Подножье памятника залито бетоном, и в него по просьбе Лидии вставлено блюдо со снегирями: то самое, которое Дмитрий сделал на её керамических посиделках. Каждый раз, навещая могилу, Лидия кладёт туда ржаное печенье. И сейчас в блюде лежала аккуратная горка серо-коричневых квадратиков.

— Ты — прекрасный человек, Дима, — шептала она. — Умный, добрый, сильный… ты был бы отличным мужем и отцом… И Алёшка — умный малый, мы бы победили его болезнь… Просто… не повезло. Покойтесь с миром… Я к вам теперь приду нескоро… или никогда…

Она промокнула платком покрасневшие глаза, встала со скамейки, вышла и аккуратно закрыла калитку.

Она уходила, не оглядываясь. Ей казалось, что если обернётся — увидит, как Дмитрий и Алёшка стоят в своём загончике и смотрят на неё, и у них на лицах написан вопрос, на который она не может ответить.

Услышав заунывное монотонное пение поблизости, она подпрыгнула. Мгновенный страх опалил её ледяным огнём. В голове промелькнули калейдоскопом образы из фильмов ужасов.

В следующую секунду страх исчез, уступив место любопытству: голос показался знакомым.

Она пошла на голос и вскоре увидела женщину, которая сидела на скамеечке в могильной оградке и напевала колыбельную. «Ненормальная, — подумала она. — С младенцем сюда тащиться…» Но она тотчас себя одёрнула: может, ребёнка не с кем оставить, а мёртвые, пусть и в меньшей степени, чем живые, нуждаются во внимании…

Она подошла поближе и снова передёрнулась от жути. У незнакомки со странно знакомым голосом не было младенца на руках. Она просто сидела на скамейке, покачивалась в ритм колыбельной и мурлыкала:

Уж как я тебе, коту,

За работу заплачу:

Дам кувшин молока

И кусок пирога!

«Точно чокнутая…» — подумала Лидия и осторожно, стараясь не привлекать внимания кладбищенской певуньи и не терять её из виду, попятилась. Но та, услышав шорох, обернулась сама — и Лидия замерла, точно настоящая героиня фильмов ужасов.

— Светка, ты?

— Лидос?

— Как ты здесь! — вырвалось у обеих разом.

— Навещала своих, — сказала Лидия. Она уже освободилась от печального очарования двойной могилы, и говорила об этом спокойно, без слёз в голосе.

— Каких своих?

— Мужа и его… — она запнулась, — племянника.

— А-а… Да, я слышала. Они у тебя… в автокатастрофе, да?

Лидия кивнула.

— А я приехала Валерика навестить. Сыночка своего.

— У тебя сын… был? — бестактно ляпнула Лидия, но Светка не обиделась.

— Был. Два с половиной годика только прожил, лопотать уже начал…

— А… давно?

— Давно, Лидуша, давненько. Ты не знаешь. Ни одна живая душа в Лихогородске не знает. Даже отец с братишкой. Только мать да я.

Видя, что Лидия не уходит и недоумевающе смотрит на неё, Светка вздохнула и заговорила.

— Помнишь, я в десятом классе в московский колледж поступила? Ага. Не было никакого колледжа. Была великая любовь на целых две недели и подростковая беременность на таком сроке, что за аборт ни один коновал не возьмётся. А мамочка была повёрнута на семейной морали. Она пуще огня боялась, что городские кумушки начнут её честное имя трепать, что, мол, дочка-малолетка с пузом… Вот поехавшая, прости Господи, ну кому какое дело, в наше-то время? Но мамочка договорилась со своей московской двоюродной сестрой, что та приютит меня и моё дитятко. Вот так я «поступила в колледж». Родился Валерик, рос, как все… мамочка, которая стала ранней бабушкой, несколько раз нас навещала…

— А что случилось?

— Дерьмо случилось, — сухо сказала Светка. — Как-то раз мы с ним гуляли, играли, бегали… Валерик побежал, упал… и всё. Виском об кирпич.

— Господи, какой ужас…

— Ужас был потом. Мне потом рассказали, я неделю была не в себе, то рыдала, то хохотала, то рвалась его разыскивала по дворам, то над кроваткой сижу ночь напролёт и колыбельную пою, тётка сама со мной едва не помешалась… Не бойся, я уже пришла в себя. Очнулась, проревелась, поплакала на могилке, потом домой уехала. Мать меня увезла. Она всё себя корила, мол, не спровадила бы меня в эту Москву треклятую, внучек был бы жив… А что толку теперь волосы рвать? Всё равно… Теперь два-три раза в год приезжаю. Сижу здесь, песенки ему пою, сказки рассказываю…

— Ох, Светик!.. Бедная ты моя…

— Только давай без этого… Не люблю. Особенно…

— Ладно-ладно… — Лидия села на скамейку и обняла её.

Через несколько минут Светка положила ей руку на плечо..

— Свет, прости, пожалуйста… — прошептала Лидия.

— За что? — удивилась Светка. — Не ты же этот кирпич подложила.

— За другое. За Виктора.

— А-а!.. — Светка неприятно усмехнулась. — Честно скажу, я на тебя тогда здорово озлилась. То есть на вас обоих. Лучшая подруга увела парня буквально из-под носа, стоило только отвернуться… Как это тебе удалось?

— Сама не знаю, — честно призналась змея-разлучница. — Увидела его и пропала. И он — тоже. Нас просто повело друг к другу какой-то неведомой силой.

— А потом развело, — спокойно сказала Светка.

— Да.

— Ладно. У нас тут пошли такие взрослые разговоры… Пока, маленький. Мама к тебе ещё завтра придёт. Идём, Лидос.

— Ну вы с ним хоть трахнулись? И как? — спросила Светка, когда они шагали по тропинке между оградками.

— Свет, скажу тебе честно — было супер! Но дело не в одном сексе. Мне с ним было легко, спокойно и уверенно. Представляешь? Как ни с кем и никогда. Не хмыкай, я тебя не дразню! Я видела, что он не рисуется, не пытается меня обаять, очаровать и завлечь. Не хамил, чтобы показаться крутым. Не угождал, не мурчал. Он сказал, что я классно выгляжу — потому что я действительно ему тогда понравилась. Знаешь, как бывает на первом свидании — мучительно ищут тему для разговора. А мы болтали, как старые друзья.

— И сколько вы с ним…

— Сутки. Или даже меньше, если вычесть несколько часов на сон.

— М-да…

— Я сама не захотела продолжать. Это было слишком хорошо, чтобы длилось вечно.

— Ага, ага. Типичная расейская бабонька-негативистка. Мужик должен пить, бить, изменять и раз в неделю присовывать вялую сосисочку на полминуты. А если всё хорошо — значит, на самом деле всё плохо. Лидос, я тебе всегда говорила, что ты дура, но не знала, что настолько. Помолчи! Ты у нас вся такая талантливая, великая керамистка, по телевизору тебя показывали… А в отношениях ты дурой была, дурой и осталась! Как все эти овцы, которые тащат на горбу своих недоделков, рожают от них таких же недоделков, изменяют с такими же недоделками и дрочат на книжных принцев…

— Я не дрочу на п…

— Помолчи, говорю! Тебе выпал шанс. Случайно, дуриком, но это шанс. Парень, о котором большинство только мечтает. Молодой, красивый, умный, с деньгами, да ещё и запал на тебя. А что ты сделала? «Слишком хорошо, чтобы длиться вечно!..» Дура! Негативистка, как большинство наших баб!..

— Слушай, хватит меня оскорблять! Это вообще-то моё дело.

— Извини. — Светка, которая только что гневно сверкала глазами, вздохнула и осунулась. — Извини, Лидос, наорала, а орать мне надо на себя. Я-то сама… сапожник без сапог.

— Ты…

— Я одна, — спокойно сказала специалистка по отношениям. — Бывают романчики, но обычно через полмесяца уже не знаешь, куда от этого счастья деваться. Положение постоянной гёрлфренд, знаешь, не лучше положения жены. Только без гарантий. А так приходится принимать «му» со всеми его косяками и тараканами. А оно, понимаешь, с пузом семимесячным в двадцать пять лет, или неделями на диване лежит, ждёт, когда позовут в «Газпром» бабло грузить вилами, или двухлитровую сиську пива за вечер высасывает, или матюкается через слово… Поначалу ещё сдерживаются, хотят казаться лучше, чем есть, а потом, как почуют, что тёлочка на кукане, расслабляются и идут вразнос. А ты сперва терпишь его выходки, чего-то ждёшь, наступаешь себе на горло, а потом думаешь — да пошёл ты!.. Есть, есть нормальные мужики, но за них, как понимаешь, идёт нехилая драчка. Так что я, Лидос, не замужем, детей нет… и оно пока что к лучшему. У меня сейчас пылкий роман с «Почтой России». И наша любовь взаимна. Знаешь, кто сейчас рулит всей почтой Лихогородского района?