верю-верю! – заржал он. – Вы, бледноглазки, вечно считаете, что умнее всех. Но знаешь, что? Мне плевать. Все вы просто бледные уроды с раздутым самомнением. На плантации у вас будет время, чтобы придумать имена получше. Хотя звать вас будут «Эй, урод!»

Он развернулся и пошёл по коридору, насвистывая. И Васькин растерянный вопрос: «Какой плантации»? – повис в воздухе.

– Плантации травки, – пояснил мужчина из соседней камеры.

Их разделяют только решётки. Кирпичная задняя стена, украшенная железным унитазом и рукомойником, три решётчатых стенки, в передней дверь, тоже из решётки. Закрытая, разумеется. Из-за этой прозрачности Василиса никак не решается воспользоваться унитазом, хотя необходимость этого трагически нарастает.

– Шокером? – показал на Даньку разговорчивый сосед.

– Да, – подтвердила девочка.

– Парень щуплый, может и полсуток проваляться. Они теперь всегда долбят на полной мощности, озверели совсем. Глушат и гребут, не разбираясь, всех подряд. Я Бен.

Сосед на вид лет сорока, плотный, мускулистый, слегка небритый. Блондин с голубыми глазами, как и все в камерах вокруг. А вот полицейские – как один смуглые.

– Василиса.

– Да я слышал. Не то чтобы я на стороне полисов, но ты, и правда, могла бы придумать что-нибудь убедительнее. Впрочем, твоё дело. Ты про плантации спрашивала? Так вот, если за вами ничего тяжёлого не висит, то вас утром выведут на суд, быстренько выпишут годик или два – как у судьи настроение будет, а то может, и три, – и на плантарь, травку растить. Сейчас зима, так что для начала в теплицу, а весной уже на грунт переведут.

– Но мы же ничего не сделали! Я так и скажу на суде!

– Смешная ты. На суде говорит судья! «Нарушение общественного порядка, статья восемь, дробь двадцать два, часть третья, два года исправительных работ, следующий бледноглазый придурок!» – процитировал сосед со знанием дела. – Полторы минуты на каждого, а то на обед опоздает.

– А судья тоже, ну…

– Черноглазый? Здесь, знаешь ли, уже можно говорить свободно. Привилегия тех, кто на дне. Да, конечно, он из этих. Нормальные юристы в такой грязи не копаются.

– И полицейские все…

– Ты что, не разглядела? – хмыкнул он. – А кто, по-твоему, должен улицы топтать? Раньше сержантский состав был из наших, но, когда темноглазых начали повсюду целовать в их смуглые задницы, любой чернолупый воришка орал на суде, что при аресте его отдискриминировали по самые гланды, и все верили ему на слово. Наших полицейских лишали званий и пенсий, выкидывали из рядов… Остальные просто уволились. Одна радость, темноглазые такие раздолбаи, что и в тюрьме у них бардак. Даже не обыскали, прикинь? Хочешь курнуть? У меня есть косячок.

– Нет, я не курю. Я думала, травку курят только…

– Чернопырые? Ну, так-то да, но всякие хреновые привычки быстро расходятся. Ещё скажи, что вы, молодёжь, не слушаете этот чернопырский «бум-бум-бум», который они считают музыкой…

Василиса неопределённо пожала плечами, но сосед не ждал ответа. Ему явно было скучно и хотелось поболтать.

– Ты сильно не переживай, – сказал он, – подумаешь, на плантарь закатают. Хреново, конечно, что ты красивая, могут быть проблемы. Ну, понимаешь, какого рода. А так, сколько бы нам ни дали, готов спорить, что мы и полгода не просидим.

– Почему? – Василиса поправила голову Даньки на своих коленях.

Он всё ещё без сознания, бледный, но дышит ровно. Она периодически вытирает ему пот со лба, но он не чувствует.

– Потому что, девочка, оно дольше не простоит!