— Я не люблю шумные места, — пожал я плечами.

— Вот-вот. И мне в последнее время балы так наскучили. Ох, может я старею?

— Миша, — поспешил я переубедить своего друга, — ты только что рассказал, что развлекаешься в компании золотой московской молодежи, встреваешь в передряги, находишь новые связи и участвуешь в погромах ресторанов.

— Попрошу, граф Львов! Погромы незаконны! — театрально вскинул руки Михаил.

— Ага. Я, конечно же, имел в виду, что ты веселишься. Веселишься в ресторанах. И где же здесь старость, подскажи-ка? Ты уж явно не стал в одночасье седым отечества отцом.

— Ну до седины мне еще далеко, — согласился со мной аристократ, — Я лучше тебя своим знакомым в Москве представлю, как вернешься. Тут есть интересное местечко с особыми позициями в меню. Ты такого точно нигде не встречал!

— Михаил, — спросил я с усмешкой, — Вы что, зовете меня в проституточную? А что же станет с честью семьи Трубецких?

— Святушка, как Вы могли такое придумать? Право, мне даже неудобно. За кого вы меня принимаете? Ежели б я звал Вас в проституточную, я бы прямо так и сказал. Хмм, кстати, неплохое предложение, нужно будет… кхм, не важно. Так вот, о чем это я?

— О чем это ты? — передразнил я молодого дворянина.

— Рес-то-ран, — по слогам проговорил Михаил, — Есть ресторан в центре Москвы, французский, но ничуть не хуже наших. Почти двести лет там дворяне трапезничают, представь себе! И, говорят, цены умеренные.

— И почем завтрак в такой ресторации? — поинтересовался я.

— Да копейки, рублей четыреста. — просветил меня друг.

Цена была, мягко говоря, недешевой. Российская семья среднего класса вполне могла зарабатывать от пятисот рублей до двух-трех тысяч в месяц, в зависимости от профессии, конечно. Такой завтрак был и мне не по карману, хоть я и получал жалованье. Рестораны с такими ценниками чаще всего работали за счет банкетов, так как обычные московские граждане редко туда захаживали, разве что дворяне вроде Трубецкого. Либо там очень вкусное меню и действительно подают на завтрак деликатесы.

— Сколько? — переспросил я. — Миш, я в десять раз дешевле могу поесть здесь в кафе. И это за двоих.

— Но там же история! — начал распыляться Трубецкой. — И традиции! Туда сам Пушкин захаживал, а еще Горький и Есенин, не говоря уже о других известных фамилиях.

— А как это место называется, хоть? — спросил я.

— Трактиръ, — ответил мне дворянин.

— Трактир? Как-то не звучит… — разочарованно проговорил я.

— Нет, не Трактир, а Трактиръ. Трактиръ! Понимаешь? Трактиръ! Традиции и история.

— И как же в такое замечательное заведение пускают золотую молодежь на, прошу прощения, вечеринки? — поинтересовался я. — Им же вроде по статусу положено устраивать банкеты да праздники для самых зажиточных.

— Ну… — слегка замялся Михаил. — Каюсь, Святушка, в последнее время ресторан сильно сдал. Им за последние двадцать лет пришлось два раза переехать. Один раз из-за неприятных слухов, что распустили конкуренты. Якобы там устроили притон и вообще продают алкоголь несовершеннолетним. Слухи, конечно, опровергли, но место сменить пришлось, арендатор настаивал. А второй раз в здании начался пожар и ресторан пострадал. Снова переезд и сейчас… скажем, Трактиръ не так популярен, как раньше. Говорят, ресторан работает в убыток, и недавно появился заинтересованный покупатель. Мне птичка нашептала, что цена за ресторан может быть около ста пятидесяти миллионов. Представляешь?

— Не особо, — честно признался я.

— Нет в тебе чувства прекрасного, — пожаловался Михаил. — Давай перейдем от праздной беседы к делам насущным.

— Я так понимаю, что ты, как и Андрей Ростиславович, позвонил мне не ради беседы о ночной жизни столицы? — уточнил я.

— Свят, за четыре года многое изменилось, — сказал Трубецкой и откинулся на спинку кресла. — Я не смогу описать кратко, но тебе все-же нужно держать руку на пульсе. Я понимаю, что Россия кажется далекой, а уж тем более рода, чьи представители не станут считаться с не магом. Ты уж извини, но это факт, что ты не владеешь стихией — это удар. Та… тот случай… в общем, ладно, не стоит на нем зацикливаться. Ты сделал все возможное в своей ситуации. Не забывай, что имя рода — твое имя, как бы далеко от дома ты ни был.

— Миша, ну ты то хоть меня не будешь сватать? — спросил я, сощурив глаза. — Мне и одного дворянина с маниакальным желанием продать меня подороже хватает.

— Думаю, ты сегодняшний и сам прекрасно справишься, — похвалил меня Михаил. — Вкус у тебя всегда был… хмм… отменный. Проблемы были лишь с исполнением.

Трубецкой загадочно улыбнулся, а я постарался вспомнить, за кем это я ухаживал, чтобы заслужить такую похвалу. Ну точно не мои похождения в военной академии или отношения с Фэйт. Значит, кто-то из дворян. Российских, вероятнее всего, к другим меня вряд ли подпустили бы. Но вот беда, никаких дам, с которыми мог встречаться Святослав до моего появления, я не знаю. Писем не было, да и не навещал меня никто. На дуэли в тот вечер я дрался из-за оскорбления чести, как мне поведали позже. Так что тут тоже мимо. Кто же мог так понравиться Михаилу? Ладно, это сейчас не имеет значения.

— Ага, — ответил я и решил сменить тему. — Слушай, последний из могикан по прозвищу Язык-без-Костей, а как там поживают настоящий высший свет? Ну тот, что трудится, а не кутит, и является частью той силы, что вечно хочет блага, но совершает зло?

— Хмм… — ненадолго задумался Михаил. — Олег Румянцев успел дослужиться до неплохого звания в армии. Он же, как ты помнишь, закончил военную академию в тот год, когда ты поступал.

— Я думал, что Россия не ведет войн. Сейчас же шаткое перемирие? — спросил я, перебирая в памяти события нового для себя мира.

— Россия, как пишут в газетах, спит. Империи не нужно воевать, она желает только мира, — с легкой иронией в голосе объяснил Трубецкой. — Однако, дворянские рода никогда не дремлют. Понимаешь?

— Да, — честно ответил я.

Я действительно понимаю, о чем он говорит. В мире, где сила страны определяется не столько ее ядерным запасом, силой армии или технологическим развитием, сколько ее магической силой, империям нет смысла открыто воевать друг с другом. Большинству монархий незачем объявлять войну соседу за кусок земли, ведь всегда есть подданный, готовый найти или подделать причины для войны, чтобы выслужиться и получить привилегии. Неудачи родов остаются на их совести, а успехи становятся достоянием всей империи. И источником завистников и прихлебателей.

Апогеем такой политики, мне кажется, служат конструкты. За их использование императоры продадут своих младших детей, заставят рода схлестнуться друг с другом или будут заключать неслыханные сделки. Не знаю, что происходит за закрытыми дверьми, но я удивлен, что России удается удерживать Кению так долго, учитывая удаленность от центра империи.

Иностранный корпус, технически, является единственным серьезным сдерживающим фактором для заинтересованных иностранных родов. Им, конечно, еще нужен политический капитал, чтобы объявить войну Татищевым, но, учитывая, что молодой император всегда дистанцируется от клановых междоусобиц, можно лишь гадать, как он отреагирует.

— Ну вот и славненько, — вальяжно ответил Михаил. — Катерина выходит замуж, представляешь? Не знаю, сколько приданного ей собрали, но убедить Голицыных стоит недешево. Хоть они и согласились женить только младшего сына. Тимофей… скажем, его род, скорее всего, надеется, что он с появлением собственной семьи возьмется за голову. Думаю, всех Львовых пригласят на свадьбу.

Брак между дворянскими семьями в большинстве случаев заключается вовсе не по большой любви. За каждым членом рода стои́т вся династия и ее сила, а чем он сам больше сто́ит, тем проще заключать союзы. Многим аристократам пару подбирают еще в детстве, объявляя о помолвке. И если обстоятельства не изменятся коренным образом, то брак вступит в силу после совершеннолетия. Для того, чтобы разорвать помолвку, нужно быть либо очень смелым, либо очень сильным родом, так как подобный ход считается оскорблением чести другой стороны.