— Они, Хранители, как бы в Мультиверсуме, но при этом и Мультиверсум в них. Понятно?
— Нет. Но ты продолжай.
— Операционная система и, одновременно, оперативная память. Коллективное сознание, в котором хранится представление о Вселенной и при этом сама Вселенная, хотя они не снаружи, а внутри неё.
— Мне не стало понятнее, но это неважно. На Оркестратора йири чем-то похоже. А мы точно не в компьютерной симуляции?
— Скоси глаза влево-вниз. Сильнее. Ещё сильнее… Интерфейс не всплывает?
— Нет.
У меня глаза чуть внутрь головы не провернулись. Не стоит такое проделывать нетрезвым.
— И у меня нет. Значит, не симуляция. Наверное. Меня так один юный Корректор развёл, но я до сих пор ни в чём не уверен. В общем, в Школе Корректорам постепенно выворачивают мозг хитрым образом, и они начинают видеть Мультиверсум таким, каков он есть.
— Это каким же?
— Без понятия. Но они все ходят в специальных очках, иначе, как выразилась одна девушка, «текстуры просвечивают».
— Звучит жутковато.
— На самом деле всё не так страшно… — он задумался. — Или так. Или ещё страшнее, не знаю.
— И кто там преподаёт, в этой Школе? Сами Хранители?
— Нет, что ты. Церковники. Церковь Искупителя, слышал?
— Довелось.
— Ну вот. А так-то, не поверишь, я там эти три месяца лекции читал. О срезах, которые видел, о причинах, по которым они могли сколлапсировать, ну и ещё о всяком. Но я не так много знаю, так что быстро выдохся. Учеников всего два десятка, а аудитория огромная. Наверное, когда-то много их было. Сидят, очками своими смотрят, слушают внимательно. Странно было сначала, но привык. Нормальные ребята, в целом.
— Сюда не спешил, я смотрю…
— Я же знал, что временной коэффициент. Извини. Теперь и не пойму, как быть. Мне бы лучше быстрее вернуться, а то они без меня родят.
— Родят?
— А я не сказал? Все три понесли чуть ни в первую ночь. Ходят теперь такие загадочные, переглядываются. Мне даже не по себе становится иногда.
Он допил коньяк из бокала, подумал и признался:
— Да постоянно не по себе. Знаешь, такое ощущение, как будто я свою функцию выполнил. Меня не гонят, ни в чём не отказывают, но дальше я уже не особо и нужен. Вот я, как в Школе освободился, сразу рванул сюда, за Настей. А тут…
— Прости. Так вышло. Но теперь у меня есть УАЗик. Как я понимаю, на нём можно попасть в Альтерион?
— На нём практически куда угодно можно попасть. Кстати, ещё выпить есть?
— Объяснишь, как? Выпить нету, всё кончилось.
— Я с тобой поеду. И это не обсуждается. А взять негде?
— Буду рад любой помощи. А вот гастронома тут не построили.
— Слушай, там же цыгане, ты говорил.
— И что?
— У них наверняка есть.
— Предлагаешь к цыганам?
— Это древняя почтенная традиция — нажраться и к цыганам. Сам Пушкин не пренебрегал.
— Я им не доверяю.
— Мне они ничего не сделают. За меня говорил Малкицадак!
— Это что за хрен?
— Неважно. Верь мне.
И мы пошли к цыганам.
К счастью, Эли к тому моменту уже утомилась нашим пьяным трёпом и ушла спать, так что мы закрыли башню и отправились вдвоём. Ключ я предусмотрительно спрятал. Не знаю, кто там за кого и что именно говорил, но народец вороватый. Оказавшись на улице в темноте, понял, что куда более пьян, чем мне казалось — давно не пил помногу, отвык. Но мы всё равно попёрлись, а как же.
В таборе горели костры, шумела вечерняя жизнь. Нам, как ни странно, обрадовались. Или вид сделали.
— За тебя говорил Малкицадак! — торжественно приветствовал Артёма Марко.
— Ну и ты проходи, — небрежно поздоровался со мной.
У них, конечно, было. Тут же организовался стол, какие-то закуски, какие-то песни, кто-то плясал, может быть, даже я. Конец вечера оказался смутным. Давно я столько не пил.
Проснулся в палатке. Не сразу понял, где я, кто я и зачем. Рядом сопит тело. Пощупал — женское. В ужасе подскочил — нет, не толстая глойти, о которой я почему-то тут же подумал. Было у меня вчера что-то с этим телом? Не помню. Лучше бы нет.
На улице сидел за столиком смурной с похмелья Артём. Эка мы рога-то в землю…
— Поправишь здоровье? — хрипло спросил он. Лицо его было бледным, глаза красными.
— А давай, — согласился я. Всё равно день пропал.
Выпили по стакану какого-то невкусного пива, побрели в башню.
— Ну и ночка… — пожаловался Артём.
— Да, нарезались мы знатно.
— Что нарезались — так это полбеды… А что мне потом подложили… Двух? Или трёх? Чёрт, как в тумане. Кажется, они на мне сменялись, как на конвейере. Чувствую себя племенным осеменителем, блин.
Я бы ему посочувствовал, но меня мутило.
В башне, стоически перетерпев бурное возмущение брошенной на ночь в одиночестве Эли, запер двери и завалился спать. Интересно, что на Артёма она ноль внимания. Выбрала меня в хозяева?
Собрались ехать на следующий день. Ну, как собрались? Что нам собираться? Я проверил УАЗик, нашёл его в целом исправным — есть в чём поковыряться, но поездит и так. Нормальное состояние для этой машины. Заменил полуразряженные акки резонаторов на свежие, заправил баки, долил в канистры бензин. Взял пистолет, хотя сражаться ни с кем не планировал. У Артёма оказался потертый «макар» с полутора обоймами, и я досыпал ему патронов трофейных, к «Глоку» моему они не подходят. Впрочем, сдаётся мне, вояка из него ещё хуже, чем из меня.
Эли пришлось брать с собой. Оставаться одна она отказалась, закатив истерику. Настоящая, непритворная истерика эмпата — это что-то с чем-то. Наверное, можно было как-то преодолеть, запереть её и уйти, но… А если с нами что-то случится? Цыганам я её не оставлю, памятуя про цену в три акка и племянницу. Не удержатся, сопрут. Ладно, много места она не занимает. Будет жене сюрприз.
Башню запер наглухо. Ключ спрятал неподалёку. Надёжно спрятал, хорошо. Теперь, если мы не вернёмся, всем придётся с маяком обломаться. Но это будут не наши проблемы.
— Поехали?
— Давай, — Артём щёлкнул переключателем резонаторов, и УАЗик сразу стал немного не здесь.
— Думай о жене, — сказал он, когда вокруг проявилось туманное марево Дороги. — На близкого человека можно настроиться, я точно знаю. Ольга меня вот так находила.
Я представил себе жену, и так вдруг по ней затосковал — даже сердце заболело. Все эти дни запрещал себе о ней думать, не рвал душу, а тут накатило. Эли вцепилась мне в плечо поверх спинки сиденья и тихо заскулила. Даже Артёма, кажется, проняло. Зато я понял, куда ехать. И поехал.
Мы сделали два «зигзага» — выскакивали с Дороги в срезы, проезжали там и ныряли обратно. Я не очень понял, зачем это надо, но ему виднее. На первом зигзаге пропылили по сельской грунтовке, на втором — съехали вниз по горному каменистому серпантину. В обоих мирах было пусто. Говорят, теперь так почти везде. Какая-то фигня творится с Мультиверсумом. Но Мультиверсум может сам о себе позаботиться, а моя семья — нет.
И вот из очередного туманного пузыря Дороги мы выкатились прямо на подъездной дорожке к дому.
Добрались.
Я обнял жену и стоял, дыша запахом её рыжих волос. Не мог оторваться, не находил, что сказать.
— У-ииии! Папа! — Машка, белокурое торнадо.
Притопал младший, встал в дверях, смотрит строго. Серьёзный молодой человек, хоть и лысый пока.
— Здравствуйте, дорогие мои. У нас много разных странных новостей, но это потом. Сейчас — бегом в машину. Машкин, лови кота. Лен, одевай Тимку. Всё бросаем, плевать на вещи.
— Я соберу самое основное, я быстро.
— Я не знаю, как скоро они очухаются и примчатся, так что быстрее. Просто так вас не отпустят.
— Я знаю, Криспи вчера заезжала. Ей было так тяжело и неловко! Бедная девочка.
— Бедная девочка? — наверное, только моя жена может вот так пожалеть женщину, которая была как родная, а потом практически взяла их в заложники.