Долгожданный сигнал развеял все невзгоды, и вскоре на площадь въехало блистательное ландо с несколькими богато одетыми женщинами, а вместе с ними, как будто, засияло солнце. Самая старшая из гостей и самая эффектная – должно быть, та самая княгиня Н.! – вышла из экипажа первая и сразу же обворожительно улыбнулась.

– Приветствую вас, сёстры. Как я рада видеть каждую из вас! Мы очень ценим ваше присутствие, милые дамы.

Все слушали её молча, но, когда одна из приехавших вместе с княгиней незнакомок зааплодировала и засвистела, все последовали её примеру. Софико и Люсинэ, которые всё ещё стояли вместе, заинтриговано переглянулись.

Княгиня поднялась на подмостки, цокая высокими каблуками на новомодных сапожках, и сделала жест своим последовательницам, чтобы те перестали хлопать. Те тотчас же повиновались. Тем временем её подруги пригласили всех пройти в центр и сомкнуться в круг, чтобы лучше расслышать речь. Слушательниц насчитывалось пятьдесят с лишним человек, и в какой-то момент все позабыли о погоде. Общее дело согрело и сплотило их.

– Что же!.. С чего бы мне начать? Быть может… лучше дать слово вам?

Аудитория, приготовившаяся слушать, на мгновение онемела, а частые переглядывания возобновились.

– Ну, почему же вы так смотрите? – располагающе улыбнулась выступающая и выпустила пар изо рта. У неё был приятный, обволакивающий тембр, а безукоризненные манеры располагали к себе. – Вы ожидали услышать вдохновляющую речь от меня? Увы, я не стану этого делать, пока вы сами не ответите себе на один вопрос: зачем вы сюда пришли? Что вас привело?

Проходило время, и Софико ощущала, как воздух потихоньку нагревался.

– Мне двадцать два года, – вдруг подала голос Люсинэ, и княжна Циклаури с удивление на неё обернулась. – Меня выдали замуж в шестнадцать лет, и мы с мужем очень любили друг друга. Но… бог не даровал нам детей. Врач сказал… дело во мне. Он поставил мне бесплодие.

Женщины зашептались и зашумели, но княгиня Н. подняла в воздух руку и остановила их. Софико затаила дыхание.

– Если вы хотите, чтобы мужчины вас уважали, то начните прежде всего уважать друг друга, – сказала она строго, а затем с большим участием обратилась к Люсинэ. – Продолжайте, сударыня. Я вижу, что вам есть, что сказать.

– Мы с супругом… провели очень много счастливых дней вместе, но, когда Матвей Иосифович выявил мой недуг, я поняла, что должна отпустить его. Если бы вы знали, как он плакал! Он не хотел, чтобы я уходила…

– Но почему вы всё-таки ушли? – спросила очередная женщина из толпы. – Почему принесли в жертву себя и своё счастье?

– Разве каждая из вас не сделала бы тоже самое? Вы ведь воспитаны кавказскими жёнами так же, как и я. Не мой муж виновен в этом, а те устои, которые вынудили меня уйти. Именно против них стоит бороться, не так ли?!

Княгиня Н. снисходительно кивнула, хотя, возможно, не совсем с этим согласилась.

– Если бы я осталась, то обрекла бы его на жизнь без потомства, а это худшее, что может случиться с мужчиной в наше время. Его родные никогда бы мне этого не простили…

Многочисленные шептания продолжились, а кто-то даже признался, что знал, чем закончилась эта история: благоверный Люсинэ вскоре утешился, женился во второй раз и заимел, как она и хотела, детей. В двадцать два года её жизнь казалась законченной. Никто не захочет брать замуж разведенную женщину, да ещё и бесплодную!.. Таковы законы их общества. Оно не даёт вторых шансов.

Люсинэ захныкала, уткнувшись в плечо Софико, а та с готовностью привлекла её к себе, но на этом горькие истории их соратниц не закончились:

– Меня тоже взяли замуж в семнадцать, – отвечала другая со снисходительного кивка княгини Н, – а через пару лет вернули домой, потому что я их не устраивала. Я не бесплодна, но близости с мужем избегала, потому что он был мне неприятен. Брать за меня ответственность он больше не желал!.. Просто вернул меня родным и женился на более сговорчивой девушке. А я теперь… никому не нужна.

Горечь и накопившиеся обиды посыпались со всех сторон, а княжна Циклаури с трудом сдерживала гнев, стискивая кулаки. В этот колодец неплохо вписался бы и первый брак Саломеи Георгиевны, а ведь это только те события, которые ей известны! Сколько таких же поломанных судеб скрыто от её глаз? И такие ужасы не только не искоренились, но до сих пор процветали в их кичившимся гордостью крае, который отказывался видеть свои недостатки? Но как долго это будет продолжаться?! Кто-то же должен положить этому конец!..

– Я понимаю вашу боль, сёстры, – наконец, вмешалась княгиня, когда слушательницы стали перебивать друг друга и, бросая в воздух шляпы, отпихивались локтями и сумочками. – Но для того мы сегодня и собрались, чтобы поставить вашим страданиям конец!..

– Никогда больше я не буду терпеть его побои и измены за кусок хлеба! – загалдела толпа, слившаяся для Софико в одно целое. – Я – не его рабыня!

– Мы должны, как и западные женщины, добиться права голоса, а иначе мы так и будем страдать от унижений!

– Какой смысл в моей благодетельности, если он отчаянно требует её, а взамен не выполняет обязанностей истинного горца?! Он знает свои права и злоупотребляет ими, но отказывается выполнять обязанности!

– Правильно, сестра, правильно!..

У Софико потемнело в глазах. Паника захлестнула княжну, когда она увидела, во что превратились сдержанные и скромные женщины, которые слишком много терпели. Они потеряли человеческий облик, а вместо них заговорила их печаль. Как и любая форма фанатизма она, впрочем, ни к чему хорошему не привела. Они с Люсинэ неминуемо разделились, когда толпа озверела настолько, что стала вредить самой себе. Княгиня Н. ничего не делала, чтобы предотвратить эту волну, а только подстрекала её.

Стало ещё хуже, когда раздался жандармский свисток, и все кинулись врассыпную. Пытаясь спастись, кто-то ударил Софико в бок, и она повалилась на землю, ударившись головой. Приложив к ней ладонь, девушка обнаружила на пальцах кровь, и её затошнило то ли от её вида, то ли от головокружения. Тем временем, княгиня и её свита с честью приняли свое поражение и позволили приставам надеть на себя наручники. Закончив с зачинщиками, жандармы устремились в толпу.

– Ваше имя, сударыня?.. – обратился к нарушительнице сотский, поднимая на ноги. Если бы она знала, чем обернётся его помощь, то никогда бы её не приняла!..

– Княжна Софико Константиновна Циклаури, ваше благородие.

– К сожалению, княжна, мы вынуждены арестовать вас за участие в незаконном митинге суфражисток.

***

Несколько дней подряд Нино не спалось. Мучаясь от беспокойных снов, она и днём не находила спасения от неприятных навязчивых мыслей. С памятного картули, да и самой свадьбы Ламары прошло довольно много времени, а разговоров о предстоящих святочных гуляниях становилось всё больше, но они вряд ли приносили облегчение. А от некоторых раздумий и вовсе хотелось плакать! Какой смысл в охотах и гаданиях, если ей предстояло вновь увидеть его с другой девушкой? Терзать своё сердце, слыша ласковые слова, адресованное не ей? Смотреть издалека и не мочь прикоснуться? Во всех этих салонах, наверняка, будет и чета Айдемировых, а Джамаль Вахитаевич и так успел изрядно попить ей крови!..

Она стала ещё более замкнутой и неразговорчивой, отказывалась выходить из комнаты и кого-то видеть. На званые вечера младшая княжна не спускалась, ссылаясь на недомогание или головную боль. Краем уха она слышала, что старшие Циклаури приезжали к ним без детей или только с Давидом, но её все равно было не отговорить. Сёстры не узнавали даико, отец и Игорь всё сильнее хмурили лбы, а она тем временем всё больше и больше «задыхалась». Сравнения с рыбой, которую никак не вернут в привычную среду, больше не казались ей нелепыми. В том картули… Шалико обескуражил её своей порывистостью, своей силой, которой она так долго от него не получала, что едва удержалась на ногах!.. Голова до сих пор кружилась, когда она вспомнила тот водоворот чувств, в который её засосало. Но они прошли, и Нино снова замучил голод.