Однажды ночью владелец склада, работодатель Патрика, устроил пожар в здании, чтобы получить страховку. Он отключил сигнализацию, и охранник узнал о бушующем пламени только тогда, когда почувствовал запах дыма, просочившегося под дверь. Патрик вскочил со стула и открыл дверь в основное помещение, однако его сшибло с ног взрывной волной.

Мой клиент тогда получил немало серьезных травм: ожоги по всему лицу, а на правой руке потерял три пальца. Повезло еще, что он вообще выжил.

Владелец склада отсидел небольшой срок в тюрьме, а Патрик провел много времени в больнице, где ему сделали несколько болезненных пластических операций и пересадку кожи. Пока мужчина лечился, от него ушла жена. Просто уехала из дома. А еще мужчина фактически перестал разговаривать: мешали швы на лице.

Несколько месяцев спустя, не в силах научиться жить в новой реальности, он попытался покончить с собой, застрелившись из собственного дробовика (лицензия на оружие имелась: обычное дело для фермера). Он вставил ствол ружья в рот, надеясь, что сейчас все закончится, но, будучи лишен указательного пальца, не смог выстрелить точно – и чудом остался жив. Жив без половины лица, причем именно той, которую не затронул пожар. Снова хирургия, снова недели безмолвных мучений в больнице, но теперь еще и с пониманием, что дома его никто не ждет.

Изуродованный, безработный, одинокий Патрик решил, что пора разобраться с бывшим работодателем. Ночью он напился допьяна и отправился к тому домой, чтобы «расплатиться по счетам». И остановиться вовремя не смог. Он взял полено из лежавших у входа дров и стал избивать обидчика. А когда тот уже лежал, бездыханный, на земле, принялся пинать тело ногами. Патрик признался мне: в этот-то момент он видел перед собой не человека, а лишь свою боль. И тогда ему стало легче, пусть и ненадолго. Но стоило ему только взглянуть на безжизненное тело на земле, как он пришел в ужас от содеянного, взял телефон своего бывшего работодателя и вызвал «Скорую».

Разве импульсивный, ослепленный гневом человек, который размахивает кулаками и кидается на первого встречного, так бы поступил? Нет. В случае с Патриком речь, напротив, шла о тихом, очень сдержанном человеке. Гнев – защитная реакция психики, и иногда он не только оправдан, но и необходим. Но наш герой слишком долго сдерживался и потому взорвался неконтролируемой яростью. Такой человек редко идет на какие-то серьезные насильственные действия, порой и вовсе лишь один раз за всю жизнь – редко, но метко. Вплоть до убийства.

И вот Патрик сидит в следственном изоляторе в ожидании долгого срока за причинение тяжкого вреда здоровью. Он весь – воплощенная безнадежность, безысходность. Все это верные признаки грядущего самоубийства.

Рассказывая о себе, своих личных переживаниях, признавая их, давая им имена, человек придает смысл происходящему вокруг. Поэтому для большинства из нас столь важны беседы в кругу семьи. Кто-то вместо этого обходится общением с психотерапевтом, но причина все та же: разговор по душам помогает нам понять себя и других. Если же не получается высказаться – переживания проявятся по-другому. Эмоциям нужен голос. Подавляй их или нет, они все равно пробьются наружу.

Вот только не у всех легко получается делиться своими радостями и горечью. Мальчиков, мужчин общество приучает скрывать свою слабость. Оно подбрасывает им великое множество разных деструктивных способов, с помощью которых якобы можно погасить пожар и пережить трудности. А на деле они таким образом просто «наступают на горло собственной песне». Сама мысль о том, чтобы рассказать другому, что тебя гложет, до сих пор кажется абсурдной. И это в XXI веке! Когда человека наказывают, насмехаются над ним за то, что он посмел выразить свои чувства (или даже за то, что они вообще есть), приходится всеми силами притворяться, строить из себя образец силы и стойкости.

Все сказанное касается любых эмоций, кроме гнева. Мужское воспитание приемлет и даже поощряет гнев. Его связывают с действием, а не с чувствами. Сильный пол, в общем-то, более склонен справляться со стрессом и сложными ситуациями, предпринимая конкретные шаги, будь то труд в поте лица, секс, алкоголь, наркотики, агрессия, насилие, суицид. А что такое, в конце концов, самоубийство, как не самый решительный поступок? Разве стоит удивляться, что тюремная среда, где культ мужественности достигает абсолюта, а проявление эмоций считается признаком слабости, вынуждает своих обитателей вредить ближнему своему, да и себе, в попытке утолить боль?

Томпсон не знал, кому и как рассказать свою историю – трагедию всей жизни. Ему просто не представлялся подходящий момент. Ему просто не давали шанса высказаться, пока он не пошел на тяжкое преступление. Но в тюрьме он уж точно не обрел душевного спокойствия. Прислушавшись, понимаешь, что даже самую тихую из тюрем сотрясает гром – не молний, но мужского молчания.

У меня самой были скелеты в шкафу и тараканы в голове, которыми я предпочитала не делиться – да и сама толком не понимала их природы. Вот только моя невысказанная боль нашла физиологический выход – у меня начались приступы головокружения. Как-то на вокзале в Шеффилде я ни с того ни с сего чуть не упала в обморок.

Прохожие думали, что я пьяна. Со стороны так все и выглядело: либо напилась, либо в жутком похмелье. Я тогда стояла на платформе, ждала поезда, чтобы ехать домой в Манчестер. Внезапно мне показалось, что подошедший состав вдруг сдал назад, но прежде чем я спросила себя: «Что за черт?» – земля ушла из-под ног. Я попыталась опереться на асфальт, потому что мне казалось, будто платформу № 14 вдруг накрыл ураган. Я словно вновь оказалась на карусели в Стокпорте, куда часто ходила в подростковом возрасте, когда в городе устраивали ярмарку. Я слышала голоса вокруг себя, но говорить не могла: все мысли были только о том, чтобы продолжать дышать, несмотря на панику и тошноту. А еще надо было попытаться восстановить равновесие.

Такие приступы стали повторяться все чаще…

О, как же благодарна я была Патрику за тот вечер смеха! Мне стало ясно: я не меньше, чем он, нуждаюсь в том, чтобы выпустить пар. В какой-то момент я забеспокоилась, не станет ли эта ситуация последней каплей, которая окончательно сломает Патрика. Но пока мы вынимали остатки его картин из пластикового пакета, он сказал мне: «Спасибо». Я спросила, стоит ли мне волноваться о его состоянии. Он улыбнулся одной стороной рта и ответил: «Нет, не сегодня. Сегодняшний день я переживу».

Пациент вдруг захотел жить, а в моей работе порой убедить человека прожить краткий промежуток времени – уже подвиг. С Патриком мы больше не встречались, но я надеюсь, что он нашел себе собеседника и дожил до конца срока.

Я никогда не забуду Элисон, хотя бы потому, что на моей памяти это была единственная женщина, убившая мужа и покинувшая здание Суда Короны[29] с оправдательным приговором.

Тогда я впервые выступила в суде в качестве свидетеля-эксперта по делу об убийстве человека. («Убийство» – обобщающий термин британского правосудия, охватывающий такие понятия, как предумышленное и непредумышленное убийство, а также детоубийство и непреднамеренное убийство.) Поскольку речь идет об оценке человека, а не какого-то неодушевленного объекта, психологи обладают редким правом вставить слово в судебных слушаниях, не ограничиваясь сухим отчетом о фактах. Мне было двадцать девять, я тогда уже набралась опыта, заработала себе профессиональную репутацию, и к моему мнению стали прислушиваться. Высказанная специалистом позиция может очень серьезно повлиять не только на подсудимых, но и на семьи их жертв, и на отношение широкой общественности к тому или иному прецеденту.