— …Какая же ты сука, мать, — прозвучал голос Дмитрия. Он стоял в дверях и со спокойным отвращением смотрел на Ксению Леонидовну.

— Дима, где кофе? — поинтересовалась та.

— В Караганде. Лучше расскажи, как ты превратила меня в живую куколку. Как ты меня совращала, начиная со школы. Я был ребёнком, несчастным одиноким ребёнком, у которого не было друзей, потому что ты не давала мне ни с кем подружиться! Я ничего не знал и не понимал, но ты, мать, должна была сесть!..

— И ты бы отправился в детский дом, где тебя бы каждый день насиловали такие же несчастные зверёныши.

— Это было бы вряд ли хуже, чем… — Дмитрий хоркнул носом. — Короче. Собирайся и уматывай.

— Но я хочу увидеть своего сына и внуке. Я имею право!

— Ты его не увидишь.

— Почему, родной?

— Потому что, если ты не уберёшься сей же час, я выколю тебе глаза.

Он шатнулся к ней. Должно быть, Ксения Леонидовна разглядела в лице старшего сына нездоровую решимость, потому что она с молодым проворством подскочила и, бормоча «Господипомилуй», шмыгнула в прихожую.

Загремели колёсики чемодана, перекатываемого через порог, хлопнула дверь, и Ксения Леонидовна исчезла. Остался лишь кисловатый запах, которые издают пожилые люди, страдающие хроническими заболеваниями пищеварительной системы.

Лидия расхохоталась.

— Кла-асс! А ведь я почти поверила!

— Во что? — просипел Дмитрий.

— В это… Это ведь пранк, да? Ты меня разыграл? Ну, знаешь, это было жёстко! Надо же додуматься!

— Ага… пранк, — глухо сказал, присаживаясь на кровать, и тотчас вскочил, точно сел на шершня.

— Это правда! Правда, слышишь? Я урод! Извращенец! Эдип сраный! Я спал со своей матерью, и Алёшку она родила от меня! Довольна? Тварь! Тварь! Тварь! — выкрикивал он, стуча кулаком в стену.

Лидия вскочила и обхватила его сильными руками керамистки, натренированными в борьбе с вязкой глиной на гончарном круге.

— Не надо, Дима! Пожалуйста, не надо! Успокойся!

Она силой усадила его на кровать и сама села рядом.

— Ты не виноват! Ты был ребёнком, она тебя использовала, ты не мог ей противостоять. Но всё позади. Ты справился. Ты освободился от неё, освободил Алёшку. Теперь всё будет хорошо. И я с тобой.

Она хотела добавить «я тебя люблю», но поняла, что это будет чересчур.

— Я от тебя никуда теперь не денусь, — сказала она.

— Почему7

— Приз за самый глупый вопрос века. Во-первых, я — твоя жена. Во-вторых, я беременна.

* * *

Известие о её беременности муж принял на удивление хладнокровно. Лидии это поначалу показалось оскорбительным, но потом она решила: после стресса вроде того, который обеспечила Дмитрию мамочка, можно простить ему некоторые необременительные странности в поведении. К тому же нигде не написано, что муж, узнав о беременности супруги, должен кричать ура, напиться на радостях и скакать по потолку. К тому же Дмитрий в остальном повёл себя в высшей степени благородно. Он приглашал в дом легионы врачей, оградил Лидию от всех хозяйственных забот — нанял двух домработниц и кухарку, порывался даже запретить ей гончарить, но здесь натолкнулся на сопротивление.

— Милый, наш малыш пока — вот такусенький комочек, больше похожий на рыбку, чем на человека! — смеялась Лидия. — Посмотри на мой живот. Он пока плоский, хоть сейчас на подиум. А если ты запретишь мне лепить, я сойду с ума.

Дмитрий повздыхал и согласился. Правда, через пару месяцев он огорошил жену известием: они переезжают в Москву. Лидия затосковала. Уехать из Лихогородска в облцентр — это ещё куда ни шло. Но укатить в Москву — значит, покинуть Слобожанину. Навсегда — это она тоже понимала. Но тут уже Дмитрий, обычно готовый уступить жене, настоял на своём: он получил должность в федеральном министерстве, и лет через пять-десять может стать членом правительства. Или отправится в какую-нибудь область на позицию заместителя губернатора, не меньше.

Лидия понимала, что муж прав. Поэтому, попалкав пару ночей, она не стала упираться.

Через неделю семья — Лидия, Дмитрий, Алёша и загадочное существо в Лидином чреве — вошли в трёхкомнатную квартиру в одном из престижных московских ЖК.

Лидия быстро привыкла к столичной жизни, и порой ей казалось, что она жила тут всегда. Слобожанщина в её памяти стала затягиваться дымкой.

Между тем девочка внутри Лидии росла и созревала, и настало время, когда Дмитрий, преисполненный гордости и страха, отвёз самую малость бледноватую супругу в роддом. Рядом с Лидией сидел Алёша, который время от времени клал руку на тётин живот и что-то успокаивающе шептал.

Пришло время оставить Лидию на попечение врачей, но им было трудно расстаться. Они сидели рядышком на банкетке и ничего говорили, только Лидия крепко сжимала руку мужа.

— Ну всё, иди, — сказала она. — И мне пора в палату, а то уже вон тётя дохтур косится. — Она вымученно улыбнулась и поёжилась. — Блин, боюсь ужасно. Вот бы уснуть и проснуться с уже готовой мелкой…

— Не бойся, — ободряюще улыбнулся Дмитрий. — Ты абсолютно здорова. Ребёнок в норме…

— Вам, мужикам, легко рассуждать. Ты и не заметишь, как станешь дважды папой…

— Это вряд ли, — ответил, помолчав, Дмитрий.

— В… смысле?

— Не стану я дважды папой.

— Как? Что?

Дмитрий улыбнулся — грустно и задумчиво.

— Я не могу иметь детей, милая. Вообще.

— Почему?

— Когда мне было двадцать четыре или двадцать пять, я переболел свинкой. То есть, сначала заболел Алёша, а я заразился от него. Эта дрянь опаснее для взрослых, чем для детей. Убивает репродуктивную функцию к чертям свинячьим. Не у всех. Большинству удаётся отделаться лёгким испугом. А мне не повезло.

— Ты…

— Уверен. Я проверялся. Я могу заниматься сексом, но я — абсолютно стерилен.

— Зачем ты мне это рассказал… — прошептала Лидия. Слёзы градом лились из её глаз и звучно капали на линолеум.

— Прости… Я и вправду подобрал не самое удачное время. Просто… что-то перемкнуло в голове, и вырвалось. Нет, милая. Не подумай чего… Я люблю тебя, и люблю нашего ребёнка…

Услышав «нашего ребёнка», Лидия уже не смогла сдерживаться. Она разревелась и торопливо заковыляла в палату.

— Милая, прости!.. — донёсся голос мужа словно сквозь ватную стену..

— Так, папаша! — строго окликнула Дмитрия медсестра. — Довёл жену до истерики, доволен? Быстро домой!

— Да-да, — закивал Дмитрий. Он медленно и неловко поднялся с банкетки, точно девяностолетний дед, и пошёл по коридору.

Алёша стоял у окна и смотрел на улицу.

— Пойдём, Алексей, — тихо сказал он.

— Почему она заплакала? — прошептал Алёша.

— Просто нервничает. Переживает за твою сестрёнку. Идём.

— Это ошибка! Ошибка! Этого не может быть! — Лидию не покидало ощущение, что происходящее — не то жестокий розыгрыш, не то сон.

— Девушка, я вас понимаю и сочувствую, но тут никакой ошибки нет. Ваш супруг, Воронцов Дмитрий Сергеевич, и его младший брат, Воронцов Алексей Алексеевич, погибли в автокатастрофе.

Она смотрела на профессионально-скучное лицо полицейского, который пытался натянуть маску сочувствия, слушала его слова про катастрофу, занос, грузовик, а в голове у неё перекатывались, сталкиваясь с сухим костяным звуком, последние слова мужа: «Я не могу иметь детей… Я люблю тебя и нашего ребёнка…»

— Зачем? — прошептала она.

— Простите? — официальный голос вернул её к реальности.

— Куда же я теперь?..

— Вы не москвичка? А супруг? У вас есть родственники? Знакомые? Свяжитесь с ними, не затягивайте. Одна вы не справитесь…

* * *

Она справилась.

И вот, три года спустя, она стоит над двойной могилой. С чёрной плиты на неё смотрят два лица в овальных рамках: сдержанно улыбающийся Дмитрий и отрешённо-серьёзный Алёшка. Связанные противоестественным родством, они окончили земной путь одновременно. Была ли забравшая их катастрофа несчастливой случайностью, или Дмитрий, устав от переполняющих его жизнь позорных секретов, решил покончить со всем разом — этого уже никто никогда не узнает. Земля безралично приняла в себя стыдную семейную тайну.