Огибая ангар, среди холмов проложена старая, заваленная обломками сгнивших стволов дорога. Раньше мы её не видели из-за джунглей.

— Нет, это просто дорога. Местная. Чёрт его знает, куда нас занесло.

— Давайте погасим резонаторы, — предложил я. — Только отлетим немного в сторону, чтобы если мы окажемся, где были, никто по нам стрелять не начал сдуру.

— Тогда лучше подальше отлететь, — мрачно сказал Артём, — Ольга сейчас ух как зла, а винтовка у неё дальнобойная.

Иван двинул вперёд рычаг тяги, пол еле заметно завибрировал, мрачный пейзаж поплыл назад.

— Это не просто очередной вымерший срез, — констатировал очевидное Артём, — здесь произошло что-то ужасное. Причём, кажется, очень давно.

Нет цветов, кроме чёрного и бурого. Мёртвая растительность, высохшие водоёмы, полуразрушенные здания, жуткое тёмное небо. Развалин много, мир был густонаселён и технически развит. Никакого движения. Ни одного следа.

Иван вёл дирижабль над изгибами заброшенного шоссе, тренируясь управлять в движении.

— Это ручка тяги, она работает на оба мотора разом, — объяснял он попутно. — Это рычаг распределения тяги. Можно дать больше на левый, можно — на правый. Штурвалом поворачиваются вертикальные рули…

Он продемонстрировал, повторяя изгиб вьющейся между бурых холмов дороги.

— А зачем тогда распределение тяги? — спросила любознательная Василиса. — Разве это не дублирование руля?

— Отчасти, — согласился капитан, — можно поворачивать рулевым, можно — тягой. Но рули работают только при движении, и чем больше скорость, тем эффективнее. А моторами можно повернуть без хода, вот ручки реверса винтов. Один тянет вперёд, другой назад, дирижабль разворачивается на месте. Как корабль. Дирижабль вообще похож по управлению на подлодку — он уравновешен в своей среде, а не отталкивается от неё, как самолет. А если совмещать управление моторами и рулями, то можно маневрировать гораздо активнее, для этого моторные продублированы на второй пост управления…

Мы немного потренировались — я рулил тягой, Иван — крутил штурвал. Выходило приемлемо. Всё-таки летит эта штука небыстро, маневрирует неспешно, с достоинством — инерция. Это не самолётом управлять.

— Может, вернёмся уже в нормальный мир? — спросила сзади Светлана. — Уж больно зрелище… не позитивное.

— Отключаю резонаторы, — сказал Артём и клацнул металлическим переключателем.

Мир моргнул.

— Ого! — воскликнули, кажется, все.

Ну, то есть, я использовал другие буквы, но имел в виду именно «Ого».

Вместо джунглей, тропического солнца и влажной жары под нами были заснеженные горы, освещённые огромной полной луной. Это было чертовски красиво — и чертовски неожиданно.

— Справа, справа! — закричала Василиса.

— Черти драные! — заорал Иван, изо всех сил вращая штурвал влево.

Очень сдержанный человек для моряка. Я бы другими словами выразился, внезапно обнаружив, что мы вот-вот вмажемся в скалу, которую ещё секунду назад не было видно из-за резких теней на горном склоне. Но я не выразился, а дёрнул рукоять реверса левого пропеллера. Его лопасти провернулись во втулке, изменив угол атаки на отрицательный, и нос дирижабля резко пошёл влево. Жуткий скрежет продрал до самых печёнок, но по скале мы проехались уже вскользь, одной из наружных арматурных балок, хотя секунду назад казалось, что снесём себе правую моторную консоль.

Я вернул винты на ровный ход и убрал тягу, мы замедлились и вскоре неподвижно зависли над заснеженным, освещённым луной ущельем.

— Вроде всё цело, — сказал с облегчением Иван, — тут бы локатор поставить…

— Это другой срез, — уверенно сказал Артём, — мы переместились, как при «дорожном зигзаге».

— Получается, мы каким-то образом вышли на Дорогу? Или нет?

— Куда-то вышли. Но каким-то другим образом. Дирижабль чем-то кардинально отличается от машины с резонаторами. То ли он выходит не туда, то ли туда — но не так.

— То есть, это та же Дорога, но мы её иначе видим? Или это… что-то вместо неё?

— Не знаю, — пожал плечами Артём. — Я не настоящий штурман древних артефактных дирижаблей.

— Давайте попробуем ещё раз, — сказал Иван, — не вижу других вариантов.

Луна погасла, возвращая нас под бурое небо. Под нами были не горы, а несколько полуразрушенных скал. Заброшенное шоссе, которого мы держались, осталось в стороне.

— Давайте вернёмся к ангару, — попросил я, — хочу кое-что проверить.

Мы развернулись и повторили свой путь над шоссе. Руины ангара никуда не делись, но и не стали ничуть привлекательнее. Дирижабль завис над побитыми створками, застрявшими в разведённом положении.

— Отключаем? — с сомнением спросил Артём.

— Давай.

Моргнуло и зажглось солнце. Ангар обрел яркие краски, джунгли налились сумасшедшей зеленью, ещё более буйной по контрасту. Створки открыты, но стёкла в них целы, внизу видна брошенная нами паровая машина. На полу мне почудились следы крови, но сверху не разобрать.

— Проверил? — спросил Иван.

— Угу, — задумчиво ответил я, — понять бы ещё, что именно…

Висеть над ангаром не было никакого смысла, и мы включили резонаторы, вернувшись в неприятную бурость.

— Тлен, хтонь и безысходность, — прокомментировала пейзаж Василиса.

— Очевидно, что, перемещаясь над этим миром, мы одновременно сдвигаемся по Дороге, — констатировал Артём после нескольких экспериментов.

Мы неспешно двигались над местным шоссе, потом останавливались, чтобы никуда не влететь с разгона, и выключали резонаторы.

Осенний лиственный лес, пылающий октябрьским буйством оранжевого и красного. Свежие дымящиеся руины разнесённого жесточайшей бомбёжкой города — мы тут же свалили, разумно предположив, что здешние жители не будут рады воздушным целям. Припорошенная первым снежком степь.

Каждый раз мы оказывались в новом срезе.

— Я не знаю, как ориентироваться, — признал Артём, — с Дороги я видел цель, достаточно было на ней сосредоточиться и чувствовать направление. Здесь я не вижу ничего, а от попыток что-то почувствовать уже мозги кипят. Мы перемещаемся, но хаотически, не зная, куда. Как находили путь те, кто летал на нём до нас?

— С помощью вот этой штуки, думаю, — я мрачно показал на квадратную дыру в панели, — к ней подходили шины от резонаторов, от стёкол рубки, от компасов…

— Компа́сов, — поправил меня Иван.

— Да, от них. Теперь это висит в воздухе открученное. Ну и расположение как бы намекает.

— Да, — согласился капитан, — здесь просто напрашивается экран навигатора. Вот магнитный компа́с, вот гирокомпа́с, вот штурвал, а прямо за ними, перед глазами рулевого — джипиэс. Ну, или что тут было…

— Смотрите, что это? — дёрнула отца за рукав Василиса. — Вон там!

— Светится как бы что-то…

— Довольно ярко, — отметил Артём.

— Выставлю азимут, — Иван повернул картушку гирокомпаса.

Ах, да. Компа́са.

Свет виднелся где-то вдалеке на горизонте. Горел минут десять, потом погас. Мы оставили вихляющее под нами шоссе и шли прямо по направлению, держа средний ход. Внизу проматывались бурые бесплодные поля и чёрные осыпавшиеся руины, высохшие тёмные русла рек и пустые вмятины озер. Мерно гудели моторы. Мы сменялись за штурвалом, сидели по очереди, даже не касаясь управления, только смотрели вперёд. Через несколько часов на горизонте снова полыхнуло, посветило минут пятнадцать и погасло. Поправили курс на пару градусов.

Шёл час за часом, мы пообедали, потом поужинали, потом разошлись спать, разбившись на ходовые вахты. Эли предпочла досыпать в тёплой постельке, так что я сидел в рубке один, пил кофе, пялился на унылый пейзаж внизу. Ночь ото дня там не отличалась ничем. Под дирижаблем неспешно двигалось морское дно, лишив меня даже сомнительного развлечения разглядывать руины и пытаться угадать, чем они были когда-то. Когда перелетали береговую линию, мне почудилась слева башня-маяк на берегу, точно такая же, как моя. Издалека подробностей не разглядел, а отклоняться от курса не стоит.