Снаряд изо всей силы ударился позади него в гранитную стену, разлетелся на тысячи сверкающих осколков, оглушив его, точно громом. Инженер уже свыкся с этим грохотом и ограничился тем, что бросился бежать из сферы распространения газов.

Подняв голову, он увидел в расселине скалы фиолетовое пятно, которое выделялось на черном граните – это был пучок глицинии. Сад находился там. Перед ним вилась змеей небольшая лестница, высеченная в скале, и когда он поднялся на узкую платформу, где начинался «Кэтгарден», как говорил майор, у него сжалось сердце…

Жестокая война прошла и здесь.

Это был маленький уголок, едва в несколько квадратных метров, оберегаемый самой природой среди хаоса скал. Осколки чугуна изрыли этот поросший зеленью уголок, перевернули и далеко разбросали чернозем, привезенный с таким трудом из далекой Калифорнии.

Эти осколки перерубили хрупкие стебли арума и обильно и ярко цветущие пионы.

Ядовитые газы шимозы в несколько секунд иссушили широкие листья перекати-поля, золотые венчики ракитника и нежные чашечки колокольчиков; части бегоний и кирказона были отброшены в извилины скалы и умирали при последних лучах солнца.

– Бедная Кэт! – сказал молодой человек. – Значит, она лишается всего зараз!

И вдруг при умирающем свете дня он увидел маленький цветочный горшок, валявшийся на склоне горы, из которого торчали два цветка с розовыми венчиками.

Горшок был разбит, но цветок остался невредим.

Это и был цикламен, привезенный из Сан-Франциско, о котором ему говорила девушка.

Он бросился к цветку, вынул нежное растение из разбитого сосуда и, наполнив карманы землей, убежал в свой каземат, счастливый, точно нашел клад.

Не было ни одного солдата в гарнизоне, который в продолжение последних шести дней не принял бы участия в постройке или спуске аэроплана. Не принимали участия только артиллеристы, вынужденные отвечать на выстрелы японцев, рабочие, доставлявшие при помощи грузоподъемных машин огромные снаряды, хранящиеся в пороховых складах, и караульные солдаты, наблюдавшие за всеми бастионами крепости Мидуэй.

Кто не умел пилить, паять, скреплять болтами или пригонять, тот работал около угольной платформы, которая была уже готова и представляла собой площадь, по крайней мере, в тридцать метров длиной и десять метров шириной, с заметным наклоном к морю.

Из страха, чтобы какой-нибудь снаряд не разрушил площадку в последний момент, решили ждать ночи для устройства помоста из досок.

Чем дальше подвигалась работа, тем больше осажденные интересовались летательной машиной, которая должна была передать американскому флоту их мольбу о спасении. Все были убеждены, что помощь не явится раньше, чем воздушный гонец сообщит командующему эскадрой Тихого океана, адмиралу Гопкинсу, что Мидуэй еще не сдался.

Теперь механическая птица почти закончена. Кэт и ее гувернантка благодаря привезенной из Сан-Франциско швейной машине, быстро соединили принесенные инженером куски полотна. Портные и сапожники затем обтянули им каркас крыльев и очень крепко привязали.

Крылья были прикреплены к платформе, которую продолжали называть лодкой, и соединили их впереди стальными перекладинами, которые придавали всей машине основательную, особенную прочность.

Для облегчения работы лодка была подвешена на толстой цепи к своду грота. И огромная птица, качаясь на расстоянии метра от земли, казалось, уже парила в вышине. Накануне был прилажен впереди руль глубины, а позади – руль направления.

Руль глубины, называемый также рулем высоты, был такого же устройства, как и изобретенный братьями Райт. Это был род небольшого биплана, образовавшего впереди и на высоте головы авиаторов продолжение полозьев, на которых держится вся система.

Подъем или спуск аэроплана достигались наклоном руля глубины вверх или вниз.

Один из рычагов, находившихся у лодки бывшего дирижабля, был сохранен. Руль глубины был прикреплен к этому рычагу, а мы уже знаем, что движением тяги вперед или назад этот самый рычаг управлял искривлением крыльев. Таким образом авиатор имел возможность лавировать в вышине и противодействовал неустойчивости аппарата.

Второй рычаг был признан бесполезным и уничтожен.

Его заменили простым рычагом, напоминающим регулятор скорости у автомобилей. При помощи этого рычага управляли рулем направления.

Этот второй руль представлял собой довольно длинный хвост в шесть метров, заканчивающийся горизонтальным оперением. На этом хвосте перемещается на вертикальной плоскости треугольная, обтянутая полотном поверхность, очень устойчивая вследствие покрывающих ее нескольких слоев материи и деревянных пластинок.

Оперение способствует сохранению равновесия; вертикальная плоскость определяет изменение направления.

Таков был общий вид аэроплана Рембо.

Но к первоначальному плану, установленному французским инженером, прибавилась еще одна часть, не предусмотренная им.

Составляя план своего аппарата, он не рассчитывал на путешествия над морем и поэтому не принял во внимание случаи падения в море и не пробовал принять меры против потопления.

Возможность такой страшной случайности возбудила внимание Арчибальда Форстера как моряка, случайно превращающегося в авиатора. Он получил от своего друга разрешение приделать к аэроплану прибор, предназначенный для поддерживания его на поверхности воды в случае остановки мотора. Устройство этого прибора было определено заранее еще Сантос-Дюмоном для его гидроплана, предназначавшегося для моряков.

Прибор состоял из двух поплавков, расположенных под лодкой, между пробковым дном и полозьями для спуска.

Поплавки цилиндрической формы оканчивались закругленными в виде ядер конусами и состояли из легкого деревянного каркаса, обтянутого полотном. Это полотно покрывалось при помощи кисти густым слоем каучука, придававшего ему абсолютную непроницаемость.

Каждый поплавок был пяти метров в длину, причем они были расположены на расстоянии одного метра друг от друга. Очень простое вычисление, основанное на законе Мариотта и общем весе аэроплана, показывало, что они могут удержать подобную тяжесть, погружаясь в воду приблизительно на две трети своего объема.

Кроме того, можно надеяться, что если порча мотора вынудит механическую птицу опуститься на поверхность моря, то при тихой погоде она может снова подняться собственными силами, скользя на своих поплавках после починки мотора.

Морис Рембо поставил своему другу одно условие: чтобы вес обоих поплавков не превышал 40 килограммов.

В самом деле, вес аэроплана, готового к отъезду, составлял 780 килограммов, и несущая поверхность равнялась 76 метрам. Так как каждый метр несущей поверхности мог поднять 12 килограммов, то всего механическая птица могла поднять 912 килограммов.

Вес аэроплана в 780 килограммов и вес обоих поплавков, равный 40 килограммам, давали инженеру возможность взять еще 90 килограммов. Этого вполне достаточно для всего необходимого.

Поплавки были построены, прорезинены и поставлены на место в продолжение трех дней.

Кэт несколько раз приходила сюда из комнаты своего отца для того, чтобы судить о ходе работы, и она особенно радовалась нововведению Форстера. Она больше всего боялась за смелых авиаторов, которые в случае порчи мотора будут лишены возможности избежать потопления.

И в самом деле, если допустить, что они, снабженные спасательными кругами или буйками, продержатся на воде после потопления аппарата, то каким образом, затерянные среди бесконечного моря, они привлекли бы внимание какого-нибудь проходящего вдали пакетбота? Аэроплан же, качающийся на своих двух поплавках, будет виден за три мили, и если даже он не будет в силах подняться, то может надеяться на помощь.

Наконец позади лодки, в металлических гнездах, вделанных под дном, Морис Рембо разместил две сильные боевые ракеты, приготовленные и набитые под его руководством фейерверкерами Мидуэя. Их можно было зажечь одновременно трением взрывчатого вещества в капсюле. Для этого достаточно было потянуть медную проволоку, оканчивавшуюся около рычага.