– Ты побледнела, – покачала она головой, когда в один из визитов в Богородинский женский монастырь под Ахалцихом не заметила на щеках Катеньки привычного румянца. – И похудела!.. Ты случайно не подхватила ту лихорадку?

Катя как-то странно улыбнулась и, взяв гостью за руку, повела в сад на прогулку. Девушка одевалась во всё черное, убирала волосы наверх, а на шее висел крупный нательный крест, который Катя то и дело целовала. Со временем несостоявшаяся невестка только похорошела и даже в балахонах аскета смотрелась пленительно женственно. Но глаза!.. Глаза были такие безжизненные, что хотелось кричать от боли. «Светская» жизнь на самом деле осталась для неё далеко позади, и Саломея чувствовала, как бедняжка с каждым днём всё сильнее и сильнее отдалялась. Катенька почти воспарила над миром, который ещё слишком крепко держал её саму, но такое умиротворение на лице юной девочки напугало бы любого. Столь отстранённо смотрят только святые или же те… кто вот-вот умрёт!..

– Может и подхватила, но разве не всё равно? – пожала плечами праведница и подставила нежное лицо под лучи солнца. Эта встреча случилась прошлой весной, и над их головами весело щебетали птицы. – Посмотри, посмотри туда, наверх!.. Как причудливо скользят по небу облака!..

Золовка хотела отругать невестку за это «всё равно», но причитания замерли у Саломеи на губах, когда она вгляделась в облака вслед за Катей и затаила дыхание. Окружающий мир на миг перестал для них существовать, и обе девушки прикрыли глаза, наслаждаясь моментом. Вдыхая чистый апрельский воздух, они с опозданием откликнулись на приветствие попа, который пожелал «Екатерине Петровне доброго дня» с безграничным уважением и почтением. Саломея смотрела ему вслед, раскрыв рот, и в очередной раз испытала за себя безграничный стыд. Почему всё земное так сильно её занимало, когда Катенька так мало придавала этой суете значения? Как мелочны и ничтожны все её порывы по сравнению с этой чистой, невинной душой!

– Тебе всё же не стоит так много бывать у Оленьки, – искренне посоветовала подруга. Она честно выждала, пока собеседница оторвется от созерцания высокого неба и наслушается пения птиц. – Я понимаю твоё христианское желание ухаживать за ней, но ты можешь подхватить заразу.

Девушка снова не ответила, только посмотрела так, что по телу побежали мурашки. Господи!.. Неужели она хотела заразиться? Неужели… сама этого добивалась?

Саломея зарыдала навзрыд. Как и ожидалось, после той встречи Катенька не прожила долго. Больная девочка быстро оправилась, но её благодетельница так и не поборола болезни.

– Спасибо тебе! – говорила Катя, прежде чем испустить дух, и крепко сжала руку золовки. – Спасибо тебе за всё, Саломе!.. Я расскажу о твоей доброте Вано. И пусть Бог тебя вознаградит!

Катя умерла к лету, но её последние дни до сих пор наполняли сердце старшей Джавашвили всепрощением и теплом, что она так неожиданно испытала в тот ясный апрельский день. За брата она могла быть спокойна: на том свете о нём точно позаботятся.

***

Тина прибыла в больницу с небольшим опозданием из-за того, что Павлэ встретил своего знакомого на дороге и долгое время справлялся об его родственниках, супруге и детях. Женили ли сына, выдали ли замуж дочку? Как же это всё по-кавказски!

Выходя из кареты, Тина увидела, что основная Ахалкалакская больница не на шутку разрослась, пусть врачей до сих пор не хватало. В прошлом году губернатор принял решение снести старый особняк графов Майковых на соседней улице и переделать его под ещё одно крыло госпиталя. Это крыло в итоге отдали под нужды раненных в вечных кавказских войнах офицеров, а основное так и осталось для «простых смертных». Матвей Иосифович встретил «душеньку» у того самого здания и лично проводил в кабинет своего протеже. Тот с недавних пор разрывался между флигелями.

– Левон Ашотович делает основную работу в нашей больнице, и я безгранично ценю его за это, – заговорил старый доктор, показывая Тине дорогу в кабинет молодого. На углу они остановились, чтобы пропустить вперёд каталку с юной роженицей. – Я лишь по пустячным вызовам езжу, да и то, если подагра не замучает. Ах, милочка, лучше вам не знать, что это такое!..

Тина вежливо кивнула, заметив, что почтенный медик так много сделал для народа Ахалкалаки, что имел полное право на покой. Тот растроганно покряхтел и, сделавшись на старости лет словоохотливым, забормотал что-то ещё. Кто знает, сколько бы они так простояли, если бы Левон Ашотович наконец не пригласил их войти?

– Вы опоздали на десять минут, – холодно заметил молодой врач и даже не поднял головы от записей. Обескураженная гостья не сразу нашлась с ответом, и, почувствовав заминку, давний приятель поспешил вступиться за неё.

– Не злитесь на Валентину Георгиевну, милый друг, – произнёс он виновато. – Я её неприлично заболтал. Что поделать! Совсем разучился следить за временем.

Левон Ашотович ничего не ответил и всё выводил что-то пером в историях болезней. Тина, которая впервые попала на прием не к Матвею Иосифовичу, не знала, что и делать. Не одобряя её замешательства, старый еврей подмигнул девушке украдкой и настойчиво подтолкнул к письменному столу коллеги.

– Ну, я вас оставлю, – сказал он весело и, юркнув в проём, исчез за дверью.

После его ухода в приёмной комнате воцарилась такая тишина, что, пролети сейчас муха, она бы их оглушила. Тина откашлялась, чтобы привлечь внимание, но тщетно. Для больной стало ясно, что, пока Левон Ашотович не закончит своих записей, он не начнёт осмотра, и тогда, чтобы не терять времени даром, она принялась его разглядывать.

Он казался очень высоким, а его ноги еле помещались под столом. На вид она бы дала ему чуть меньше сорока лет, что, впрочем, вполне молодой возраст для солидного лекаря. Она поняла это по рассказам Матвея Иосифовича, который не уставал нахваливать своего помощника. В родной Эриванской губернии – армянские врачи, должно быть, локти кусали, что им пришлось отдать своего коллегу-соотечественника грузинам, – слава о нём ходила завидная. Тина подумала, что и женихом он, наверняка, был желанным, пусть и вдовец с дочкой семи лет. Ах, старый медик, и правда, чересчур много болтал! Хорошо хоть внешне не расписывал своего подопечного, и княжеская дочь, к примеру, сама для себя решила, что бородка тому не шла. А ещё характер, характер!.. Явно не сахар. Разве можно так долго ждать?

– Я прошу простить меня. Дело не терпело отлагательств, – досадливо вздохнул Левон и, забрав с полок необходимые приборы, встал из-за стола. И правда, очень высокий! – Раздевайтесь.

– Что? – Тина в ужасе отшатнулась, но Левон и бровью не повёл.

– Что вы так смотрите, как будто впервые пришли на приём? – пожал плечами врач и без тени эмоций на лице добавил: – Раздевайтесь. За ширмой. Я послушаю ваши лёгкие.

Бесцеремонность доктора вконец отвратила Тину от него, и она очень пожалела, что Матвей Иосифович неминуемо отходил от дел. Делиться своими тревогами с этим циником совсем не хотелось, и всё же она так ждала этого дня, чтобы получить совет о беременности!.. Придётся набраться терпения. Этому же учит священное писание?

Во время осмотра он не говорил ни слова, только водил приборами по её спине и многозначительно хмыкал. Сердце от недосказанности забилось, как бешеное. Что такое? Сколько ей осталось жить? Как сказать об этом родным, мужу? Ах, ну что за человек?! Будто не понимал, как это всё её тревожило!..

– Одевайтесь, – так же спокойно разрешил Левон Ашотович и, пройдясь по кабинету, принялся за пресловутые записи. Тина проводила его испуганным взглядом и, застегнув платье, села на кушетку рядом.

– Матвей Иосифович говорил, у вас подозревают чахотку, – сказал он несколько погодя и отложил бесчисленные документы в сторону. – Я ничего такого не услышал.

Груз свалился с плеч. Она издала стон облегчения, который Левон пропустил мимо ушей. Лицо его оставалось непроницаемым.