Из-за того, что на разговоры с блаженным был потрачен целый час, ко въезду свадебной процессии в село король опоздал. Когда он пришел, мать жениха успела обсыпать молодых пшеницей, а невеста уже держала грудного ребенка на руках. Парни разобрали черепицу на крыше и пытались продать ее жениху. Тот торговался и не хотел платить. Но когда разгоряченные родственники пригрозили разобрать всю его крышу, все-таки отсыпал им несколько монеток. Потом началось застолье в шатрах, катание родителей жениха на тележке, запряженной свиньями, и их поджог – ужасные, варварские обычаи!

Народ пил, пел и плясал под цыганские завывания. Цыган этих… тоже бы надо погнать отовсюду, не нравились они королю. Его снедала сильная тревога – где этот чертов нищий? Отчего его нет так долго? Король наступил на хвост кошки. Та отскочила с душераздирающим мявом, но на нее никто не обратил внимания – мало ли, кто-то на кошку в толпе наступил. Только король понял – кошка его чует.

К ночи совсем извелся король Александр. Караджорджа и князь Вуица сидели друг против друга и пили сливовицу, задушевную беседу вели. Ну как, как Караджорджа не чуял, что кум замыслил его предать? Ведь было ж у него чутье прежде, не могло не быть. Говорили, что благодаря ему он всегда знал, где турки объявятся и куда направятся. Из-за чутья своего он неуловим был. Именно оно спасло его во времена Сечи Кнезовой[15], когда Георгий Петрович, еще не вождь, а пока только один из вожаков восстания, остановился заночевать в горном селе. Тогда он почуял опасность и не только не бежал от янычар, явившихся убить его, но и сам первый напал на них на горной тропе и зарубил всех. А теперь что?

За полночь молодых проводили к брачному ложу, гости стали расходиться. Нищий так и не приехал. Ждать далее было уже немыслимо. Король пристроился к одной из повозок, с ней и приехал в Велику Плану. Где там можно искать менялу-еврея и нищего глубокой ночью, король даже не представлял. На главной площади городка он увидел освещенные окна и открытую дверь кафаны и зашел туда. И вот чудо! – там и сидел его убогий компаньон. Это была судьба!

К сожалению или к счастью, нищий был совершенно нетрезв. Видимо, вырученные от продажи ордена деньги он по привычке пустил на пьяный кутеж. Вот оно, истинное лицо этого народа. Только бы напиться! Заведение было набито сомнительной публикой – как видно, местными любителями возлияний, дружками этого паразита. И он поил их всех! Повсюду на столах стояли початые и уже пустые бутыли со сливовицей и валялись обглоданные кости. Как видно, пир удался на славу.

– Ааааа! – радостно заорал нищий, узрев короля. – А вот и наш французик пришел! Дай я тебя обниму! Задал ваш Наполеон жару всей Европе! Да что Европе – он черногорцам так хвоста накрутил!

Король попытался уклониться от объятий нищего, но не успел. С другой стороны, раз все равно ничего этого нет… Завсегдатаи кафаны кричали:

– Гойко, ты совсем допился! Тут же никого нет – с кем ты обниматься-то лезешь?

– Я лучше знаю, что есть. Это французик мой.

– Да какой это французик, это черт, не иначе!

Король тем временем освободился от неприятных ему объятий и предпочел выйти из душной кафаны на улицу. Нищий поковылял следом. На его лице не было и следа раскаянья.

– Что же ты, Гойко – так тебя, кажется, звать? – творишь-то? Подвизался вождя нашего Караджорджу спасти, орден у меня взял – а сам что?

– Прости меня, грешника! – нищий ползал мало что не на коленях, размазывая слезы по щекам. – Я тут немного принял. За здравие вождя нашего! Жид-то лопочет – ох какой орден, да ах какой орден, впервые такой вижу! А я ему – так берешь или нет? Французский! Он вцепился в него, как клещ, не заберешь. Деньги притащил сразу, а на остаток расписку дал. Я иду и вижу – кафана, а времени много еще, вот и думаю – а что б на дорожку…

Король не находил слов. Все, решительно все надо делать самому. Ничего другим не поручишь. Этот нищий, если вдуматься, ничем не отличался от его министров. Тем тоже только дай денег, они уж освоят, они так освоят! Вот и этому фрукту орден не надо было давать – ясно ж было, что запьет. А вообще всех этих убогих надо запретить. Это негигиенично и неприглядно. В Европе на папертях нет никаких нищих, там все чисто и благолепно. Что это вообще за традиция такая? Но с другой стороны, запретишь их – а они все равно будут шастать повсюду, как тараканы. Сердобольный народ все равно будет подавать им, все ж добренькие. Нет, надо действовать по-другому, хитрее: ввести патенты для нищих и взимать с них налоги, как раз бюджет пополним. Пусть хотя бы пользу приносят.

Нищий тем временем продолжал нести ахинею:

– Вот и других собрал. Может, их тоже возьмем? Подсобят они вождя от предателей отбить!

У короля отвисла челюсть, когда он понял, что этот разномастный пьяный сброд нищий хочет тащить с собой.

– Только этих нам не хватало! Уважаемый Гойко, как это ты забыл, что мы едем не сражаться, а предупредить вождя об опасности? В этом деле лишние люди без надобности.

– Ой, и вправду, запамятовал я, каюсь! – нищий опять повалился на землю. – Но ты не ругайся, мил человек, я и не думал сбегать с деньгами. Вот даже у хозяина кафаны повозку нанял. Так что быстро поедем, скоро в Радованье будем.

Ну и что прикажете с таким делать? Король решил, что лучше не тратить время на бесконечные разговоры, а все-таки попытаться добраться сразу до Караджорджева конака, пока его владелец жив. Нищий быстро уладил дела с хозяином кафаны, лицо которого сияло, как начищенный медный таз – еще бы, сколько он сегодня заработал на этих блаженных! На выходе Гойко мало, что не подпрыгивал на своих костылях, отпивал сливовицу из бутыли, сделанной из тыквы, и орал:

– Мы идем на помощь нашему вождю! Да здравствует Караджорджа! Смерть предателю Вуице! Живела Србия!

Еле удалось его утихомирить. Наконец, они тронулись. Сидевший в повозке король выдохнул. Кляча хоть и плелась еле-еле, но шансы успеть были немалыми, если бы где-то на полпути до деревни, на перекрестье путей, их телега чуть не столкнулась с какими-то всадниками. Выглядели они точно так же, как и все бандиты в этих местах.

– Ааа, гайдуки Караджорджи! – заорал нищий, размахивая руками. Он так и не протрезвел. – Живела Србия!

– Живела-живела! – загомонили гайдуки в ответ. – Откуда ты такой?

– Да это Гойко, нищий с Копорья.

– Не просто Гойко. Сегодня я стану спасителем вождя!

– Ну и как же ты им станешь?

Король не успел остановить Гойко, язык у этого блаженного работал за десяток базарных баб.

– Предатель Вуица задумал погубить Караджорджу. Сегодня он подкрадется к нему и отрубит вождю голову. Потом отошлет ее гадине Милошу Обреновичу, а тот – туркам. Но этому не бывать!

Замолчали гайдуки. Во тьме не было видно их лиц, но король готов был биться об заклад, что они вытянулись. А блаженный между тем не прекращал своей в высшей степени патриотическкой, депутату Скупщины впору, речи:

– Сегодня мы покажем этим предателям, что значат настоящие патриоты Серб…

В полутьме что-то звякнуло. Нищий осекся и начал оседать на повозку. Из его груди хлестала кровь, а один из гайдуков уже вытирал свою саблю.

– Эй, вы что! – крикнул король.

Но его по обыкновению никто не слышал. Тут всадники расступились и вперед выехал… сам князь Вуица.

– Что это здесь?

– Да нищий какой-то в повозке. Начал за Караджорджу орать. Ну мы его и…

– Но откуда, откуда он узнал, куда мы едем?

– А что он сказал?

– Да что-то вроде «сегодня князь Вуица убьет Караджорджу, отрубит ему голову и пошлет Милошу Обреновичу».

– Но и откуда он мог это знать?

Ответ получился каким-то невнятным.

– Будалы[16], что же вы тогда зарубили его?! Что ж не спросили, откуда он это знает? И отчего каждый встречный нищий по дороге знает то, чего никто не должен знать? Вас бы за это…