– Что ж! Вы и сами знаете, – с тяжёлым сердцем проговорил Константин, сцепил руки в узел и спрятал глаза в пол. – Мы готовы и на это.
Покладистость христианина несказанно обрадовала Абалаева. Почувствовав явную непрактичность будущего свата, Башир понял, что может продвинуть и другое своё дело, помимо женитьбы сына. Например, потешить свой кошелёк.
– И ещё одно, – поднимаясь, спохватился Ахмедович. Они с Константином пожали друг другу руки и расцеловались в обе щеки. – Приданое. Надо бы его оговорить.
– Да-да, конечно! – поддакнул князь Циклаури и решился пошутить: – Забавно, что у мусульман всё наоборот! У вас сторона жениха выплачивает за невесту калым.
– Но вы же не мусульмане.
«И к тому же товар у вас… так себе», – подумал про себя Башир, но вслух этого, конечно, не сказал.
Немного помолчали, не найдя нужных слов.
– И каким же будет приданое, по-вашему? – проглотил обиду князь, потому что был уверен в своих деньгах. Спасибо предкам, постарались! – Я готов отдать за неё любую сумму…
– Сорок три тысячи, – озвучил свои требования чеченец.
– Сколько-сколько?! – ахнул грузин.
– Сорок три тысячи рублей и ни копейкой меньше. Иначе… ищите для своей дочери другого мужа.
Он не добавил «если сможете», но Сосоевич догадался об окончании и так. Отходя от шока, старый князь задел локтем стул, и тот опрокинулся. Певичка вскрикнула от шума и, к их облегчению, перестала петь. Башир Ахмедович забрал с вешалки меховое пальто и натянул на голову шапку из чистой шкуры песца, которые носил скорее для виду, нежели по надобности. За половину декабря в их краях ни разу не выпало снега. Зато сегодня природа как будто разбушевалась!..
– Думайте, ваше сиятельство, а я пока откланяюсь. Мне пора читать вечерний намаз, – благородно разрешил сват и в последний раз похлопал Константина по плечу. – Я вас не тороплю. Правда, желательно сообщить ваш вердикт завтра к полудню, чтобы я знал, продолжать ли мне путь. Будем надеяться, что в Ахалкалаки мои скитания закончатся.
Мужчины в последний раз обменялись улыбками, когда официант раскрыл для Абалаева двери, и вьюга забрала его в свои объятья. Дунуло холодом, и старый Циклаури, поёжившись, опустился на прежнее место за столом. Схватившись за голову, он зажмурился. Отдать дочку за мусульманина, за непредсказуемого чеченца, и выплатить за неё огромное приданое, лишь бы сбыть её, наконец, с рук… тьфу!.. Шакроевич точно поднимет его на смех!
***
Узнав о выборе отца от матери, Ламара разразилась горючими слезами. Софико, сидя за фортепьяно, стала играть громче, чтобы перебить сестринский визг и материнские причитания. Она лишь изредка попадала в ноты, что делала, впрочем, вполне осознанно. Ламара тем временем ревела всё настырнее и настырнее с каждой минутой, от чего Мцхета, которая не видела со дня пожара пять лет назад ничего ужаснее, содрогнулась до самого основания.
– Хватит! – вскрикнула несчастная княгиня и зажала уши руками. От какофонии звуков у неё нестерпимо разболелась голова. – Милая моя, Вагнер тебе не дается. Лучше выбери что-то из Шопена.
– Как скажете, маменька, – невинно улыбаясь, согласилась младшая дочь и, пряча в краешках губ усмешку, заиграла ещё невыносимее. Разгадав замысел маленькой плутовки, Дариа Давидовна твердо решила, что вытерпит этот концерт до конца и не сдастся. Надо признать, что и у Софико, превратившейся в хорошенькую юную барышню с ангельским лицом точь-в-точь как у любимого брата, тоже хватало упорства. Шалико в своих письмах называл её «львиным сердцем», сравнивая с английским королём Ричардом, ведь, подобно истинной королеве, его юная сестра не знала страха.
– Хватит делать вид, что меня не существует, деда3! – зазывно всхлипнула Ламара и, опустившись на диван в гостиной, звучно высморкалась в белый платок. – Я и так знала, что вы с отцом любите меня меньше остальных своих отпрысков, но отдать меня за мусульманина и заставить покрываться!..
За все эти годы она тоже изрядно похорошела, только глаза потеряли былой блеск, а рот не так часто задиристо кривился. Ошибки своей Ламара до сих пор не признавала и всё ещё винила в своих бедах родных, но со временем сделалась гораздо покорнее и больше не язвила каждый раз, когда кто-то к ней обращался. Как будто, наконец, поняла, что толку в этом мало!..
– Зато какая хорошенькая ты будешь в платке, – захлопала ресницами сестра, отбивая ритм маленькой ножкой. – Представляешь, даико4?
– Софико!.. – осекла её мать, когда Ламара захныкала во всё горло, да и сама чертовка рассмеялась в открытую. – Как тебе не стыдно!
– Молчу, маменька, молчу!
Застыдившись, Софико, словно стала играть чуть лучше, а Дариа устало прикрыла глаза. Сев рядом со старшей калишвили5, княгиня принялась её успокаивать, позабыв на время о своей злости на младшую. Уродились же такие!.. Одну за фортепьяно не усадишь, да и язык – три метра, а второй бог ума совсем не даровал. Ах, как же она скучала по сыновьям!.. Те, хоть и разные, никогда не приносили ей столько хлопот… она ими только гордилась! Правильно, быть может, предки радовались, когда рождался сын, и горевали, когда дочь?..
– Калишвили, у тебя нет выбора, – ласковым голосом заговорила maman и взяла непутёвую дочь за руку, – если ты не выйдешь за Исхана Башировича, то больше никогда не найдёшь себе мужа. Это твой последний шанс.
– Но какой он? – захлюпала носом горемычная невеста, – Исхан Баширович?
Дариа Давидовна застыла с непроницаемой улыбкой на лице в надежде подобрать нужные эпитеты. Ничего ужаснее этого мгновения ей не пережить до самой смерти!
– Какой-какой. – Пока мать медлила, Софико пожимала плечами и, заиграв так, что кошки бы позавидовали, зашептала: – Обычный жених. Какие они бывают? Хромой, молчаливый, на десять лет тебя старше. А приданое за тебя просит!.. Как царицу тебя выдадим.
– Что за напасть эта девчонка! – вспылила княгиня, терпение которой всё-таки лопнуло, и торопливо поднялась на ноги. Ламара округлила глаза и, схватив мать за рукав платья, всё время повторяла: «Это правда, маменька, правда?! Вы за такого меня отдаёте?!».
Кивнув младшей дочери на дверь, Дариа Давидовна с облегчением осознала, что ей не придется и дальше насиловать свои уши, из которых вот-вот полилась бы кровь. Софико, очень обрадованная полученной свободой, юркнула за угол быстрее, чем закончились бессвязные рыдания сестры, а деда проводила её глубоким вздохом. Уже на лестнице она, правда, услышала, как мать сорвалась на Ламаре:
– Об этом надо было думать, когда ты встречалась по углам с женатым мужчиной!..
– Но, деда!..
– Ты выйдешь за Исхана Башировича и будешь ему хорошей женой. Разговор окончен!
Подслушав и эту часть, Софико искренне пожалела сестру. Княжна знала, что поступила плохо, потешаясь над горем даико, и совесть всерьёз замучила её, пока она спускалась по лестнице во двор. Надеясь поскорее убежать от ненавистного фортепьяно, девушка использовала довольно грязные методы, но чем яснее она ощущала морозный декабрьский воздух на щеках, тем меньше ей хотелось думать об этом. Свобода, вай ме, свобода!..
Стояло свежее зимнее утро, и Софико, не помня себя от счастья, остановилась на крыльце, чтобы насладиться им. Впопыхах она накинула на себя пальто, но, не застегнув его до конца, умчалась вперёд по саду. Мажордом, не теряя времени, подбежал к ней и спросил, что случилось. Она ответила ему только спустя время.
– Веди сюда моего Бурого, Иванэ. – Она одарила его блестящей улыбкой и обескуражила бьющей через край энергией. – Я так по нему скучала!..
Бурый был любимым конём княжны и её лучшим другом в те времена, когда она убегала от родителей и сестры в бескрайнее поле за Мцхетой, где наслаждалась одиночеством. Дариа и Константин знали об её чрезмерном увлечении лошадьми и не очень-то его одобряли, но разве калишвили что-то докажешь? Они знали не понаслышке, какой преданностью отличалась младшая дочь ко всему, к чему от души привязывалась. Если вы найдете путь к её сердцу, то точно из него не выберетесь.
