Они с братом и Нино уезжали первыми, и от этого им, пожалуй, было тяжелее всех. Княжна Циклаури никогда не отличалась сентиментальностью и, вспомнив графа Каминского, который проповедовал «закостенелый реализм», всё-таки призналась себе в настоящей причине своей грусти. Как Мишель тогда сказал? «Вы влюблены в него!». Что ж! К чему лукавить? Она действительно – и давно! – прониклась первыми в своей жизни нежными чувствами к Ваграму Артуровичу.

«Допустим, я испытываю к нему чувства. Ну, и что с того? – пожала плечами девушка. – Я обожаю брата и Нино, но это скорее в их стиле: влюбляться первый и последний раз в жизни и ради любви отказываться от перспектив. Я же никогда не была романтиком!..»

Нет-нет!.. Она не позволяла голому расчёту вести себя, но предпочитала решать такие вопросы на холодную голову. Кто сказал, что со временем она не забудет свою первую подростковую любовь и по-настоящему не полюбит Мишеля? Ведь он владел для этого всем и даже большим!.. Точно так же, как никто не гарантировал ей того, что, выбрав Мишеля, она не остынет к нему через двадцать лет и не будет кусать локти потому, что в юности упустила своё счастье из-за собственного честолюбия. И всё-таки… в этом вопросе она не могла думать только о себе.

Мишель попросил её хорошенько поразмышлять, прежде чем дать ему ответ, и она понимала его мотивы: неправильный выбор поломал бы судьбы всем троим. Ваграм, если оставить в стороне влюблённость, был дорог ей как человек, повлиявший на её мировоззрение, и Софико не хотелось бы причинять ему незаслуженную боль точно так же, как подставлять лучшего друга своего брата. Граф Каминский невероятно добрый, искренний и честный юноша, и она ему очень симпатизировала! А Ваграм Артурович… умел зажигать на её лице улыбку, только появляясь рядом! Если она выберет неправильно, то они пострадают точно так же, как и она. К тому же, она не могла руководствоваться в своём выборе только перспективами. В конце концов ей предстояло жить с одним из них под единой крышей, воспитывать с ним детей!.. И уже эти материи никак не измерялись Европой или титулами.

Загнав себя в тупик, Софико стала относиться ко всему проще. Её никто ни к чему не принуждал. Она ничего не обещала Мишелю и оставляла за собой право отказать ему в любой момент, да и он был реалистом настолько, чтобы это понимать. Время и только время подскажет ей истинный путь. А пока… dolce vita81, как говорят итальянцы!..

– Прибыли, княжна! – Как только эта мысль пришла ей в голову, кучер вышел из кареты и настойчиво постучал в окошко. – Позвольте вашу руку.

Он помог ей сойти на землю и вежливо проводил до дверей, и Софико, совсем успокоившись, одарила его вежливой улыбкой. В больнице она не бывала, пока шла подготовка к свадьбе Шалико, но за это время в ней ничего не поменялось. В коридорах всё так же пахло спиртом, а сёстры милосердия, многие из которых успели стать ей подругами, сновали туда-сюда с каталками. Несмотря на частые крики и стоны, раздававшиеся в этих стенах тут и там, долгие месяцы Софико чувствовала себя здесь счастливой. Наконец-то она где-то пригодилась – она и её труд! За одну только возможность приносить пользу людям она будет всю жизнь благодарить Левона Ашотовича.

– Ваше сиятельство! – Высокая фигура в белом врачебном халате не заставила себя долго ждать, и даже издали она заметила, как армянский доктор улыбался ей. – Какими судьбами вы к нам?

Она очень обрадовалась ему, а он поцеловал ей руку. Они отошли к койкам, чтобы не мешать сёстрам делать свою работу, и Софико искренне поинтересовалась о Сатеник.

– Сатеник Левоновна никогда не могла сидеть на месте, – с нежностью вздохнул хайрик. – Вы же знаете. Бегает где-то по больнице! Не ровен час, выроет под нами окоп.

– Ах, как жаль! – сокрушалась княжна, посмеявшись. – Как жаль, что я не увижу, как она растёт.

Левон по-доброму сощурился и, спрятав руки в карманах халата, спросил:

– Вы всё-таки уезжаете от нас, княжна?

– Увы, господин Арамянц, увы! Я приехала попрощаться. Я ещё так молода и мечтаю узнать жизнь.

– Ваше желание похвально, – одобрительно кивнул мужчина. – Но не буду скрывать: мне уже не хватает столь расторопной сестры!

Софико от души растрогалась и даже позволила ему обнять себя. А ведь ещё год назад она с большим трудом уговорила его принять себя в этой самой больнице! А теперь она владела ещё одним – хлебным! – ремеслом, в котором преуспела, и никогда не забудет его доброты. Возможно, в Европе она займётся не только статьями. Кто знает, где ещё пригодятся сестринские навыки?..

– Софико Константиновна, – вдруг заговорил врач, словно прочитал её мысли. – Помимо сестринского дела вы ведь увлекались ещё и журналистикой.

– Верно, – спокойно подтвердила она, не спросив, откуда он знал об этом. Это ведь так явно! – Увлекалась.

– Мой брат был бы очень рад, если бы вы поехали попрощаться и с ним. Простите мне мою бестактность, княжна! Но вы действительно много для него значите.

Софико старалась держать лицо, и, пусть ей это удавалось, внутри у неё все перевернулось. Она не злилась на Левона за то, что он рискнул замолвить за Ваграма словечко, но, что делать с его откровением, она ещё не решила. Почувствовав заминку, господин Арамянц, хитро улыбаясь, добавил:

– Княжна, вы… Вы ведь не знаете, что он заплатил за вас половину залога?

На этот раз самообладание отказало девушке, и она еле заметно ахнула, приложив ладошку ко рту.

– Вашим родителям сказали, что это сделала влиятельная суфражистка, и они ничего не заподозрили. – Её реакция подогрела заботливого брата, и он продолжал почти на одном дыхании: – Поймите меня правильно, ваше сиятельство! Я не рассказываю вам этого, чтобы разжалобить. Я лишь надеюсь, что, узнав правду, вы всё-таки захотите сказать ему «спасибо» и… «прощай».

– Вы хороший психолог, Левон Ашотович, – собравшись с мыслями, – что далось ей с трудом, – молвила Софико. – Мне действительно захотелось это сделать.

– Тогда поспешите! – ничуть не растерялся армянин. – В последнее время он часто ездит в старое здание «Кавказского мыслителя» и ведёт там какие-то бумаги. Думаю, он хочет возродить его. Возможно, как раз сегодня вы застанете его там.

Прощаясь с Левоном Ашотовичем, Софико являла собой само спокойствие, и он даже обрадовался той мыслью, что она приняла всё сказанное с подобным хладнокровием и достоинством. Однако неизменная улыбка моментально сошла с лица княжны, когда она села в карету, а душу одолели очередные сомнения, как только кучер тронулся с места.

Эта новость про залог многое поменяла в её душе и только сильнее всё запутала. Как же ей понять его поступок, как объяснить?!.. Долгое время он оставался для неё беспристрастным старшим наставником, который, пусть и слыл известным франтом, ни словом, ни делом не выдал своей заинтересованности в ней. Она до сих пор не до конца принимала предположение графа Каминского, что Ваграм тоже был в неё влюблён. Если так, то почему он не дал ей знать об этом раньше?.. Пусть между ними и случился поцелуй, да и тот разговор в булочной… Помимо всего прочего, он всегда оберегал её и направлял, вытаскивал из любой беды и даже залог, чёрт возьми, заплатил! Если бы он этого не сделал, то её семья, возможно, оказалась бы в ещё большей долговой яме!.. Левон Ашотович отметил верно: поблагодарить его – это меньшее, что она могла сейчас сделать.

Пока Софико поднималась на знаменитый восьмой этаж издательства, её замучили приятные воспоминания, и к шестому этажу они против воли захватили её всю. Сердце застучало сильнее в преддверии скорой встречи? Ах, оставьте!.. Оставьте девичью мишуру другим! Она мыслила здраво. Сердце стучало – помимо того, что этажей тут видимо-невидимо! – ещё и потому, что Ваграм Артурович – единственный человек, который понимал её с полуслова. Уезжая от него, она лишалась апломба спокойствия и уверенности, и эта потеря гораздо важнее любых других. Она теряла прежде всего соратника, которым ещё не стал Мишель, а уже потом возлюбленного. Да, но действительно ли теряла?..