— Неужели совсем нет женихов? — все еще всхлипывая, спрашивает Аурелия.

— Есть несколько, но лучше б таких и не было: пьяницы и бездельники. Что же мне, добровольно отдавать дочку в каторгу? Ну, представьте сами: вот у вас одна дочка, одна звездочка, одна, как бог на небе, вы ее растили, берегли, радовались…

Аурелия вытирает полотенцем глаза. На ее лице остаются черные потеки косметических теней и жирного крема. Она снова смотрит на девушку, но уже по-другому.

Старик переводит дух.

— Хорошо, что вы такая умная женщина, — говорит он, помолчав. — Я хоть душу с вами отведу. Чистую ведь правду говорю. Бегут парни из села — в город, на стройки. Даже танцев у нас уже нету… Раньше как было? По воскресеньям устраивали хору, приходили парни, приглашали девчат… смотрели и видели… каждый выбирал по душе. Понравятся друг другу — играют свадьбу. А теперь? Где сельская девушка покажет себя? Где она может встретить хорошего парня? В клубе, что ли, на лекции по атеизму?.. Так и стареют девушки вместе с родителями, тут уж не до любви… хоть бы завалящего какого найти. Вот и хожу, потому что жалко. Может, это, по-вашему, бесстыдство? Так и по-моему тоже! Но кто поможет мне в старости, если я сейчас не помогу ей? А здесь, в городе, парней много, молодых и красивых. Должны же быть среди них и честные, а? Неужто ни одного не найдется?.. Правильно я говорю, Сима?

— Да, папа, — отвечает она тихо, но внятно, как и подобает отвечать порядочной девушке, если к ней обращается отец.

Крестьянин взглядом ласкает ее и продолжает говорить. Лицо его кажется как-то вдруг постаревшим.

— Вы не обижайтесь, мы к вам по ошибке второй раз пришли. Входим в каждый дом, стучимся в каждую дверь… не смотрите на меня так: нужда сильнее стыда… стучимся, входим, и я объясняю человеку, как и что, показываю невесту… Почему бы и нет, вы же сами видите, она чиста как слеза. Многие над нами смеются, говорят глупости, но есть и мудрые люди в этом городе, есть. Примут, расспросят, выслушают. У некоторых мы даже живем по нескольку дней… ничего страшного. Если, скажем, человек хочет познакомиться с девушкой поближе, я не против, пожалуйста: она остается, но и я с ней остаюсь. Потом уходим… И если мы найдем — а мы в конце концов найдем такого, кому она придется по сердцу, — я отдам ее. Но, поверьте, лучше бы отыскался жених, который согласится жить с нами, в селе. У нас все есть, и птица, и кабанчик, и овцы… а дом такой, что сердце слезами обливается, когда бросаешь его хоть на несколько дней. Я вот стою, разговариваю с вами, моя хорошая, а душа там, дома…

Аурелия словно пробуждается от сна, вскакивает, суетится:

— Гости дорогие, простите меня, ради бога! Проходите в комнаты, садитесь, поужинайте с нами… А ты, Штеф, что стоишь? Помоги людям раздеться, усади их… Я сейчас!

— Нет, — отказывается крестьянин, — спасибо вам на добром слове, только мы пойдем.

— Хоть немножко посидите… Я вас понимаю, я вас так понимаю! Сама выросла в деревне, и у нас тоже было маловато парней, но все-таки были… а вышла вот за него, из чужого села. Сядьте же, ради бога! Я сейчас приготовлю что-нибудь.

— Спасибо, нет. Вы — хорошая, вы на мою жену похожи, будь ей земля пухом… Нам пора, завтра надо быть дома… куры не кормлены.

— Штеф! — Аурелия не знает, как удержать гостей хоть ненадолго, хоть на минуту. — Скажи им ты… это же твои друзья… пусть побудут! Вина принеси!

— Нет-нет, — крестьянин твердо шагает к двери. — И простите нас за беспокойство… ошибка вышла… счастливо оставаться! Мы пошли.

— Очень жаль… — Аурелия беспомощно улыбается, и Штеф, видя это, улыбается тоже.

— И мне жаль.

— Будьте здоровы, — говорит крестьянин.

— Будьте здоровы, — прощается Сима, тихо, скромно, именно так, как подобает прощаться чистой крестьянской девушке.

— Счастья вам! — Аурелия выходит на лестничную площадку.

— И вам того же, — говорит крестьянин.

Выйдя из подъезда, он оглядывается:

— Так, Сима, какой это номер? Ага, сорок семь… надо запомнить и сюда больше не ходить. Некрасиво беспокоить людей…

Аурелия, заперев за гостями дверь, поворачивается к мужу и долго разглядывает его. Он уже ожил, стоит как ни в чем не бывало, чуть ли не подмигивает: видишь, мол, как все удачно сложилось!

Мощная пощечина отбрасывает его к стене.

— Каналья, — говорит Аурелия, проходя в ванную. — Низкий ты человек! Стыдно должно быть издеваться над несчастными…

Все лицо испорчено. Косметику придется накладывать заново.

ЗАТЕИ СЕЛЬСКОЙ ОСТРОТЫ

Рассказ

Фелу выключает зажигание и, даже не поставив машину на тормоз, хлопает дверцей и бежит куда-то вниз по косогору, без дороги, скача, как заяц, по кочкам и промоинам.

— Господи, что случилось?! — его теща испуганно прижимает руки к груди.

Тесть приникает к запотевшему стеклу, пытаясь разглядеть, куда это с такой резвостью кинулся зять.

Только Петала молчит.

— Может, авария? — говорит он неуверенно.

Нет, дорога пустынна, нигде никого, только с дальнего холма спускается ходом самосвал.

— Живот схватило! — догадывается тесть.

Петала молчит, а мать волнуется:

— Что ж он такого съел? Дочка, как думаешь, не шкварки ли виноваты?

Петала на родителей даже не оглядывается с переднего сиденья. Как застыла, так и сидит.

— Ты слышишь, Петала?

Не получив ответа, мать успокаивается.

— Красивые у вас места, — говорит она, озираясь.

— Мне тоже нравится, — поддерживает отец. — Зелень после дождя такая сочная, такая яркая, что… Или ты со мной не согласна?

Мать вздыхает:

— Если бы мы так не привыкли к нашему дому, честное слово, нашли бы покупателя и переселились бы к вам.

Петала молчит. Сидит — не шелохнется.

— Мда, — глубокомысленно замечает отец, — но, признаться, я бы не смог здесь прожить больше двух-трех дней. Как-то сыро… и вообще. Сказать по правде, меня уже тянет домой. Ночью проснулся и до рассвета не сомкнул глаз: все думал о курах, о кабанчике, о собаке. Вы не помните, отвязал я ее или нет?

— Ладно, — успокоительно говорит мать, — ничего с ней не сделается, пока вернемся.

— Ничего-то ничего, а все же надо было отвязать. Она бы тогда сама нашла себе и воду, и еду. И дом бы охраняла со всех сторон. А то ведь от огорода к нам всякий кому не лень забраться может…

— Мама! Мамочка!.. — Петала внезапно разражается слезами. Рыдает, да как отчаянно! Уронила голову на колени и плачет, плачет…

— Доченька, что с тобой?! — крестится мать и пытается заглянуть ей в лицо. — Ты беременна, что ли?

Петала только отмахивается.

— Послушай, в чем дело? — отец осторожно трогает ее за плечо. — Он что, по бабам ходит?

— Оставьте! Не троньте! — сквозь усиливающиеся рыдания с трудом пробиваются обрывки невнятных фраз. — Зачем ты меня родила, мама?! А ты, папа, ты же такой умный… ведь ты видел, за кого я выхожу!

Ужасная мысль приходит в голову матери:

— Ты хочешь сказать, что он нас бросил? Прямо так, посреди дороги?

— Ох, мама! — Петала рыдает все отчаянней, все громче. — Сердце рвется на части! Лучше б я умерла!..

— Ах, он подлец, ах, мерзавец! Да я его…

— Чепуха! — не верит отец. — Сам же пригласил нас на свадьбу к другу… нет, не может быть!

— Ох, папа! — слезы душат Петалу. — Не могу больше!

— А ну уймись, а то по губам получишь! — отец пытается ее урезонить.

— Только посмей! — некстати вступается мать. — Только попробуй к ней прикоснуться! Она, слава богу, не девчонка, а замужняя женщина. Больше года уже!..

— И ты замолкни! — цыкает отец и опять поворачивается к дочери: — Объясни, наконец, толком, чего ревешь? Я, что ли, гнал тебя замуж? Или ты забыла, что я сказал, когда познакомился с ним? Я сказал: торбохват какой-то, а впрочем — сойдет… Это мать его нахваливала. Да замолчите же обе, а то… Куда это он удрал, в конце концов?