Kerry Danes

The dark side of the mind: true stories from my life as a forensic psychologist

© Новикова Т. О., Каримов Р. Д., перевод на русский язык, 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Истории, рассказанные в книге, основаны на моих воспоминаниях и опыте – это истории из жизни психолога-криминалиста. Имена и некоторые другие персональные данные были изменены в целях защиты конфиденциальности невиновных и преступников, чья виновность доказана. А еще я изменила их, чтобы защитить себя от судебных исков. Я и так почти не покидаю зал суда.

Иногда ты помогаешь своему пациенту во всем разобраться, иногда твой пациент помогает тебе.

Морис разменял уже девятый десяток. Артрит не пощадил высокого, худощавого старика: издалека тот казался иссохшим дубом, на который зачем-то надели костюм Саймона Коуэлла[1]: брюки с высокой талией и белую футболку в обтяжку. А еще у него был глазной протез, и из-за этого Морис казался косоглазым.

Он не был моим пациентом, просто уже давно и долго лечился в стационаре со строгим наблюдением. Тогда, на стыке тысячелетий, я только-только устроилась на новую работу психологом и скоро должна была получить свою квалификацию в психиатрии. Больница находилась на самой границе разросшегося бедного района муниципальной застройки на окраине угрюмого северного городка. Суровая обстановка. Для меня эта должность стала второй попыткой сделать карьеру в выбранной сфере, и я твердо решила, что стану высококлассным специалистом в области психиатрии.

Пока человека не поместят принудительно в охраняемое отделение больницы по статье Закона о психическом здоровье, ему трудно понять разницу между этим местом и старой доброй тюрьмой. Но в этих двух учреждениях подход к своим гостям очень разный. Подход тюремной сферы основан не необходимости обеспечить безопасность и защиту граждан, с преступниками там особенно не церемонятся. А в охраняемых больницах, таких, как мое место работы, с «заключенными» стараются обходиться не слишком сурово, скорее активно с ними взаимодействуя. Да, их изолируют от общества, но при этом проявляют заботу о них. Пациенты находятся под стражей: считается, что они опасны для самих себя и для других. Но поскольку зачастую такое учреждение состоит из нескольких маленьких отделений с почти домашним уютом и общей гостиной, нередко сотрудники обедают вместе с больными.

Вот и я по вторникам и четвергам приходила в отделение, где жил Морис, и обедала с обитателями этого отделения больницы «Милтон-Уорд»[2].

В психиатрических отчетах старика много раз повторялась одна и та же формулировка: «страдает от сексуального садистического расстройства». Меня забавлял термин «страдает». Человек с таким расстройством испытывает сильное сексуальное возбуждение, когда наблюдает боль, унижение и муку другого живого существа. Не путайте это с игривой поркой и прочими неуклюжими обоюдными забавами «рабов» и «господ» в латексных костюмах. Речь идет именно о расстройстве (а расстройства могут затрагивать все аспекты личности, но об этом чуть позже), когда человек реализует свои потребности без согласия жертвы. Отсюда вопрос: кто же в этом случае страдает?

Что делал наш герой? Он прятался в укромных местах, чтобы внезапно выскочить и продемонстрировать свое «достоинство» ничего не подозревающим девочкам и женщинам. Шок и испуг на их лицах был для него источником совершенного сексуального удовольствия. Любовь к таким острым ощущениям быстро довела молодого парня до тюрьмы, но разве могла тюрьма его остановить? После освобождения в его доме нашли тела двух женщин с множественными ножевыми ранениями различной глубины, преимущественно в районе груди. Точность, свойственная истязателю. Какое-то время спустя Морис навсегда поселился в стационаре и уже никогда его не покидал.

В один из вторников за обедом Морис подошел ко мне сзади, ловко и быстро вытащил свой глазной протез и закинул мне в томатный суп. Я даже не успела сообразить, что вообще происходит! Только что все было нормально, и вдруг я сижу вся в кроваво-красных пятнах, смотрю в тарелку, а суп… смотрит на меня.

В двадцать четыре года я еще была молода и неопытна, а потому сразу потеряла самообладание и отреагировала на случившееся именно так, как хотел Морис. Вскрикнула, соскочила со стула, моя бледная кельтская физиономия стала еще бледнее. И кто бы отреагировал иначе, увидев глазное яблоко у себя в тарелке?

Я, конечно, знала, что у Мориса протез, вот только когда он оказывается в супе, мозг все равно сначала принимает стеклянный глаз за настоящий. Перед тобой скользкий кусочек чьего-то тела. Рациональное объяснение – что это лишь шарик из стекла – приходит в голову немного позже, когда ты уже испустил вопль.

Я посмотрела на обидчика и увидела затянувшуюся глубокую рану на том месте, куда вставлялся протез. Здоровый глаз внимательно изучал меня и мою реакцию. Я отметила про себя ехидную ухмылку заключенного, которого силой уводил медбрат. Мне стало очень стыдно: этот старик только что одолел меня.

Это был хороший пример «имитации преступления» – попытки воспроизвести эмоциональный результат или структуру преступного поведения. Морис ценил свою невероятную способность вызывать страх и отвращение у женщины внезапной демонстрацией конкретной части тела, и даже со всеми ограничениями больничной среды он сумел добиться нужного эффекта. Как жаль, что на сей раз я попалась в его ловушку! Но этот случай помог мне многое понять о выбранной мной сфере работы. Что делать в случае с Морисом? Загадка этого человека – и моя реакция на него – самым тесным образом связана с сутью профессии судебного психолога, то есть моей повседневной работы.

Иному читателю может показаться, что все довольно просто: надо отобрать у старика протез. Вот только я не садист. У меня нет ни желания, ни права наказывать или унижать своих пациентов. Нельзя решить проблему человека – его непреодолимое желание шокировать других, испытывая при этом сексуальное удовлетворение, – отняв инструмент воздействия. Забери у него стеклянный глаз – он найдет другой способ получить удовлетворение. И не будем забывать, что, отнимая у человека часть тела, пусть даже искусственную, можно ненароком нарушить его права.

Кто-то скажет: сама виновата, нечего было обедать с Морисом. Какой нормальный человек сядет за один стол с осужденными за сексуальное преступление и не рассчитывает привлечь его внимание, хотя бы условно? Ясно ведь, что тот может положить на тебя глаз (в случае Мориса во всех смыслах этого слова). Но это обязывает жертву (в данном случае меня) изменить свое поведение – например, найти другое место, где обедать. Они ждут, что изменится жертва, а не обидчик. Но моя цель – помочь таким осужденным, как Морис, изменить их поведение. Кроме того, даже если перекрыть Морису кислород и лишить возможности видеть женщин, проблема никуда не денется. Более того, он будет еще отчаяннее искать способ реализовать свои порывы.

В тот день мне словно бы напомнили суровым и жестоким образом об эффективнейшем способе свести на нет неадекватное поведение, а именно игнорировать подобные выходки. Конечно, так стоит поступать, только если это безопасно. Любой родитель малыша подтвердит вам это; в конце концов, речь идет об одном из основных приемов бихевиоризма[3]. В дебатах о соотношении влияния природы и воспитания на человеческую личность бихевиористы твердо стоят на том, что каждый при рождении как белый лист. А затем поведение формируется благодаря наблюдению за другими людьми, а также корректируется поощрением или наказанием. Матери и отцы прекрасно знают, что маленькие дети умело манипулируют взрослыми и ожидают определенной реакции на свои выходки. Воздержаться от такой реакции – задача весьма непростая.