…Она вошла в зал в «горсомольской» футболке, в которую уже привычно переодевалась, если оставалась ночевать у Дмитрия, и давно забыла о каком-то значении принта на ней. Поэтому она не смогла сдержать хихиканье, когда жених просто перекосился при её появлении.

— Что с тобой, милый? У меня кривые ноги?

— Не могу видеть… это! — сказал Дмитрий. — Если бы ты знала, сколько у меня было проблем из-за этих козлов.

Лидия посмотрела на майку и рассмеялась. Воистину, причудливо тасуется колода! Один её мужчина попал в тюрьму за драку с «горсомольцами», а второй был их куратором и тоже, видимо, пострадал, когда недавние любимчики власти впали в немилость.

Ну что ж…

— Как скажешь, милый! — пропела Лидия. Она медленно стащила футболку, отбросила в сторону и предстала перед Дмитрием во всей красе. — Так лучше?

Миновало два месяца. Осталось позади скромное бракосочетание (Дмитрию было некого звать из родни — она была слишком дальней, по крови и географически, и Лидия, чтобы не расстраивать жениха, не стала собирать толпу). Новобрачные жили в квартире Дмитрия: у обоих работа была в Слобожанске, и лишь по выходным они навещали Лидину семью. Алёшка словно оттаял с появлением в их жизни «тёти Лиды», а та всё больше укреплялась в мысли, что её новый юный родственник просто молчун и бука от природы, но клеймо аутизма на нём поставили несправедливо. Жизнь текла ладно и равномерно; единственное, что омрачало мысли Лидии — это размолвка с подругой. Наверное, стоило нормально поговорить со Светкой — но после той сцены на вокзале подходить к ней первой не хотелось.

Да и не хотелось вспоминать предшествующий день.

Ей было хорошо с мужем. Умный, добрый, приятный собеседник и хороший любовник, пусть не богач — но и далеко не бедняк. Лидия чувствовала себя с ним спокойно и уверенно.

И ей не хотелось отравлять своё существование воспоминанием о зверском восторге той волшебной ночи…

* * *

В то утро она заспалась и проснулась от раздражённых голосов.

Один голос принадлежал Дмитрию, второй — незнакомой женщине.

— Слушай… сейчас не самое подходящее время.

— Да? А когда будет подходящее?

— Думаю, уже никогда. Послушай… там, в зале, спит моя жена

При этих словах Лидия покраснела — не от удовольствия. Знал бы он, что будущая жена приехала к нему, едва успев смыть с бёдер семя «прекрасного незнакомца»…

Она понимала, что вспышка скандала — вопрос нескольких минут, но любопытство взяло верх. Натянув платье на голое тело, она тихонько прокралась к двери и стала напряжённо вслушиваться в разговор.

— О, не беспокойся, мой мальчик, я вам не помешаю. Я ненадолго.

— Мы же всё обговорили, всё решили, — бубнил Дмитрий. — Давным-давно. Что мы не будем друг другу мозолить глаза и мотать нервы. Так?

— Так, — отвечал женский голос.

— Так зачем ты приехала?

— Хочу полюбоваться на своих сыновей.

— Мама!

(«Сыновей? Мама? Так Лёшка ему не племянник, а брат?»)

— Как ты думаешь, долго ли ты сможешь рассказывать всем сказки о несчастной сестре, которая умерла родами — Господи, как в старом романе, честное слово! Как ты додумался до такой глупости?!. На дворе двадцать первый век, а не девятнадцатый! Правда всплывёт, как говно в проруби. И Лёшка узнает правду. Узнает, что я ему — не только бабушка, но и…

— Лида?!.

Дмитрий вскрикнул так, словно сел на иголку. Лидия невольно отшатнулась от этого вопля. Она поняла, что задела дверь и невольно выдала себя.

Ладно. Прятаться теперь глупо.

Она одёрнула платье и вышла в прихожую.

— Доброе утро! — сказала она с доброжелательной великосветской улыбкой.

— Лидия, познакомься, это мама, — глухо сказал Дмитрий.

— Здравствуйте! — полная пожилая дама, с фиолетовыми кудрями и в очках, растянула лиловые губы в неправдоподобно доброжелательной улыбке. — Я вижу, вы уже тут за хозяйку, так, может, предложите гостье с дороги кофейку?

— С удовольствием… но я не знаю, где у вас кофе. Я его, знаете ли, не пью.

— Отлично, просто отлично! — незваная гостья улыбнулась ещё шире, но глаза под стёклами очков не улыбались. — Дмитрий, тогда, может быть, ты сваришь кофе, а мы с моей невесткой по-женски пошушукаемся?

Дмитрий удалился на кухню, облив маму тяжёлым взглядом.

— Ксения Леонидовна, — спокойно представилась дама, усаживаясь на кровать.

— Очень приятно. Лидия Антоновна. — С такими надо сразу обозначить границы. Сбить со сценария «солидная тётя vs. малолетка».

— И мне очень приятно. Скажите, милейшая Лидия Антоновна, много ли вам удалось подслушать из нашей беседы?

— Всё, — сказала Лидия. — Но я не подслушивала. Вы с Димой так громко препирались, что соседи за стеной тоже, наверное, всё знают в подробностях.

— Ну, значит, вы осведомлены, как перепуталось наше генеалогическое древо. Вы уже слышали от Димы байку о его сестре, которую какой-то негодяй соблазнил и бросил, а она, бедняжка, умерла при неблагополучных родах?

— Нет, — покачала головой Лидия.

— Вот как? Неужели он рассказал правду?

— Он говорил, что после рождения Алёши Ксюша ушла из дома и пропала. А мать получила инсульт и умерла в больнице, и Дмитрий растит племянника один.

— Да-да. Почтенная матушка не вынесла горя и скончалась от удара. Опять как в старинном романе. Очень трогательная история, не имеющая ничего общего с тем, как всё было на самом деле. Никакой сестры Ксюши у Дмитрия нет и никогда не было. Он был у меня единственным ребёнком… говорю «у меня», потому что его отец пропал с радаров ещё до того, как узнал, что я беременна. Я растила его одна. Одна, деточка, это значит буквально — одна. Никто из родни и пальцем не пошевелил, чтобы мне помочь. Только один мужчина на свете делал всё, чтобы облегчить моё существование, и это — он. Если ангелы воплощаются на земле, то Дмитрий — из их числа. Абсолютно беспроблемный ребёнок. Уникум. Сказать, что я его любила без памяти — значит, не сказать ничего. Он был для меня половиной мира, большей и лучшей половиной.

— Вас, наверное, интересует, как всё случилось? — продолжала Ксения Леонидовна. — А я, честно говоря, не помню. Мы с ним были настолько близки, что не различали, где заканчивается он и где начинаюсь я. Если бы Диме начали внушать эти новомодные глупости про сепарацию, разрыв психологической пуповины и личные границы, он бы просто не понял, о чём речь. Ему не были нужны никакие сепарации-сегрегации!.. И мне трудно выделить момент, когда мой мальчик стал моим мужчиной, скажем так, технически. Кажется, к тому моменту он уже был достаточно взрослым, по-моему, уже поступил в университет в Ленинграде. Вот… а в один прекрасный день мы узнали, что во мне зреет его сын и брат.

Лидия слушала разглагольствования «будущей свекрови» (какой, к чёрту, свекрови после таких откровений!..) с удивлявшим её саму отрешённым спокойствием. То, что она услышала, было чересчур ужасно и невероятно, чтобы вызывать душевный отклик.

(«А ведь признайся, ты с самого начала подозревала что-то подобное!»)

— И вы… вы сразу решили…

— Рожать? Признаюсь, первой мыслью у меня было — открыть газ и сунуть голову в духовку. Рожать от собственного сына, вы подумайте, ужас! Но я решила, что не могу оставить сиротой своего старшего мальчика. Аборт? Это было бы немногим лучше, чем самоубийство. Понимаете, существо внутри меня было мне более родным, чем большинство детей для своих матерей. В нём было три четверти моей крови. Не половина, а три четверти, вы понимаете?

Лидия тупо кивнула.

— Мы жили в Ревде — не под Свердловском, а под Мурманском. После того, как я родила, мы продали свой дом и переехали в Ленинград…

Лидию царапнуло, что «свекровь» употребляет древнесоветские топонимы. Нафига? Ведь не бабка девяноста лет, которая «так привыкла»…

— …было нелегко, но у меня были кое-какие сбережения, а Дима вскоре нашёл хорошую работу. Но около двух лет у Алёши обнаружился аутизм, ну, и у нас начались ссоры… В общем, однажды Дима уехал, забрал с собой Алёшу и дал понять, что не хочет меня видеть. Несколько раз я пыталась восстановить отношения, но безуспешно. А потом я узнала, что он рассказывает всем, и в первую очередь Алёше, эту сказку про сестру. Не стану спорить, это менее травматичная версия, чем реальность, вот только правда, рано или поздно…