— Да они все смеются над вами! Я сам видел с крыши, как бригадир отплевывался, когда вышел на крыльцо. Тьфу, говорит, тьфу!

— Смотри, художник! Ты играешь с огнем!

— Мне все надоело!

— Тебе просто жарко. А ты рисуй при луне!

— Я и рисую. Вчера, например, до трех часов ночи работал.

— Ага, с Лулуцей… я слышал, как вы шептались.

— Вы же сами велели мне изобразить обнаженную натуру!

— Вот подожди, ее отец пронюхает… он с тебя шкуру спустит! А портрет молодой учительницы когда напишешь?

— Она отказывается… Я, говорит, признаю только импрессионистов… Знаете что, Игнат Исидорович, вы мне либо давайте конкретный заказ, либо я поеду. Нет передовика, которого я не нарисовал бы уже раз десять! Доярки с фермы видеть меня не могут… У них удои снижаются из-за моего колорита! Грозились побить… не хотим, говорят, висеть на всех заборах!

— Ты что, угрожаешь мне? Так у нас договор на два месяца! Я плачу — ты работаешь. Давай! Еще две недели впереди…

Дед Котруц перевешивает кнут с левого плеча на правое, берет его в одну руку, потом в другую, старательно вытирает ноги о сухую тряпку, лежащую у двери кабинета.

Входит.

— Опять явился? Давай грузись! Там еще штук сорок…

— Да я еще старые не распределил, — переминается дед Котруц с ноги на ногу. — Некуда…

— Что-о? — председатель встает. — Я среди вас, дураков, провожу наглядную агитацию, тысячи вкладываю, а вы… За работу, старик!

Дом деда Котруца сверху донизу увешан транспарантами. Они на стенах, на крыше, на деревьях, на летней кухне, на заборе. «Не болтай — молоко сбежит!», «Посоли борщ, а то я забыла!» Старуха разгружает каруцу, носит транспаранты под навес и складывает их штабелем… Дед обедает посреди двора, надзирая за ходом работ. Вот поел… вытаскивает свой эпохальный кисет, скручивает «сигару», закуривает… поднимается в каруцу, берет вожжи, снимает кнут с плеча:

— Поехали…

И — не движется места.

ТРЕБУЕТСЯ РАЗБОЙНИК!

Рассказ

После ужина Мирабела чувствует неодолимую потребность поговорить с кем-нибудь. Нет, не подумайте, что посплетничать, — просто пообщаться. Тем более что есть и повод.

Она набирается духу и врывается к соседке напротив.

Двери в общежитии для малосемейных запираются редко.

Соседка, Санда, как раз собралась принимать ванну. Захваченная врасплох, она взвизгивает со страху. Из комнаты выглядывает ее муж, поддерживая рукой подштанники:

— Что случилось?!

Мирабела несколько смущена.

— У меня чуть разрыв сердца не сделался, — жалуется Санда. — А ты, Мирабела, просто невоспитанный человек! Сколько повторять, чтобы стучала, прежде чем войти!

— Мне кажется, я стучала.

— В следующий раз я тебя просто выставлю за дверь!

Муж фыркает и скрывается.

— Вот и Михая разбудила! А ему в ночную смену…

— Ну ладно, ну извини, — говорит Мирабела. — Мне сегодня такое рассказали…

— Что? Цены повышают?

— Да при чем тут цены? Из мира преступности… к нашей чертежнице сестра приходила…

— Опять спекулянта поймали?

— Если бы! Знаешь, я иной раз про спекулянтов читаю и так завидую, так завидую!

— Чему?

— Нет, их, конечно, надо сажать, но мне жаль, что я их не встретила до суда. Глядишь, купила бы что-нибудь особенное.

— А что тебе нужно?

— Да в общем-то ничего. Но ты послушай! Она рассказывала…

— Кто — она-то?

— Я же говорю: сестра нашей чертежницы! Так вот, она рассказывала, что в городе появился разбойник!

— В каком смысле?

— Ну, в обыкновенном! По ночам пробирается в женские общежития, в основном к студенткам… лезет по водосточным трубам — и в комнату, представляешь. Ей говорили, что…

— Кому говорили?

— Так сестре же чертежницы!

— А-а… И что?

— Ей говорили, что он залез на второй этаж, часа в четыре утра, и стал с ножом приставать к девушкам.

— А они?

— Что они могли? Издевался ужасно! Заставил приготовить ему чай с вареньем, потом буянить начал, танцевать… Представляешь?

— Ну?

— Одна так испугалась, что выбросилась с третьего этажа. Теперь в реанимации…

— Как же с третьего, если он на второй залез?

— Ну, не знаю. Значит, она не из той комнаты, а над ними!

— А ей-то чего бояться было?

— Ну как же, страшно!..

— Ты извини, Мирабела, я пойду мыться…

— Да-да, конечно, иди!

Санда исчезает за дверью ванной. Мирабела, однако, не торопится уходить.

— Тебе хорошо, — рассуждает она вслух, — у тебя муж… А я всегда одна. Как представлю, что проснусь ночью, а он с ножом уже в комнате, ой!

— Это на шестом-то этаже?

— А что, запросто! Такой и на десятый заберется…

Вода в ванной шумит, и Мирабеле становится скучно. С кем бы еще поговорить?

Она идет к другой приятельнице, живущей на седьмом.

Дверь не открывается. То ли хозяйки нет дома, то ли ей просто неохота вставать: сегодня муж вернулся из командировки.

Приходится спуститься на пятый. Мирабеле даже и думать неприятно о том, что будет, если и здесь ей не откроют.

Звонит.

Для верности стучит: звонок слишком тихий.

Ей открывают.

Но лучше б не открывали.

Надо признаться, что мужья подруг не любят Мирабелу. В принципе. То есть они не любят ее как одинокую женщину, которая может (считают они) сбить их жен с пути праведного. Эта ваша Мирабела не то девка, не то вдова, а у вас, слава богу, семья, дети…

— Здравствуйте. Смирна дома?

— Привет… А что?

— А то, что я ей хотела кое-что сообщить.

— Опять ля-ля-ля?

Вот хам, думает Мирабела, но старается сохранить светский тон.

— Важное известие… в городе преступник… может проникнуть и к вам!

— Пусть попробует! — усмехается этот наглец и щелкает замком перед самым носом у Мирабелы.

Она грустно переминается с ноги на ногу и понурившись идет прочь.

Во дворе общежития несколько молодых мам с колясками катают перед сном малышей. Мирабела получает прекрасную возможность поговорить с каждой в отдельности, а затем и со всеми вместе. Разговор получается волнующий. Она комментирует, строит предположения, предлагает хитроумные способы поимки преступника, уговаривает всех сейчас же пойти в управление милиции и потребовать, чтобы в городе провели облаву. Наконец, зарвавшись, она обвиняет собеседниц в том, что их мужья слишком ленивы и пассивны (между нами говоря, это чистая правда), а если б они такими не были, давно можно было бы очистить республику от воров и хулиганья, так чтобы порядочные люди могли спать спокойно. Тут предмет беседы размывается, и уже звучат реплики вроде «А у тебя и такого нет!» или просто «Дура несчастная!». Короче, молодые мамы обижаются за своих мужей (каждая за своего), и Мирабеле остается только гордо развернуться кормой к обидчицам. Вернувшись в свою комнатушку, она первым делом плотно закрывает окно, проверяет шпингалеты, задергивает шторы, гасит свет и, раздевшись, боязливо ныряет под одеяло.

Нервы ее разыгрались.

Надо бы уснуть, но ей не спится. Она одинокая слабая женщина, а в городе хозяйничает хулиган. Преступник. Может быть, даже рецидивист.

У нее начинает болеть голова. Сна ни в одном глазу.

А что, если он действительно явится? Возьмет и высадит стекло! Сунет ей кляп в рот или одурманит хлорофосом… нет, хлороформом! Или, скажем, ей все-таки удастся закричать, но никто, никто не придет на помощь…

Ужас, ужас!

И еще другие мысли одолевают ее. Что это за жизнь, когда рядом нет друга, защитника, мужчины? Вроде не уродина, и зарплата у нее неплохая. Не везет…