Около восьми часов вечера Грейс сварила суп из консервов. Мы не отходили от радио. Каждые пятнадцать минут я звонила на телефонную станцию, но по-прежнему безрезультатно.

В полночь мы с Грейс легли спать на одной кровати. Мы цеплялись друг за друга, словно тепло наших тел могло прогнать страх и панику.

На следующее утро мы первым делом включили радио. Президент Рузвельт объявил войну Японии. Началась мобилизация, Военно-морские силы приводились в боевую готовность.

В полдень пришел Джо. Он выглядел таким же обеспокоенным, как и мы. Все было очень, очень плохо.

— Если япошки нанесли удар по Перл-Харбору, значит, они могут напасть и на Сан-Франциско? — спросила я.

У меня гудела голова. Я уже стала подозревать самое худшее, как и Грейс, и признаком того, что моя вера в благополучный исход пошатнулась, стало это слово — «япошки». Я произнесла его.

— Такое может случиться?

— Нет! — решительно ответил Джо.

— А почему? — И я повторила то, что слышала по радио от комментатора: — Японские подлодки могут незаметно подойти к берегам Калифорнии!

— По-твоему, жителям Нью-Йорка надо бояться нападения со стороны Германии, которая находится от них в трех с небольшим тысячах миль? — Он говорил в своей университетской манере, уверенно, умно и эмоционально. — Разумеется, этого не будет! Поэтому и мы не будем беспокоиться о том, что Сан-Франциско или любой другой город на Западном побережье подвергнется нападению Японии, которая от нас в пяти тысячах миль.

Этот парнишка был нашпигован пропагандистскими речами, как рождественский гусь, но я не стала уточнять, что США не находятся в состоянии войны с Германией, поэтому нет оснований ожидать нападения со стороны нацистов.

В восемь вечера в квартире пропало электричество. Мы провалились в кромешную тьму. Вот и все!

— Грейс, ты здесь? — Голос мой предательски дрожал.

— Здесь, — отозвалась она так сдавленно, будто папаша сжал ее горло своими ручищами.

— Джо?

— У вас есть свечи? — спросил он.

А вот это было новостью! Никогда раньше я не слышала у мужчины такого мертвого, лишенного эмоций голоса.

Выглянув в окно, мы увидели, что в Чайна-тауне, а может, и во всем Сан-Франциско тоже нет света. Непонятно было, что случилось и что может случиться дальше. Кто знает, может, нам осталось жить считаные минуты?

Так мы и сидели, боясь выйти даже к соседям. Весь дом погрузился в тишину. Люди готовились к смерти.

Когда три часа спустя свет включился, я разрыдалась. Грейс пыталась меня успокоить, но на мою голову свалилось слишком много переживаний: я не знала о судьбе родных и боялась завтрашнего дня. Я смотрела на Джо, отчаянно желая, чтобы он сделал хоть что-нибудь, но он был не в силах что-то изменить. Все это время мы просидели в гостиной. Никто из нас не спал. Весь город замер в мучительном ожидании.

Джо ушел домой на рассвете. Перед его уходом по радио передали, что пятнадцать вражеских самолетов взлетели с авианосца, стоявшего неподалеку от берега, и вошли в воздушное пространство США над Сан-Хосе. Оттуда часть самолетов полетела на север, а часть — на юг. После полуночи они вернулись, но перед рассветом вылетели снова.

Мы перепугались до полусмерти, особенно когда генерал-лейтенант Девитт, старший офицер в Пресидио^[22], объявил:

— Люди, вы, кажется, не осознаете, что находитесь на войне. Вдумайтесь хорошенько: вчера вечером над вашими головами летали вражеские самолеты! Я поясню: японские вражеские самолеты!

Его паника утроила нашу. После этого началась эвакуация — жителей прибрежных городов, Санта-Круз, Монтеррей, Кармел, переселяли в глубь штата. Кто-то из репортеров говорил, что самолеты летели слишком высоко, чтобы бомбить. Должно быть, это была разведка. Но нашлись и те, кто сочли эту историю сфабрикованной, а все, с ней связанное, — бредом, на что Девитт зло ответил, что самолеты были отслежены вплоть до мест посадки в море.

— Вы действительно считаете это фальшивкой? — возмущался он. — Да кто в своем уме вообразит, что армия и Военно-воздушный флот начнет сочинять подобные истории!

Связаться с родителями по-прежнему не удавалось.

В два с небольшим пополудни зазвонил телефон. Оператор велел мне ждать соединения. Минуты ожидания тянулись невыносимо долго. Пришла Грейс, чтобы поддержать меня. А потом я услышала голос Йори.

— Кимико?

— Да, это я, — ответила я по-английски.

Брат не произнес больше ни слова, но я слышала его дыхание. Через тысячи миль я вдруг ощутила, что нахожусь рядом с ним, в нашем доме на побережье. За резкими, рваными звуками дыхания брата, пытавшегося успокоиться и взять себя в руки, я ощущала пустую оглушительную тишину. Со мной должен был говорить не он.

— Йори?

— Сумимасенга, прости, но…

Йори давился словами, я судорожно дышала. Он произносил фразу, потом следовало полное боли молчание, — и перед моими глазами вставали знакомые образы.

Обычно моя семья по воскресеньям бывала дома, но отец сказал братьям, что им нужно будет спустить лодку на воду… Йори спросил отца, пора ли бросать сети… Я сотни раз видела отца и братьев за этим занятием. Но по мере продолжения рассказа Йори мой мозг отказывался воспринять, увидеть то, что он говорил.

Японские бомбардировщики и штурмовики появились с юго-востока, завывая двигателями над Даймонд-Хэд… Йори издалека услышал звуки падающих бомб и ритмичное клацанье пулеметной очереди… Хидео и папа были возле штурвала, и папа развернул лодку, которая полетела назад, к причалу… Хидео бросился к корме… Над головой у них пронесся единственный американский самолет, нырнул вниз и стал поливать лодку из орудий…

— Хидео… разрезало… пополам… — всхлипывал Йори, его так трясло, что я с трудом разбирала слова. — Я видел это, Кимико. Видел своими глазами. Он мертв.

У меня подкосились ноги, и я рухнула на пол.

— Что с папой? Где он?

— В ту ночь к нам пришли. Какие-то люди. Они конфисковали лодку…

— Где папа? — прошептала я в трубку.

— Они ворвались в дом. Обыскали все шкафы и кладовки. Они забрали отца и маму. Не знаю куда. Те люди из ФБР сказали только, что считают, будто мама и папа участвовали в нападении, то есть якобы они помогали.

— Что случилось? — Грейс опустилась на колени рядом со мной. — Расскажи!

Я отмахнулась от нее. На том конце провода Йори срывался со слез в ярость. По округе пошли слухи о том, что все рыбаки, учителя японского языка и синтоистские священнослужители на самом деле были шпионами. Мои родители подходили под первые две категории этого определения, и то, что отец с братьями оказался в лодке в океане как раз во время нападения, оказалось последней каплей.

Помня о том, что Грейс рядом, я задала несколько вопросов на японском. Йори ответил:

— Хай, хай, хай. Да, да, да.

Последним, что он сказал, было:

— Они скоро придут и за мной. Я это точно знаю. Береги себя! И будь осторожна!

Я смотрела на трубку целую минуту, перед тем как вернуть ее на рычаг. Потом закрыла лицо руками и зарыдала. Грейс обвила меня руками, и я рассказала ей кое-что, не все, из того, что поведал мне Йори.

— Не могу поверить, что брата больше нет в живых! — хрипела я сквозь слезы. — Что будет с мамой и папой?

— С ними все будет в порядке, вот увидишь, — утешала меня Грейс, но это были самые бессмысленные слова, которые можно было произнести.

— Что будет с Йори?

Откуда же Грейс было об этом знать?

— Они придут и за мной тоже?

Не успела Грейс открыть рот, чтобы ответить, как раздался громкий стук в дверь. Стучали кулаками! У меня внутри все сжалось, страх стиснул сердце еще сильнее.

Грейс. Большие радости, горькие слезы

Вы и представить себе не можете, насколько быстро может измениться жизнь. Однажды вы спокойно ложитесь спать, а наутро выясняется, что на другом конце земли происходит нечто немыслимое, и отголоски этого события захлестывают вашу спальню.