Желудок Круза был полон кислоты, а утоляющий голод эффект кокаина уже выветрился.
– Неплохо бы перекусить. Но сперва я не отказался бы от стакана содовой и таблетки от изжоги.
Баухаус похлопал его по плечу.
– У нас есть всё, чего пожелаешь.
За стеклянной дверью находилась просторная гостиная, спроектированная в форме буквы L. Внешний угол образовывали окна высотой от пола до потолка. Круз направился в гостиную, представляя себе, как она будет выглядеть после пожара. Густой черный ковер на полу не придавал уверенности шагам в тусклом свете. Комната имела три уровня. Две ступеньки вверх – и ты оказывался в овальной обеденной зоне у окон. Две ступеньки вниз – и ты в лаунж-зоне с мягкой обивкой, встроенными софами, резными столиками и мультимедиасистемой. Лаунж-зону окружали эмалированные перила, а в ее центре находился огромный проекционный телевизор. Она напомнила Крузу большую ванну с джакузи или небольшой бассейн. Голубое неоновое сияние подсвечивал ступеньки. А красный неон опоясывал всю комнату, по периметру пола и потолка. Сбоку от обеденной зоны, напротив телевизора, располагалась винтовая лестница. Игра света на темных стенах повторяла свет неоновых ламп и образовывала гладкие и текстурированные линии, которые проносились по комнате, как гоночные полосы на машине. В одной из стен был ряд расположенных близко друг к другу дверей, ведущих в другие помещения. И опять нарядные дверные ручки по центру. Пространство между дверьми изъедено фальшивыми дырами, обнажавшими фальшивую кирпичную кладку, освещенную безвкусными бра эпохи Великой депрессии.
Из невидимых колонок доносилась органная музыка, напоминавшая литургию.
Баухаус увлеченно гремел на кухне, пытаясь найти импортное пиво. Кухонная зона была отделена барной стойкой, тоже в форме буквы L, со столешницей из оникса. Вокруг барной стойки располагались высокие табуреты, обитые кожей. Над ней, с каждого конца, свисали две медные керосиновые лампы.
Столешница обеденного стола была сделана из стекла толщиной в пять сантиметров. На ней Круз увидел по меньшей мере двенадцать коробок с китайской едой и две – с пиццей. От запаха еды он едва не лишился чувств.
Одна из дверей захлопнулась, и в гостиную вошла женщина. Она приблизилась к столу и начала снимать кусочки пеперони с еще дымящейся пиццы. Нельзя сказать, что она была полностью раздета. На ней имелось прозрачное одеяние, в котором не было никакого практического смысла. Кроме разве что заднего фона для съемок научно-фантастического фильма. Новый Мир. Свет, проникавший в обеденную зону через высокие окна, окутывал ее силуэт голубым сиянием. Женщина могла похвастаться сочной задницей, сильными ногами и грудями, похожими на два шарика ванильного мороженого с половинками вишенок посредине. Она была не выше метра пятидесяти и, казалось, не замечала Круза. Расположилась у окна и ела пиццу, откладывая корочки в сторону. Ее светлые и гладкие, как кусок сыра, волосы длиной ниже пояса были распущены.
Круз представил, как Баухаус занимается с ней сексом. Словно морж насилует воробья.
– Одна из моих личных помощниц, – зачем-то сообщил Баухаус. По его тону было понятно, что она принадлежит ему. – Тупая как пробка.
Круз знал, как все устроено. В обязанности этой женщины входило исполнять роль игрушки. Хотя Круз сомневался, не слишком ли она молода, чтобы называть ее женщиной. Вряд ли Баухаус показывается на людях с этой нимфеткой. Для таких целей, скорее всего, существует более взрослая ее коллега. В качестве платы за свои услуги они могут вдыхать столько снежка, сколько Санта-Клаус не видел за всю свою жизнь. Никто не заставлял их становиться сексистскими карикатурами.
Он снова подумал о Чиките.
– Привет, Чари! Накроешь нам здесь, хорошо?
Круз насчитал семь барных табуретов и заметил, что в керосиновых лампах зажегся электрический огонь. Внутренняя сторона барной стойки отделана кожей и черным тиком. Напротив окон располагался огромный очаг, в котором можно было зажарить автомобиль целиком. Скрытые вентиляторы выдували жар из потрескивающих кедровых бревен. Полупрозрачные занавески поддерживали гладкое течение оконного стекла, будто колонны из шелка. Под воздействием жара они гипнотически двигались.
Круз выбрал себе пряные баклажаны и курицу в горчичном соусе, обжигающую словно напалм. Баухаус присоединился к нему и дал бутылку пива. «Ну, как тебе мое ранчо?»
Круз не отрывал глаз от Чари. Он решил не прикидывать стоимость жилища и ответил: «Хорошая система безопасности». Его глаза привыкли к освещению, и он смог разглядеть минимум две камеры, подглядывающие за происходящим в гостиной, а также датчики движения, зеленый свет которых сменялся красным, как только кто-то двигался.
Ожидал ли Баухаус более красноречивых комплиментов? Возможно, он думал, что Круз переигрывает. Впечатлен ли я? Не-е-е. Он никак не мог знать, что Круз все еще не в своей тарелке. Физико-химический шок пока не ослаб. После событий этого утра не прошло и суток.
Поэтому Баухаус принялся сам нахваливать свое жилище:
– Да, послушай меня, малыш. Мы можем сидеть здесь, расслабляться и спокойно обсуждать дела. Мы можем наслаждаться великолепным видом в менее снежную погоду. Мы можем пить «Вдову Клико», по сто баксов за бутылку. А Чари будет отсасывать нам, пока мы считаем деньги. И все это я могу заснять с любой точки в этой комнате.
– Как ты решил проблему плохого освещения?
– Это дело япошек – не мое. Угощайся.
Круз взял палочками кусочек рваной свинины по-сычуаньски и поднес его ко рту.
– Проверяешь помещение на жучки?
– Дважды в неделю.
Баухаус одним глотком выпил половину бутылки и вытер рот тыльной стороной ладони. Его шелковая рубашка даже не пыталась скрыть брюшко. Ремень, с трудом державшийся на талии, украшала большая бронзовая пряжка с боевыми самолетами – сувенир в честь одного из забытых сражений Второй мировой войны. Она напомнила Крузу о техасцах.
– Довольно легко прожарить внешние телефонные линии, – продолжал Баухаус. – Правительственные ищейки не могут добраться до проводки внутри стен. Мы улучшаем защиту раньше, чем у хороших парней появляется финансирование на новое оборудование. На два прыжка впереди, всегда. У стекол в этих окнах химически нарушенный показатель преломления. Это значит, что никто снаружи не сможет сфотографировать нас внутри.
– Как поляризованное стекло.
– Точно. И снаружи виден только серый прямоугольник. – Он проглотил большой жирный кусок креветки гунбао и принялся за овощи вок, не успев пережевать первую порцию. Зелень плавала в чесночной подливке. – У всех возможных входов в пол встроены датчики вибрации. Как только они уловят движение в пустом доме, сразу включаются камеры слежения. А в полутора минутах езды от дома находятся большие, страшные и верные мне вышибалы.
Креветка была хороша, но в ней оказалось слишком много перца. Еда притупила острую, как стальная игла, головную боль. Пора привести себя в порядок.
Баухаус проводил его в просторную ванную комнату возле гостевой спальни. Сюда не доходил неоновый свет. Круз порылся в шкафчиках и запил минералкой «Перье» сто двадцать миллиграммов противоотечного средства, пять таблеток аспирина, две таблетки ибупрофена, четыре таблетки от изжоги и пригоршню витаминов. Затем проглотил дополнительную дозу витамина C и комплекс витаминов B, чтобы активировать его действие. Голова заработает ровно через двадцать минут.
Он стоял под обжигающе горячим душем. Струи массажировали тело. Он с силой тер себя мочалкой и вышел из душа красный как знак «стоп». Таблетки перемешались с газированной водой, и его желудок издал грубый звук. Ногам было хорошо босиком. Боль в мышцах ушла благодаря аспирину. Он натянул свежее белье и носки. Его гавайская рубашка по-прежнему лежала скомканной на дне сумки Nike. Он решил пока ее не трогать. Плохая примета избавляться от рубашки прямо сейчас. Он с трудом оделся.
Когда Круз вернулся в гостиную, работал проекционный экран. Фредди Крюгер гонялся за подростками, убивая исполнителей эпизодических ролей. Круз принялся за менее острые китайские блюда. Он понимал, что после овощей и витаминов его моча будет светиться в темноте. Еще одна несовершеннолетняя снежная принцесса пришла в себя в одной из спален и присоединилась к ним. У нее были каштановые волосы с челкой и массивные блестящие серьги. И сногсшибательные голубые глаза на пустом кукольном личике. Движения – плавные, как у кошки. Баухаус любил держать в доме молодняк. На ней был короткий махровый халатик, и она не проронила ни слова. По словам Баухауса, ее звали Кристал.
