Видно, что он набросан второпях очевидцем, под влиянием еще свежих, не остывших в памяти впечатлений. Неужели Маккарти и иже с ним, отрицающие историческую достоверность книги — а вместе с этим и историческую реальность геноцида, — действительно думают, что если бы английские спецслужбы захотели составить подобный документ с целью очернить турок, они сделали бы это настолько непрофессионально?

Помимо неточностей, в тексте Файеза эль-Гусейна встречаются также нелепости и наивные утверждения. Так, например, автор пишет, что «ни один турок или курд, ни один мусульманин не был убит армянами». Такое заявление, безусловно, слишком категорично и наивно; а там, где он говорит, что один курдский ага убил 50 000 армян, — даже если понимать так, что ага велел всей деревне совершить это кровопролитие, то цифра все равно кажется преувеличенной. Утверждая, что в прошлом никогда не было никаких конфликтов между армянами и курдами, Файез эль-Гусейн, скорее всего, выражает официальную версию османского руководства — что опять наводит на мысль о том, что он действительно был когда-то чиновником в Османской империи.

Один из аргументов, к которому прибегают современные экзегеты и богословы, доказывая историческую достоверность евангельских текстов, состоит в следующем: если бы верующие иудеи в начале нашей эры захотели выдумать историю о Мессии, то они бы, несомненно, рассказали ее иначе. Их представления о Мессии были совершенно не похожи на то, о чем повествуют евангелисты... Таковы общие правила текстологии, касающиеся авторства спорного текста, — чем более текст несовершенен и неидеален, тем меньше вероятность того, что мы имеем дело с фальсификацией.

Аналогично можно подойти и к нашему тексту: ошибки, наивные суждения и преувеличения, т. е. именно его недостатки говорят о его подлинности и подтверждают авторство не некоего искусного политика, дипломата или разведчика, а случайного свидетеля, каким был Файез эль-Гусейн.

Мы уже говорили о достаточно сдержанном стиле Файеза эль-Гусейна. Если бы у него была цел» дискредитировать турок, он бы показал их гнусными злодеями, садистами или религиозными фанатиками и подробнее останавливался бы на описании их ужасных деяний, тогда как именно об этом он говорит довольно лаконично. Скорее, он больше внимания уделяет описанию мужества армян. Кроме того, из текста видно, что курды, несомненно, более жестоки, чем турки, а это также идет вразрез с политической целью опорочить именно турецкое правительство.

Но это не все.

Как мы говорили, арабский текст и два почти одновременных (от 1917 года) перевода на английский и французский языки отличаются. В первом английском издании отсутствуют почти все описания случаев физического насилия (пытки, увечья, изнасилования, и т .д.). Если текст был написан по распоряжению англичан с целью обличить турок прежде всего перед американским обществом, почему тогда именно английское издание систематически подвергает цензуре наиболее страшные сцены?

Какой смысл писать или заказывать порочащий турок текст, а потом исключать из него как раз не места, которые должны произвести наибольший эффект? А если второй целью издания было доказать, что младотурецкое правительство нарушает законы ислама, то опять-таки, почему английское издание (которое могли читать индийские мусульмане) полностью опускает заключительную часть, посвященную защите подлинного ислама?

Основная задача, которую ставит перед собой Файез эль-Гусейн, главная цель, которую он действительно преследует, — это защита ислама. Автор говорит нам, что он решил написать эту книгу в Басре. Мы видели, что именно в Басре он встретился с Гертрудой Белл, которая наверняка помогла ему уехать в Бомбей.

Исходя из этого, мы бы могли сделать вывод, что сотрудница английской спецслужбы в Басре и предложила нашему бедуину написать эту книгу. Но в письмах, дневниках и других записях мисс Белл нет ни малейшего намека на подобное предложение и вообще нет ни одного упоминания о геноциде армян.

Если бы история была «состряпана» в те дни, т. е. если бы в те дни англичане разработали подобный план, то мы нашли бы его следы в ее записях, поскольку Гертруда Белл постоянно писала как в письмах, так и в дневниках о только что состоявшихся встречах, беседах и т. д.; по крайней мере, мы бы обязательно нашли какое-нибудь указание на резню армян в Турции, так как английская разведчица не упускает ни одной возможности критиковать младотурецкое правительство.

Но дело может обстоять несколько иначе. Возможно, именно разговоры с влиятельной леди в Басре и жесткое осуждение ею турок — в котором Файез эль-Гусейн усмотрел осуждение мусульманской религии — и заставили его почувствовать необходимость в защите подлинного ислама «от обвинений европейцев», о чем он напишет и в предисловии, и в заключении своей книги.

Самое последнее утверждение эль-Гусейна, завершающее книгу, не только не согласовывалось с интересами англичан, но даже было неудобно и создавало трудности для политики его величества. Он пишет: «В заключение я обращаюсь к европейским державам и говорю, что они сами поощряли такие действия турецкого правительства, поскольку знали о злом правлении этого правительства и его варварских деяниях во многих случаях в прошлом, но не препятствовали ему».

Из всех «европейских держав», которым адвокат эль-Гусейн не боится вменить в вину политику «потворства преступлению», наиболее виноватой — за исключением Германии и Австро-Венгрии, союзников Турции на момент написания этой книги, — предстает, несомненно, Великобритания.

Действительно, после окончания русско-турецкой войны, по условиям Сан-Стефанского договора (от 3 марта 1878 года), Турция обязалась провести реформы в армянских вилайетах, а их исполнение должны были контролировать представители русского царя. Но Великобритания не желала, чтобы эта задача была исключительной прерогативой России, так как опасалась, что автономные армянские вилайеты с помощью России и российских армян добьются полной самостоятельности, что приведет к образованию объединенной Армении, ориентированной на Россию.

Поэтому англичане сначала (в июне 1878 года на Кипре) подписали тайное соглашение с турками, по которому вместо России Великобритания взяла на себя обязательство следить за проведением реформ и обеспечить незамедлительный отвод русских войск с занятых ими османских территорий, а затем стали добиваться международного обеспечения безопасности османских армян.

В результате в июле 1878 года в Берлине на конгрессе, навязанном России англичанами, был подписан новый так называемый Берлинский трактат. По его условиям, проверка за проведением реформ в Османской империи перешла под общий контроль великих держав; отвод русских войск уже не был связан с проведением реформ, для которых не устанавливались никакие конкретные сроки. Изменившиеся обстоятельства позволили Турции не проводить обещанные реформы, а после ухода русских войск европейские державы утратили всякую реальную возможность вести переговоры об их проведении.

Таким образом, как мы уже писали: «если учесть его последствия, Берлинский трактат остался в истории дипломатии шедевром политической наивности или, скорее, примером чрезвычайной безответственности в вопросах человечности. Действительно, если бы англичане не навязали пересмотр Сан-Стефанского договора, то, возможно, не произошло бы ни массовых расправ 1894-1896 годов, ни трагедии 1915 года. Однако армянский вопрос, т. е. судьба миллионов людей, был, к сожалению, всего лишь пешкой в сложной партии, которую разыгрывали между собой французы, австро-венгры и, главным образом, англичане и русские на шахматной доске Малой Азии...»

[271]

Об этом же пишет известный юрист-международник Юрий Барсегов: «Рассматривая турецкую империю как эффективный буфер против России на подступах к Индии и другим своим колониальным владениям на Ближнем и Среднем Востоке и исходя из того, что всякое улучшение положения западных армян усиливает влияние России в этом стратегически важном районе, Англия всеми средствами поддерживала ее территориальную целостность, срывая тем самым принятие наиболее эффективных радикальных мер защиты жертв геноцида. Вплоть до самой войны британский кабинет исходил из того, что "единственно надежная политика" заключалась в поддержании господства турок над порабощенными народами как "единственной альтернативы анархии и беспорядка"»

[272]