Купающаяся жена что-то кричит ему, машет руками, но он не слышит и не видит — он смотрит дальше, туда, где поплавком качается на волнах белая головка. Ее взгляд! Как она красноречиво смотрела!..

Но, может быть, думает он, эта фея только издевается надо мной? Она молода, красива, наконец, здорова, а я…

Возвращаются из моря жена, дочь и сын. Семья в полном составе.

Девушка выходит из воды, как Венера, но не та, Милосская, безрукая, а настоящая Венера Анадиомена. Пеннорожденная. Жемчужные капли катятся по ее загорелому телу, по животу, по ногам. Синие, как море, глаза устремлены на Дрымбэ. Она опускается на песок и, прикрыв голову рукой, словно крылом, снова смотрит на Дрымбэ из-под локтя.

— Ах, если б вы знали нашу историю… — обращается к ней супруга Дрымбэ. Ох, и нашла же кому жаловаться на свою долю!

Девушка внимательно слушает, кивает, а сама поглядывает на нашего героя: дескать, правду ли рассказывает твоя жена? Неужели все это могло случиться, и не в сказке, а в жизни?

А что он может ответить? Он помалкивает.

— …Добрый, как хлеб, смирный, безответный, а между тем редкостный специалист в своей области… такими дорожить надо, а не бросаться…

На пляже появляются двое «коллег» Дрымбэ. Их, видать, поразила та же таинственная болезнь — симптом голосования. Оба, как нарочно, подходят и усаживаются рядом, уставив одинокие руки в небо. Жена Дрымбэ не выдерживает.

— Убирайтесь вон! — визгливо кричит она. — И чтоб я вас не видела рядом с моим мужем! Зарубите себе на носу, он не такой, как вы! Он дерзкий, он смелый!

«Коллеги» смущенно удаляются, а жена Дрымбэ, проводив их презрительным взглядом, как ни в чем не бывало садится на песок и продолжает рассказ:

— Вы посмотрите на него… отзывчивый, чуткий, принципиальный… Простите, что я отнимаю у вас драгоценное время, но мне кажется, что вы, как никто, понимаете мои страдания…

Под этой фразой Дрымбэ подписался бы обеими руками… если бы мог.

Да, я все-все понимаю, говорят глаза девушки, устремленные прямо в его душу. Не сама ли она — душа его?

— …Вот только слабохарактерный… — вздыхает жена.

— Уезжаю! Не могу больше! — девушка неожиданно вскакивает, бросается к своей машине. — Не могу, не хочу и не буду!

Она накидывает халатик, садится за руль и срывает машину с места. Но какой взгляд, какой пламенный взгляд она посылает перед этим бедному Дрымбэ!

Уехала.

Семья ошеломлена.

Глаза у Дрымбэ загораются, и он медленно поднимается на ноги.

Дрымбэ гонит машину так, что временами она не едет, а летит. Ветер отгибает назад торчащую над кузовом руку. Но Дрымбэ и одной рукой вытворяет чудеса — чудеса вождения!

— Не понимаю, что с тобой случилось? — сетует жена. — Вот так, вдруг, ни с того ни с сего…

— Не-ет! — Дрымбэ яростно скрежещет зубами и только ахает, когда машина подскакивает на ухабе. — Не вдруг!.. Я ему все выскажу! Думаешь, я не знаю, как он называет меня за глаза?! Мамалыга — вот как!.. Подожди же, товарищ Митителу!

— Папа, а когда ты ему все выскажешь, мы вернемся на море? — интересуется расстроенная дочь.

— Молчи! — одергивает ее мать. — Он столько лет собирался с духом, чтобы бросить правду в лицо этому монстру Митителу… Мне очень интересно, что ты ему скажешь. Гони! И знай, что я верю в тебя!

— Верь! — Дрымбэ выжимает акселератор до предела.

К морю они ехали один день и одну ночь. Обратный путь совершается за несколько часов. Уже по одному этому обстоятельству можно судить, в каком градусе кипения находится Дрымбэ, в каких душевных глубинах совершаются катаклизмы, потрясающие его жалкую душу.

Он тормозит у парадного входа института. Выскакивает из машины.

— Может, мне все-таки пойти с тобой? — спрашивает, волнуясь, жена.

— Сам разберусь! — он оглушительно хлопает дверцей, вихрем взлетает на ступени и исчезает среди колонн.

— Вот такими и вы должны быть в жизни… — жена не теряет зря время, пользуясь случаем преподать детям урок. — Вы можете гордиться своим отцом. Он — Человек с большой буквы. Берите с него пример на каждом шагу!

Наверно, приятно было бы Дрымбэ слышать эти слова, но он уже далеко, уже штурмом взял лестницы и бежит по коридору, разбивая вытянутой рукой потолочные плафоны. Звон, дребезг! Вслед за ним с грохотом распахиваются двери, работники института потрясенно провожают его глазами… его — и его руку, грозно занесенную над головой. Она черна от дорожной пыли, от накопившейся в ней ярости. Ладонь сжата в кулак!

— Где он?! — ревет Дрымбэ, как разъяренный тур, врываясь в роскошный кабинет товарища Митителу.

Хозяин кабинета не успевает даже сообразить, что происходит, когда кулак Дрымбэ, словно пневматический молот, обрушивается на его стол. Потом становится тихо, так тихо, что товарищ Митителу поднимает наконец глаза…

Жена и дети уже тревожатся.

На их лицах — гордость и ожидание.

— Папа идет! — вскакивает сын.

— Ой!

Дрымбэ появляется на ступенях.

Лицо у него еще более несчастное, чем прежде.

Обе руки подняты.

Обе.

Единственная мысль, которая в этот миг бродит в голове его жены, проста, как мычание: придется пробить еще одну дырку в крыше машины.

ТАИНСТВЕННЫЙ НЕЗНАКОМЕЦ

Рассказ

Увидев его впервые, я едва не воскликнул: вот идеальный интеллигент! Вот греза моей жизни! Вот совершенство!.. Мне трудно даже припомнить, что именно я делал в тот миг — двигался ли и остановился или, напротив, стоял и побежал. Точно так же не могу вам с уверенностью сказать, дышал ли я, и если да, то как — прерывисто или ровно, поверхностно или глубоко… Он шел прямо на меня, а вернее, плыл, витал в воздухе. Волосы у него были длинные, кудрявые, как у классика мировой литературы Михаила Эминеску; широкий галстук, сотканный, казалось, из червонного золота осени, изумительно гармонировал с великолепным костюмом цвета опавших листьев. Прежде чем я отдал себе отчет в происходившем, он плавно прошел мимо и исчез в густой толпе.

— Кто это? — спросил я слабым, как сквозь сон, голосом.

— Кто? — удивился мой приятель, земляк и коллега.

— Он!

— Да кто же?! Что ты остолбенел?.. Прибавь-ка лучше шагу: наш редактор любит пунктуальность.

Он еще что-то говорил, но я не слушал, хотя речь, видимо, шла о моих новых обязанностях — я уже два дня как числился штатным литсотрудником республиканской газеты. Рассказывал он, полагаю, о работниках редакции, о привычках и странностях шефа, с которым мне предстояло впредь сталкиваться по многу раз на дню, о его секретарше, которая носила лифчики только по праздникам, об удивительном завхозе, который продавал журналистам идеи по пятерке за штуку… повторяю, я не слушал. Как громом пораженный, стоял я посреди улицы, мешая прохожим и порываясь то догнать моего уходящего товарища, то кинуться вслед таинственному незнакомцу, прошедшему рядом и растаявшему вдали, как мечта…

К счастью, приятель вернулся и взял меня под руку.

— Да что с тобой?! — почти крикнул он, пристально вглядываясь в меня.

— Ты его не знаешь?

— Кого?

— Как же ты не видел? Он прошел мимо! Его нельзя было не заметить, такие навсегда врезаются в память.

— Брось… — усмехнулся он, — в Городе полно знаменитостей, с каждым не перезнакомишься. — И непоследовательно добавил: — Через месяц будешь знать всех… А теперь вперед, на Парнас! Журналист — это пуля: надо проскочить в дверь, прежде чем она захлопнется.

Именно с этой целью (не проскочить в дверь, а завоевать вершину Парнаса) я и приехал в Город. Первой моей задачей было влиться в ряды местных интеллектуалов, о чем, собственно, и толковал мой добрый друг: «Пойми, старик, если хочешь стать кем-то, главное — завязать связи с духовной элитой. А у тебя еще пятки зелены от травы — их надо оттереть пемзой культуры!..» Он проливал бальзам на мою душу, его слова совпадали с моими внутренними убеждениями. Еще по дороге в Город я решил: стану таким же, как они, буду смотреть и слушать. Я понимал, что выгляжу деревенщиной и что мне предстоит серьезная и длительная шлифовка. Но мои мечты устремлялись дальше, и — хотите верьте, хотите нет — я мысленно представлял себя как раз таким, каким увидел таинственного незнакомца. Уже в первые дни пребывания в Городе меня представили нескольким знаменитостям — поэту Такому-то, эссеисту Этакому, режиссеру известного театра Такому-Сякому и кинорежиссеру Растакому. Дальше знакомства пошли косяком — артисты и репортеры, ученые и спортсмены, архитекторы и издатели: у моего земляка было множество связей в самых различных кругах общества, и я не уставал благодарить судьбу за то, что она с первых шагов моей карьеры послала мне такого человека, как он, вытаскивавшего из кармана одну знаменитость за другой с непринужденностью циркового иллюзиониста… Вскоре на мне уже был другой костюм и новый галстук, я сменил мыло, электробритву и даже квартиру. Не удивляйтесь: великие планы требуют великих усилий, а я был полон самых честолюбивых устремлений. На кого мне хотелось походить? На поэтов, которые милостиво соглашались выпить за мой счет сто граммов коньяка? На режиссеров, которые радостно трясли мою руку, услышав, что я не намерен оставить камня на камне от мирового кино? Хотел ли я выглядеть так же, как они, или, наоборот, собирался стать ни на кого не похожим?.. Так или иначе, увидев таинственного незнакомца, я, извините за повторение, едва не закричал в полный голос: вот он, мой идеал! (То есть: вот каким я хочу выглядеть, когда стану таким, каким хочу быть!) Ах, молодость, молодость!