– Знаешь, кто не сможет играть больше в прятки? Кто приедет на обручение сестры?

Нино вскрикнула и поднялась с кровати, как обычно выныривают из глубин неспокойного моря. Старшая сестра больше не сдерживалась и смеялась во всю, пока младшая смотрела на неё, округлив глаза, словно до сих пор не верила своему счастью.

Несколько секунд они переглядывались, после чего барышня, не обувшись, с визгом кинулась на шею Саломее и от души захлопала в ладоши.

– Осторожнее-осторожнее, козочка ты наша!.. – проворчала молодая вдовушка, но, несмотря на причитания, голос её был весёлым. – Я чуть не пролила вино тебе на платье!..

– Он едет, понимаешь?! – сверкая глазами, как сапфирами, повторила княжна. – Шалико едет!..

Она, должна быть, решила, что об этом следует сказать всему свету и, закончив с сестрой, кинулась к зятю. Чуть не сбив с ног ошарашенного Игоря, она и его обняла, чуть не задушив в объятьях.

– Дзма! – шепнула она сидзе на ухо, когда тот, еле удержавшись на ногах, пошатнулся. – Он едет, едет! Шалико!..

Игорь недоуменно мотнул головой и глуповато улыбнулся, но на вопрос: «Какой ещё Шалико?» Нино, конечно же, не ответила. Потрепав молодого человека по голове, она подпрыгнула на месте от нетерпения и залилась хохотом. Наблюдая за этой сценой, Саломея умилялась от души.

– Нужно выбрать самое роскошное платье!.. – вслух думала девушка. – И причёску! Ах, дзма, я хочу быть для него самой красивой!.. На этот раз я не могу оплошать…

– Ты и сейчас красивая, – воспротивился зять, но она не стала его слушать и спустилась по лестнице на первый этаж. Как стремительна бывает юная девушка, особенно если она влюблена!

– И всё же, кто такой Шалико? – смеясь, обратился к свояченице Игорь.

– Младший Циклаури, – таинственно ответила та, а он не без удовольствия подумал, что «настоящая причина» всё же стала ему ясна.

2

Проезжая мимо памятного театра, Тина до сих пор терзалась воспоминаниями. Участь maman долгое время оставалась для неё неизвестной, пока Игорь не выпытал у одного из своих друзей-актёров, которые навещали Татьяну перед самым отъездом, что ссыльным городом назначили Иркутск. Связь с отдалённым сибирским районом налаживали с трудом, но зато теперь дочь каждый месяц получала от матери письма и благодарила за это небо. Со временем обе смирились с положением, в которое загнала их судьба, и смеялись над ним без утайки. Даже вынужденное заключение и Сибирь не переменили maman! В письмах Татьяна всё так же шутила, называла зятя «своим соколёнком», и постоянно пеняла ему, чтобы не обижал «её девочку». Право слово, какие обиды! Если кто кого и обижал, так это она мужа.

Игорь стал для Тины лучшим кмари11, о котором только можно мечтать. После смерти Вано он превратился для неё в настоящее подспорье и, пожалуй, только благодаря ему она пережила те страшные времена. Но тогда она не проявляла к нему той ласки и любви, которых он заслуживал!.. Всецело ушла в свое горе, часами сидела вместе с сёстрами у могилы брата и перечитывала его письма, пересматривала старые фотокарточки. А каково было Игорю на новом месте с новыми людьми, когда ещё и жена, ради которой он бросил привычную среду, казалось, совсем этого не ценила? Ах!.. Порой Тина очень жалела, что не умела, как Нино, носиться по дому от одного упоминания возлюбленного, не крутилась у зеркала часами, выбирая шляпку или платье, а ведь она любила Игоря не меньше, чем младшая сестра своего Шалико!.. Но её любовь была тихой, жертвенной и не приносила явных плодов… вернее сказать, никаких плодов не приносила.

Пятый год она, несмотря на свою тихую и жертвенную любовь, не могла подарить ему ребенка, и – ладно родня, что пошутила разок и забыла! – люди вокруг уже начали не по-доброму шушукаться. Однажды сосед, чьё имение находилось в нескольких километрах от Сакартвело и приносило значительно меньше доходов, озабоченно спросил: «Не получается ли у вас чего?». Саломея глубокомысленно вздохнула, заметив, что и сама в своё время измучилась от подобных вопросов, и посоветовала не принимать их близко к сердцу. Через некоторое время судьба сама проучила наглеца, когда его жена забеременела шестым ребёнком, кормить которого оказалось нечем из-за крайне расстроенных финансов. Вот что бывает, когда суёшь нос в чужие дела!..

Игорю тоже сильно доставалось за то, что, будучи сыном художника и актрисы, рискнул сделать её своей женой. Так она ещё и подливала масла в огонь своей бесплодностью!.. Что это за семья такая без детей? Кавказские склочницы приписывали мужу бесчисленные болезни, которые он, должно быть, подхватил, пока вёл бродячую уличную жизнь, и искренне жалели и её, и её отца за то, что так промахнулись с выбором. Хотя дело только в ней, в ней!.. Ей врачи пророчили чахотку, ей не советовали беременеть из-за хрупкой комплекции, её проверяли каждый год, чтобы ненароком не проглядеть какой-нибудь болезни! И как им это объяснить?

– Я, пожалуй, выйду здесь. – Саломея остановила кучера, постучавшись в окно кареты, и поцеловала сестру в лоб. – Ты доедешь сама до больницы?

– Мне не пять лет, – отмахнулась Тина и заставила себя улыбнуться. – Я могу преодолеть несколько кварталов самостоятельно.

Старшая сестра покачала головой, и, «завайкав», вышла из фаэтона. Павлэ остановился на дороге, которая вела на кладбище, где похоронили Вано. Обе девушки прекрасно знали эту тропинку, так как осенью и зимой восемьдесят третьего года оттоптали себе на ней все ноги, а сейчас посещали могилу по очереди. В тот день пришёл черёд Саломеи, а Тина, как бы ни хотела составить ей компанию, не могла этого сделать. Через четверть часа её ожидал на приеме новый ахалкалакский врач, которого выписали из Эриванской губернии на помощь постаревшему Матвею Иосифовичу.

– Уверена, с твоими лёгкими всё в порядке, – подбадривала даико. – Ты давно уже не болела!

Тина слабо кивнула и в последний раз помахала рукой, прежде чем экипаж окончательно скрылся за поворотом. Саломея тяжело вздохнула, а морозный зимний ветер зашумел у неё в ушах. Ей показалось, или сестра выглядела удручённой? Но что же её терзало?..

С недавних пор Саломея чересчур много думала о других и совсем мало о себе, но такая жизнь ей даже нравилась. В том, чтобы заботиться о ближнем, находилась особенная красота, и теперь она понимала, почему Катя…

Молодая женщина остановилась на полпути и, потоптав кончиком сапог сорняки, иронично усмехнулась. Несмотря на титулы и бесчисленные деньги родственников, покоившихся здесь никто так и не спас от чертополоха и крапивы, а власти не очень исправно следили за ухоженностью могил. Высоко стоявшее в небе солнце заслепило госпоже Ломинадзе глаза, и она прикрылась от него рукой. Решительность покидала её по мере того, как высокий крест на захоронении Вано становился все ближе, а к горлу подступал комок. В голове до сих пор звучала погребальная музыка.

Слёзы наворачивались на глаза, когда она думала о том, как именно потеряла брата. Могилу Пето она не посещала совсем, зато на надгробии дзмы всегда лежали самые свежие цветы – уж она-то постаралась!.. Не забывала она и о скромной, совсем свежей могилке рядом, ведь кроме неё никто о ней не вспоминал. Надпись на той плите гласила: «Не стала твоей женой перед людьми, так стану ею перед Богом».

Кроме неё о последней и самой горячей привязанности Вано не знали ни сёстры, ни отец. Катя просила не рассказывать о себе остальным, так как больше не принадлежала к «светскому» миру, а, чтобы оправдать наличие чужого захоронения так близко, Саломея придумала красивую легенду по Катиной же инициативе. В монахини несчастная девушка не постриглась, но при монастыре жила как своя и помогала в церковно-приходской школе до тех пор, пока в той самой школе не разразилась эпидемия неизвестного гриппа, напоминавшего средневековую потницу.

Саломея стёрла со щёк слезинки и, опустившись на колени, разложила цветы в равном количестве на обе могилки. Воспоминания захлестнули её.