– Уже поздно. Надо идти. Спасибо, что встретились со мной. И спасибо за театр!

– Доброй ночи, Луиза, – он улыбнулся. – Алла ждет снаружи, она проводит тебя, чтобы ты не заблудилась. Помни, ты можешь приходить сюда в любое время, когда захочешь. Буду рад тебя видеть.

– Спасибо, – с изумленным восхищением глядя на него, прошептала девушка. – Спасибо! Доброй ночи!

С этими словами она вышла, почти выбежала, из освещенной залы и в темноте наткнулась на Аллу, ожидавшую ее.

– Не быстро ты, – недовольно буркнула та, после чего зашагала впереди, Луиза едва поспевала за ней.

– Мы просто немного поговорили. Тонино спрашивал про защиту животных в Донске, – попыталась оправдаться девушка. – Не думала, что это интересно, это так буднично, но он спросил. И мне пришлось рассказать то, что знаю. Спасибо, что подождала меня!

Алла не ответила. Молча они шагали сквозь ночь к дому Луизы.

Всю неделю я думала о Тонино. О том, как он говорил со мной, о пустом доме, освещенном нежданным ярким светом. Мне нравилось в этом мужчине буквально все: как он двигается, сидит, как говорит и что говорит, как он выглядит, как одет. Как поворачивает голову, как произносит слова! Не забываю и о том, что он сделал для Донска! Мысли о театре завораживают и наполняют душу неведомым ранее счастьем. Конечно, дорогой Дневник, ты можешь спросить, а как же Артем? Ведь я люблю, любила Артема… И я скажу, что это совсем другая любовь. Мы с Артемом знакомы с раннего детства, были приятелями, росли рядом, потом я превратилась из девочки в девушку, он стал ухаживать за мной. И все. Наши отношения изменились внешне, но по сути – остались прежними: Артем мой самый близкий друг, самый близкий человек. Бесценный человек. А Тонино, или Марк, как назвал его сам Артем… Здесь все иное. Волнующее, необыкновенное, он похож на яркую вспышку, на сияющую в небе звезду, до которой хочется дотронуться и все же – невозможно дотянуться. О чем бы я ни думала, что бы ни делала, мои мысли постоянно возвращаются к нему. Не знаю, считается ли это предательством, изменой, возможно, меня ждет божья кара, потому что лишь божьей карой могу объяснить все, что случилось после! Страшно даже думать, не то, что писать, но все-таки, если напишу, станет легче, рассказать об этом все равно никому не могу…

Прошло около десяти дней, как Алла отвела меня к Тонино. Больше мы с ним не виделись, но я не могла найти себе места. Мне хотелось видеть его, слышать его голос, вслушиваться в каждое слово, говорить с ним! Слонялась по дому, не зная покоя, окончательно разучилась спать по ночам: так сильно стучало сердце. И наконец, решилась. Он же сказал, что могу прийти в тот дом в любую минуту и он всегда будет рад мне, я буду желанной гостьей! Так ли плохо, если я просто приду повидаться? Загляну с вежливым визитом? Это ни к чему не обязывает нас! Не знаю, чего хотела, когда шла туда, скажу лишь одно: я не желала того, что случилось после. Даже в самом страшном сне не могла бы я представить, и тем более захотеть, подобного! Как вспомню, что я всему виной, – хочется пойти и броситься в Донку, иного выхода не вижу… Но обо всем по порядку.

Итак, я решилась. Поздним вечером накинула плащ, распустила косу, провела помадой по губам, но не стала ни надевать новое платье, ни как-то иначе украшать себя. Понимала: это не нужно, это лишнее. Он либо примет меня такой, какая я есть, либо – не примет совсем.

Выскользнула из дома, ничего не сказав родителям: во дворе никого не было, удалось уйти незамеченной. Артем дежурил и не звонил в тот день. Словно какая-то сила, тайная, темная, беспощадная, гнала меня по ночным улицам. В те мгновения думала, что могла бы пойти куда угодно, хоть ночью, хоть одной через лес и до края земли – если бы Тонино позвал! Но он не звал – а я все равно шла. Долго плутала в переулках, в темноте никак не могла найти дороги, ведь в прошлый раз я следовала за Аллой, а где находится заколоченный дом точно не знала. Но Донск – небольшой город, и я представляла пустырь возле того дома, представляла, где может находиться сам дом, и нашла дорогу. Сердце бешено стучало, когда вошла я во двор, поднялась по ступенькам, потянула дверь на себя. Вокруг никого, стояла тишина.

Едва коснулась ручки, как пронзила мысль, острая, будто бритва: правильно ли делаю, что иду туда? Может, не стоит ходить? Остановиться сейчас, пока не поздно?

Эта было предостережением, конечно, мне следовало развернуться, бежать домой! Но я прогнала назойливо стучавшую в голове, будто молоточком, мысль, и вошла внутрь. Как и в прошлый раз, переступала через упавшие балки, ощупью искала путь, пока наконец не остановилась перед заветной дверью. Сердце замерло. Что если там никого нет? Или еще хуже – что если я буду невовремя? Что если он не хочет видеть меня, не обрадуется мне? Что если для него я – лишь докучливая поклонница и не более?

Из-за двери послышалась музыка, наверное, он слушал что-то, но я уже не могла повернуть назад. Ведь там кто-то был, совсем близко от меня, и я проделала длинный путь по ночной дороге! Набрала побольше воздуха, распахнула дверь… И обомлела. Ничего подобного уж точно не ожидала увидеть.

Зала сияла огнями, куда ярче, чем в прошлый раз, они отражались в сверкающем блеске покрытого лаком пола, и посреди стоял Тонино в черном парадном смокинге, он казался еще красивее, чем обычно. Во всем облике его было нечто торжественное, даже величественное, как если бы он был не просто человеком, не просто мужчиной, но королем над всеми людьми. Больше всего удивило, что он был не один, нет! Вся зала была до отказа заполнена людьми в вечерних туалетах, в нарядных костюмах, дамы в платьях в пол, расшитых блестками и перьями, мужчины в белых рубашках и при бабочках. Рядом с Тонино стояла высокая девушка, ее темные волосы были элегантно заколоты наверх и собраны под сияющей диадемой, лишь несколько локонов выбились из прически, завивались мелкими колечками, придавая очарование. Шею ее пересекала бархатная горжетка, украшенная бриллиантовым треугольником, ослепительно сиявшим даже в этой залитой огнями комнате. На девушке было черное платье в пол, оголявшее руки, шею, плечи. Она казалась изящной и прекрасной. Девушка обернулась, и с изумлением я узнала Аллу. Никогда бы не подумала, что она может выглядеть так! Привыкла видеть ее в мужских штанах, в клетчатых рубашках и резиновых сапогах. Пораженная, почти шокированная, я застыла, и тут взгляды всех присутствующих обратились ко мне. В одно мгновение музыка смолкла. Почувствовала, что готова провалиться сквозь землю: среди этой роскошной толпы я выглядела нелепо в простом плаще, накинутом на старенькое платье, в стоптанных плоских туфлях, без макияжа и прически. Не зная, куда деваться от смущения, осторожно сделала шаг назад. Однако, к моему изумлению, лицо Тонино вдруг озарила улыбка.

– Луиза! – радостно воскликнул он, разводя руками, как если бы хотел немедленно обнять меня, как если бы только меня и ждал, – Это же Луиза! Как хорошо, что ты пришла! Какое счастье видеть тебя здесь, в нашей теплой компании! Иди же, скорее иди сюда!

Он поманил меня. С трудом переставляя ставшие ватными ноги, я сделала несколько шагов. И буквально повисла на его руке, он подхватил меня, иначе бы я упала. На лице Аллы, как мне показалось, мелькнуло еле заметное неудовольствие, но она тут же стала приветливой вновь. Очень быстро я забыла о ней: она смешалась с толпой, скрылась, а Тонино, бережно поддерживая меня за локоть, подводил все к новым и новым гостям, среди которых оказывались известные художники, ювелиры, актеры и певцы, музыканты, режиссеры, продюсеры и антрепренеры. И всем он представлял меня как давнюю знакомую, как хорошую подругу, мне оставалось только кивать и стараться улыбнуться, хотя, видит Бог, мечтала я лишь скорее исчезнуть.

Оркестр заиграл вальс. Его звуки придали происходящему сказочную торжественность, и я почувствовал себя Золушкой, явившейся на бал без приглашения. Меня всегда удивляла эта сказка: разве может девушка прийти на бал, куда ее не позвали, да еще одна, без сопровождения? Поступок Золушки с детства казался мне чем-то непозволительным, недопустимым, почти преступным. И вот теперь, когда я сама пришла сюда, одна, по собственной воле, и попала на этот бал, куда меня никто не звал, понимала, что нельзя судить о Золушке прежде, чем наденешь ее хрустальные башмачки.