Левон вопросительно взглянул на Сатеник, и та, округлив и без того большие глаза, с готовностью подтвердила эту мысль.

– Она очень красивая. И видно, что добрая! – по-армянски шепнула Сати, когда отец достаточно для этого наклонился. – Не прогоняй её, пап!.. Пусть останется.

– Сатеник!.. – строго отрезал хайрик, и, хоть малышка и стихла, лукавый огонек из её глаз так никуда и не делся. Наблюдая за смышлёной девчушкой, Саломея подумала, что найдёт в ней неплохую союзницу.

Солидный врач выждал небольшую паузу и откашлялся в кулак. Того, что сказала ему дочь, госпожа Ломинадзе, конечно, не поняла, но догадывалась, что девочка встала на её защиту. Не в силах отказать Сати, Левон ещё раз оценивающе взглянул на Саломею.

– И вас совсем не пугает то, что вы можете здесь увидеть, ваше благородие? – спросил он немного погодя.

– Я уже говорила вам. Я не похожа на княгиню Бараташвили. Трудностями меня не запугать.

Левон хмыкнул слишком недоверчиво и перемигнулся с Сати. Та ещё раз дернула его за рукав халата и запрыгала на месте, вскричав: «Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!». Отец глубоко закатил глаза, ещё немного поворчал, но затем всё-таки сдался.

– Как скажете, Саломея Георгиевна. Если уж вы так этого жаждите!.. – со вздохом обратился к гостье мужчина и сделал к ней значительный шаг навстречу. Он был таким высоким, что смотрел на неё сверху вниз, но Саломее безумно нравился его неуступчивый нрав. Она высоко вскинула подбородок и совсем не стушевалась под его упрямым взглядом.

– Неужели? – хитро съязвила молодая женщина. Не сводя с неё глаз, он достал из кармана хирургические перчатки и с тяжелым вздохом передал их Саломее.

– Наденьте их. В сестринской можете взять белый халат. Только потом не плачьте!..

– Вот ещё!

Левон звонко фыркнул и, сделав дочери жест, чтобы шла за ними, молча тронулся с места.

***

В тот день погода расщедрилась на тепло, и в доме Айдемировых погасили все камины. Нино, всё больше напоминавшая одичавшего зверька, приняла сей факт без особой тревоги. Какая, к чёрту, разница, если она закоченеет от холода?!.. Возможно, хоть тогда её мучения наконец закончатся?..

Юная Джавашвили всё реже притрагивалась к еде. Ирсана, которая заходила к подруге с подносом в руках три раза в сутки, всерьёз забеспокоилась. Они с дядей Мусой выказывали откровенное неодобрение всему, чем промышлял Джамаль, но тем самым вряд ли помогали пленной грузинке. Похититель становился всё раздражительнее, и Нино вздрагивала каждый раз, когда он заходил к ней, боясь повторения того кошмара с дневником Шалико. Так, она с большой опаской взглянула на дверь, как он зашёл к ней в то утро и по совету дяди Анвара оставил без огня.

– На улице совсем не холодно. Ничего страшного не случится, – хмуро буркнул юноша и почесал небрежную трехдневную щетину. Сложившаяся история плохо сказалась и на нём тоже. Джамаль мучился от кошмаров, которые посылал ему шайтан – так, по крайней мере, твердил де-ваша, – и страдал от головной боли. От недосыпа у парня появились тёмные круги под глазами, придававшие ему поистине зловещий вид. Он похудел и осунулся и, пожалуй, впервые за всё это время стал понемногу жалеть о своём поступке. Отец и Искандер в один голос уверяли, что ему нужно почаще бывать на свежем воздухе, и в конце концов уговорили его съездить в соседний аул за продовольствием. Молоко и сыр в доме заканчивались, а Нино Георгиевна, несмотря на все их надежды, всё так же смотрела на него волком.

– Мы с другими мужчинами уходим в горы, – произнёс он, тяжело дыша, и убрал руку с каминной полки. Она сидела на кровати, подобрав под себя ноги, и упорно хранила молчание. На него она не смотрела. – Нужно взять еды. Похоже, мы здесь надолго…

Он ушёл, так и не дождавшись ответа, но стоило ему только удалиться, как Нино пробрала мелкая дрожь по всему телу. Она сильно-сильно зажмурилась и стряхнула крупную прозрачную слезинку со щёк. Неприветливая серая стена возле кровати каждый день получала по царапинке от гвоздя, который пленница нашла на полу, когда её только привезли сюда. Взяв его в руки, она поставила ещё одну отметину – восьмую.

«Уже больше недели. – Даже в мыслях собственный голос казался ей безжизненным. – Сегодня, должно быть, шестое…».

Эта догадка поразила княжну до глубины души, и она выронила гвоздь на белые простыни. Будучи девчонкой, она весь день перед именинами проводила с Шалико, хитря и выторговывая у него свой будущий подарок.

Весёлый смех из тех памятных времён до сих пор раздавался у Нино в ушах, и она спрятала лицо в собранных коленях, когда осознание собственной дурости – а как ещё это назвать?! – придавило её мертвым грузом. Когда-то давно она проводила дни своего рождения вместе с родными и близкими людьми и… любовью всей своей жизни, а завтра ей исполнится двадцать два, и ей не захочется ничего, кроме смерти. Какая ирония!..

– Я сама довела себя до сегодняшнего дня, – сокрушённо кусала она губы и не размыкала век, чтобы не видеть своей «тюремной камеры». – У меня было всё, а я этого не ценила…

Айдемиров твердил: «В ночь с шестого на седьмое мы объявим о нашей свадьбе». Нет, не бывать этому!.. Она этого не допустит. Даже ценой своей жизни…

Внизу заржали кони, зацокали копыта. Нино поняла, что мужчины уехали, как и собирались, за продуктами, оставив в доме одних только женщин. Она с облегчением выдохнула, подумав, что ни Ирсана, ни её мать или сестра не станут теребить её до возвращения мучителя. Ну а мальчишки-близняшки, если и подглядят за ней в щёлочку, как они это делали обычно, то особого вреда всё равно не принесут…

Она ещё раз оглядела комнату ненавидящим взглядом, и безразличие к своей судьбе неожиданно сменилось жаждой деятельности. Довольно, сколько она сидела без дела, жалея себя и оплакивая счастливое прошлое!.. Никто из Джавашвили, даже в самые тяжелые моменты, не падал духом! Что испытала Саломея, когда только узнала, что Пето – мужеложник? Как же ей удавалось держать лицо столько лет, да так, чтобы родные ни о чём не догадывались?! Да разве она, Нино, разочарует сестру, позволив обстоятельствам сломать себя, когда они, несмотря ни на что, так и не сломали Саломе?

До сей поры она много плакала и страдала, и Айдемировы, должно быть, подумали, что к ним в руки попала невозможная плакса. Теперь она сделает всё, чтобы доказать им обратное. Загнанный в угол зверь рано или поздно выпускает когти и начинает кусаться. И она тоже будет… кусаться!

Нино ещё не придумала, как бы это сделать, и случайно обратила свой взор на камин. Тот почти совсем остыл, а угольки обуглились, приняв твердую, почти округлую форму. Теперь они очень напоминали ей те карандаши из угля, которыми она рисовала несколько лет тому назад, но потом забросила это занятие из-за того, как сильно после них темнели руки.

Лицо Нино озарила мстительная усмешка.

Она неторопливо встала с кровати и, так и не обувшись, босиком прошлась по комнате. Пока она шла, плед соскользнул с плеч на пол, но она не стала его подбирать и опустилась на колени перед камином. Зрачки расширились, а дыхание участилось, когда она протянула руку вперёд и, боясь обжечься, схватила один из угольков. Он и правда оказался ещё очень горячим, и пальцы защипало.

Тем не менее, она не сдалась.

Дождавшись, пока уголёк перестанет шипеть, она взяла в руки кочергу и выскребла из наименее тронутого огнём участка камина несколько новых угольков. Она положила их рядом с первым и стала дуть и обдувать их руками, пока ещё оставались силы. Через несколько секунд она прикоснулась указательным пальцем к своим будущим карандашам и, к счастью… не обожглась.

Нино собрала угольки в подол платья, оставив на нём уродливые пятна, выскребла из камина тройку-другую новых кусочков и, стараясь унять предательскую дрожь в теле, поместилась с ними у стены. Она взяла в руки первый, совсем остывший уголёк и сделала легкий мазок по стене. После она уже не могла остановиться.