На поверхности улиц – серая жижа. Черный лед. Замерзшие лужи цвета масляных разводов. Вафельные отпечатки протекторов тысяч шин. Кривые клыки сосулек частоколом свисают со всех доступных карнизов и сочатся ядом грязной воды. Они раздулись, словно сталактиты, освободились от оков и упали на землю, чтобы стать частью замерзшей арктической топографии, а затем превратиться в пар и наполнить собой грязный воздух. И наконец конденсироваться, чтобы стать новыми сосульками.

– Как ты тут живешь? – спросил Джонатан.

– Главное – не выходить на улицу. И много бухать. – Машина с трудом преодолела первый из нескольких узких поворотов. – Непривычно наблюдать за местными, когда начинается сезон снегопадов. Они делают вид, что ничего не изменилось. И упорствуют в этом. Разъезжают на огромных машинах, скользя и врезаясь друг в друга на перекрестках. А выражение их лиц остается неизменным. Словно это Божий замысел, и они не в силах его постичь.

Баш решил не выезжать на скоростное шоссе, потому что там царил настоящий ад. Автомобили смешались в одну кучу, будто игрушки на полу детской. Замерзшие ряды задних фонарей напоминали безумную модернистскую скульптуру из неона: черный асфальт, проступающий двойными полосками из-под ледяного наста; полицейские проблесковые маячки, отражающиеся на сугробах всевозможными оттенками красного – от розового до пурпурного; морозно-голубые огни эвакуаторов; бриллиантовый блеск фар дальнего света, освещающих не тот путь. И на все это с небес падает белизна, как легендарное проклятие, посланное на смертных, которым пришло в голову путешествовать на автомобиле в такую погоду. Белизна, накрывающая все вокруг покрывалом: накрахмаленный саван мертвеца, бесцветные и бескровные останки, визуальное выражение абсолютной смерти.

Баш обратил внимание на пробки на скоростном шоссе и в свойственной ему манере заметил с горьким сожалением:

– Как я и говорил, все они стараются не обращать внимания на снег. Идиоты. И… мои поздравления. Только что завершилась твоя первая экскурсия по району Рассет Ран, и тебя не ограбили. – Следующую фразу он произнес голосом Рода Серлинга [9]: – И не убили.

– Рассет Ран. Звучит так, будто кто-то переел мексиканской еды.

– Кстати, это твой первый «сухой район».

– Ах, вот на что они похожи. Я почувствовал нечто зловещее. – На самом деле Джонатан ничего не почувствовал. Просто пришлось к слову.

Улицы густонаселенных кирпичных домов сменились деревянными пригородами, соединенными между собой живописными дорогами, на которых освещение почти отсутствовало. Иногда вокруг были только деревья, тени и снег. Джонатан представлял себе горящие глаза ночных лесных обитателей. Они разглядывали дорогу и пытались понять, что за звери эти автомобили.

– В этой глуши полно дубов. – Баш все еще был в режиме экскурсовода. – Окленд, Окдейл, Ок Ран, Ок Парк, Оквуд [10]. Могучий дуб, придающий потомкам бутлегеров и гангстеров фальшивый налет высшего класса. В подобных местах больше домов, построенных Франком Ллойдом Райтом, чем в любом другом регионе страны. Вообще, что касается домов – они здесь вполне крепкие. И не разваливаются, в отличие от исторических зданий в Новом Орлеане. Скоро домов, увешанных испанским мхом, вообще не останется – если ты понимаешь, о чем я.

Плюх! Джонатан снова погрузился в свои мысли и вернулся к реальности после того, как пикап проехал по огромной луже, покрытой льдом.

– Прости, – сказал он, – меня вырубает. Слишком долго не спал.

– Ммм. Дорожная лихорадка. Классический случай. Тебя спасет глоток крепкого турбо-кофе из кофемашины дядюшки Баша.

– Или пиво «Тихоня».

Он жалел, что пропустил шутку Баша о пиве «Тихоня», занятый своими мыслями. Если он не будет давить, вероятно, услышит ее снова. Баш любил поболтать, особенно когда разговор касался его теории о том, почему этому гребаному миру скоро придет конец.

– Что за турбо-кофе?

– Санта-Клаус в соблазнительном обличье Камелы даровал мне кофемашину Krups Espresso Novo. Последняя модель. Я неделю потратил на то, чтобы понять, как взбивать молоко для капучино. Она, словно «Невероятно огромный человек» [11], залила молоком, будто спермой, всю кухню. Но теперь я неплохо справляюсь с насадкой вспенивателя. Мне приходилось пить все свои эксперименты – кофе слишком дорогой, чтобы его выливать. Торкало, пока я учился. Следующие пару недель я засыпал с трудом. Научившись варить эспрессо, я смешал свой первый хот-шот [12]. Пропорция – четыре ложки кофе на две с половиной чашки воды, чтобы покрепче. Потом добавляешь шот «Бейлиса», шот «Калуа». Завершающий штрих, в зависимости от настроения – амаретто, или «Франджелико», или шоколад. Так рождается гибрид. Вуаля, турбо-кофе.

– Настоящий кофейный Франкенштейн.

– Оно живо-о-ое! – У Баша не очень получалось пародировать Колина Клайва [13].– Он сбивает тебя с ног и одновременно приводит в чувство.

Джонатану стало интересно, сколько порций турбо-кофе Баш успел выпить.

Пикап съехал с холма, на встречную полосу, и подрезал придурка, пытавшегося припарковаться на сугробе величиной с его французскую машину. Скорость была небольшая, обошлось без последствий.

– Эй, идиот, сначала получи права! – закричал Баш. – Или мозги! И научись водить! И купи американскую машину, черт возьми!

– Где мы сейчас? – Иррациональная паника завладела Джонатаном. Он понял, что в одиночку не найдет дорогу до автовокзала.

– Район Элмвуд-парк.

– Мокрый или сухой?

– Мокрый. Кажется.

– Слава Богу!

Он наблюдал за тем, как Баш ловко переключил скорость, чтобы замедлиться на повороте. Пикап с легкостью преодолел опасный ледяной участок дороги. Они повернули на боковую улочку. Аккуратные домики, перепачканные снегом, образовали две параллельные линии, которые пересекались где-то в бесконечно удаленной точке во тьме, за пределами поля зрения Джонатана. Пейзаж, достойный рождественской открытки. В каждом окне гостиной холодным светом горел огонь телеэкрана. Жизнь в холодильной камере морга, спокойствие обескровленной бело-голубой плоти, стабильность трупного окоченения.

Улочку, на которую свернул пикап, заблокировали два полуметровых сугроба. В тусклом свете они напоминали бетонную стену. Колея была наполовину погребена под свежевыпавшим снегом. «Тойота» двинулась вперед. Джонатан подумал, как тяжело обыкновенной машине преодолеть это препятствие. Все равно что бежать по пояс в воде. Баш переключился на первую скорость и выжал педаль сцепления, чтобы заехать на крутой пандус, ведущий на второй парковочный уровень. Парковка была открыта всем ветрам. Место, где припарковался Баш, на полметра торчало из-под крыши. Поэтому на капоте каждой стоявшей здесь машины имелся аккуратный сугроб.

– Вчера колеса вмерзли, – сказал Баш. – Просто ужас. Мне удалось выехать только с помощью домкрата. Я подвел его под днище, а затем выбил. – Он хлопнул в ладоши. Хлопок откликнулся эхом с дальнего конца парковки. – Невозможно ехать, если не прокручиваются колеса.

Когда Джонатан открыл пассажирскую дверь, порыв ветра чуть не захлопнул ее снова. Он посмотрел на дверь в недоумении. На второй попытке придержал ее ногой. Над ними высились пять этажей многоквартирного дома. Запотевшие окна озарял свет телевизоров.

– Приехали? – спросил Джонатан.

– Дом, милый дом. – Баш закатил свои карие глаза. – Добро пожаловать в ад.

– Добро пожаловать в рай, моряк. Ты же Круз, верно?

«Корвет» был покрыт по меньшей мере восьмьюдесятью слоями лака. Он выглядел так, будто его погрузили в жидкое стекло кроваво-красного цвета. Круз попытался заглянуть внутрь через щель приспущенного окна.