— Да, это так. Мы были как пара палочек для еды: всегда вместе, всегда в гармонии. Я думала, что так будет всегда, даже когда настанут не самые простые дни. Как счастливы мы были! Но, как говорится, «большие радости, горькие слезы».

Они продолжали делиться болью. Мне казалось, что они были по другую сторону странной высокой стены, и, что бы я ни делала, мне было до них не достучаться.

Потом Элен рассказала нам о самом нападении.

— Четыре года назад японские войска высадились на берег залива Ханчжоу и пошли на Нанкин. Они убивали и уничтожали всё и всех на своем пути. В это же время другие японцы, которые, как тогда казалось, мирно жили на китайской земле, запускали воздушные шары в Шанхае и других городах по всей стране. На шарах было написано: «Миллион японских солдат высадился к северу от Ханчжоу». Эта надпись должна была деморализовать китайскую армию, — сказала Элен.

— Но что, если это было правдой?

— В то же самое время в Сучжоу незаметно вошла еще одна группа японских войск. — Элен приложила руку к груди. — Тот шрам, который вы видели, достался мне не в результате автокатастрофы. Его оставил на мне штык. Как жаль, что я тогда не умерла.

— Но ты выжила и выкарабкалась, — возразила Руби.

— Японцы решили, что я умерла. Я пролежала там до самой ночи, а потом стала переползать с одного поля на другое, в грязи и жиже, как водная змея. Днем я спала. Я потеряла счет времени и превратилась в ходячий труп. Мне нужно было добраться до Шанхая, где я могла рассчитывать на помощь сил международного урегулирования. Не знаю, сколько у меня ушло времени, чтобы пройти семьдесят пять миль или около того. Добравшись до места, я пошла в американское посольство. Сначала меня отказывались пропускать в ворота. Вы можете себе представить, как я тогда выглядела. Но когда я заговорила, они услышали, что я — американка.

В результате ее посадили на корабль и отправили на юг, к родным.

— В Китае судьба вдовы находится в руках родни мужа, — продолжила Элен свой рассказ. — Они могут взять на себя заботу о ней, но могут и вышвырнуть на улицу. Но вся семья моего мужа была убита, поэтому обо мне позаботиться было некому. Моим родителям пришлось взять меня к себе и вернуться вместе со мной в Сан-Франциско. Меня сторонились все: девочки, с которыми я ходила в школу, и женщины, с которыми я работала на телефонной станции. Никто не хотел заразиться моим невезением. И все из-за япошек. Это они поломали мою жизнь.

Какое-то время она помолчала, потом добавила:

— В тот день, когда ты, Грейс, пригласила меня на прослушивание в «Запретный город», я пошла, потому что терять мне было нечего. Ты спасла меня от многих десятилетий традиционного китайского вдовьего траура.

— Хоть я и не имела никакого отношения к твоим бедам, как ты терпела мое присутствие? — спросила Руби. — Должно быть, каждый раз, видя меня, ты…

— А как восприняла это твоя семья? — перебила ее я.

— Со дня смерти Лай Кая моя жизнь превратилась в бездонную пропасть страданий, наполненную и холодом, и жаром одновременно. Я стала изгоем в собственной семье. Меня никто не замечал — ни родители, ни братья. Никто, кроме Монро. Отец считает, что жена принадлежит мужу, даже после его смерти. Замужество дочери подобно выплескиванию воды из чаши, — горько повторила она. — Для меня будущего не существовало, потому что меня не взял бы в жены ни один достойный китайский мужчина. Я действительно была бесполезной веткой на нашем семейном древе, напоминавшей всей родне, что я выжила там, где остальные погибли. Отец сказал, что теперь, как у вдовы, у меня только одна цель: достойно дождаться смерти. Тогда я еще надеялась, что смогу сделать что-то, что заставит его снова признать мое существование. Но после того как он увидел меня в клубе… в общем, сами понимаете, что было. Ему настолько не было до меня дела, что он даже не стал препятствовать моей работе в клубе, хоть потом и сказал, что мои бесстыдство и порочность не знают границ и что я позорю и унижаю всю семью. Я запятнала себя как вдова, и лучше бы мне наложить на себя руки, раз уж не умерла тогда с мужем. А коль скоро я не нашла в себе сил умереть, то должна жить непорочной вдовой. Я ведь оступилась всего один раз. Мне показалось, что Тим сможет стать мне утешением. Ну, этого не вышло, но зато теперь у меня есть Томми. — Ее глаза снова заблестели от слез. — Эдди подарил мне возможность снова стать непорочной вдовой.

Когда Элен собралась домой, было около часа ночи. Она пережила такую трагедию! Казалось, она не позволит ни тем событиям, ни нынешним разрушить нашу дружбу. Мы должны были выдержать.

— Мне очень жаль твоего брата, — сказала она Руби.

— А мне — твоего мужа, — откликнулась Руби.

Элен обняла Руби на прощание и ушла, не сказав мне почти ни слова. Мне хотелось поговорить с Руби обо всем, что выпало на долю Элен, и о том, как это на ней сказалось, но лицо моей подруги было мрачным и решительным.

— Ты ведь захочешь, чтобы я съехала, — сказала она. — Я сейчас начну упаковывать вещи…

— Нет. — Я твердо покачала головой.

— Грейс, я теперь враг. — Она не поднимала взгляда. — ФБР обязательно придет за мной. Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности из-за укрывательства преступницы.

Я напомнила ей, что она сама только что сказала: она не имеет никакого отношения к тому, что произошло с Элен. И уж точно она не виновата в нападении на Перл-Харбор.

— Ты не преступница. Ты моя подруга.

Руби подняла глаза, в которых сквозила робкая надежда. Я немного подумала, прежде чем добавить:

— Я от многого сбегала в своей жизни, поэтому говорю тебе о том, что знаю не понаслышке. Не делай резких движений. Давай посмотрим, что будет дальше.

После этих слов Руби села на пол и закрыла лицо руками.

Через три дня после бомбежки Перл-Харбора на острове Сокровищ приземлился самолет с дырками от пуль на бортах. Его обстреляли, когда он летел над атоллом Уэйк. Через день после этого Сан-Франциско и Западное побережье были названы Западным театром военных действий, а главнокомандующим назначен генерал Девитт. На холмах вокруг моста Золотые Ворота город ощерился противовоздушными орудиями, прожекторами и радарами. На китайские самолеты теперь возложили новые обязанности: перевозить военных и медикаменты между Сан-Франциско и Перл-Харбором. Остров Сокровищ превратился в доковую станцию для дирижаблей, патрулировавших побережье. У берегов разместили около четырехсот водных мин. Между Сан-Франциско и Саусалито была натянута специальная сеть, которая открывалась и закрывалась особым тяжелым буксирным судном, чтобы впускать и выпускать дружественные суда.

Мы с Руби сшили светонепроницаемые шторы и завесили окна. После полуночи был введен комендантский час, что помешало бизнесу не только «Запретного города», но и всех клубов и баров побережья.

Мы теперь пугались собственной тени, нам везде мерещились враги. Жителям японского происхождения было велено сдать фонарики, фотоаппараты и кухонные ножи — на всякий случай. Рожденные в Америке сыны и дочери Золотого Запада организовали кампанию под девизом: «Избавимся от япошек! Они все шпионы!» В клубе Чарли раздал всем своим работникам значки, на которых было написано: «Я — китаец», — и попросил носить их не снимая.

— Я хочу, чтобы все мои девочки были в безопасности. Мне нет дела до того, что кто-то из вас может оказаться японкой. Для меня вы — мои девочки, мои роскошные танцовщицы. Вы работаете на меня.

Он был не единственным владельцем клуба, который занял такую позицию в этом вопросе. Большинство владельцев развлекательных заведений, в которых работали японские танцоры или музыканты, решили пока не замечать их происхождения, потому что у них были клиенты, которых надо было развлекать, и им надо было зарабатывать деньги. Публика приняла значки и то, что они символизировали: осознанное безразличие. Они аплодировали, когда Чарли стал начинать и заканчивать каждое шоу словами: «Потреплем япошкам нервы!»